Русская Вандея

Калинин Иван Михайлович

«Несмотря на все принимаемые до сих пор меры борьбы со спекуляцией, — писал донской атаман ген. Богаевский в приказе всевеликому войску Донскому от 22 октября № 1686, - цены на все предметы продовольствия продолжают возвышаться с необыкновенной быстротой и скоро грозят обратиться в настоящее народное бедствие. Никакое увеличение заработной платы и жалованья не в состоянии угнаться за ними. Бесполезно обращение к чести и совести тех, кто на страданиях ближнего строит свое благополучие. Хотя в спекуляции повинны представители всех наций, живущих на земле всевеликого войска Донского, но раздраженное грабежом спекулянтов население уже начинает искать виновников своих бедствий среди евреев, как торгового класса, и едва предотвращенный недавно погром в Ростове — да послужит грозным предостережением для г. г. спекулянтов всех наций. Предлагаю управляющему отделом торговли и промышленности безотлагательно обсудить в комиссии из представителей всех ведомств меры борьбы со спекуляцией, приняв во внимание полуторагодовой

опыт комиссии по борьбе с этим злом. Считаю, что карательные меры в виде штрафа или конфискации товара не достигают цели и могут применяться только как дополнение к тюрьме, каторжным работам и телесному наказанию. Я получил много обывательских писем с воплями отчаяния по поводу все растущей дороговизны и с указанием мер противодействия этому злу; к сожалению, все они сводятся к одному средству — виселице для спекулянтов. Средство, конечно, действительное и в наше жестокое время нередко применяемое; в случае крайности я не откажусь утвердить смертный приговор военно-полевого суда спекулянту, вследствие бесчеловечной жадности которого умирают от голода и холода семьи тех, кто защищает родной край. Необходимы беспощадные и действительные меры борьбы со спекуляцией, этим союзником большевиков; но кроме этого нужны и другие средства парализования этой заразы: общественные и кооперативные магазины, развитие потребительских обществ и проч. Проект положения о борьбе со спекуляцией, выработанный комиссией, представить мне к 1 ноября. Надеюсь, что личный горький опыт членов комиссии, с помощью накопленного богатого материала о проделках спекулянтов, даст им возможность предложить власти действительные меры борьбы с бедствием, без которого, быть-может, и безумный большевизм потерял бы уже свои корни в жизни».

Итак, на Дону объявлялся крестовый поход против спекуляции, союзницы большевиков.

Но где ее искать, вездесущую? Как обыкновенного торговца, комиссионера, агента, перекупщика отличить от спекулянта, достойного виселицы?

Знали, что в ростовском «Ампире», «Кафе Филиппова», в «Чашке чаю» — спекулянтские клубы и спекулянтские биржи, что из ста посетителей девяносто девять несомненные рыцари легкой наживы, но как установить, что они совершают воспрещенные законом сделки?

Ростовский генерал-губернатор ген. Семенов, преемник полк. Грекова (из бывших становых приставов), в целях борьбы со спекуляцией вменил в обязанность страже трижды в неделю обходить эти кафе и… разгонять спекулянтов. [190]

190

«Донские Ведомости», № 159, от 12 июля 1919 г.

Ни одна газета не писала, чтобы вследствие этой меры спекуляция в Ростове уменьшилась.

Судебная кара и виселица мало пугали спекулянтов. Суды судили кого угодно, только не их. Большевиков расстреливали, но спекулянты, которых донской атаман называл союзниками большевиков, с почетом принимались в атаманском дворце.

Только один раз ростовский военно-полевой суд приговорил торговцев Платовского к двадцати и Левкова к десяти годам каторжных работ за то, что они, купив соль по 3 руб. 82 коп. за пуд, продали по 18 руб.

Едва этот приговор прозвучал в воздухе, как случилось нечто непостижимое, нечто невероятное. Пресса, громившая спекуляцию и призывавшая на голову ее адептов все египетские казни, взяла под свою защиту осужденных.

Распродемократическая газета «Утро Юга» кричала:

«Нельзя такие дела рассматривать военно-полевым судом, в котором нет юристов и присяжных заседателей. Только специалисты по коммерческим делам, а отнюдь не простые офицеры, способны решить вопрос, является ли спекуляцией продажа соли с 417 % прибыли. Суд присяжных, мы уверены, вынес бы более мягкий приговор». [191]

191

«Утро Юга», № 72.

После этого никого не стоило судить за спекуляцию. Суды так и сделали.

Белая власть ничем так не обнаружила своей несостоятельности как своим неуменьем справиться с тыловой гидрой, или, как метко выразился С. Бородин, с «колдуньей в шапке-невидимке». Никакие драконовские законы, самые «действительные» меры, ни даже грозный Шкуро с его «волками» никогда не могли бы истребить этого явления, органически связанного с тем общественно-политическим строем, который отстаивал белый стан.

Спекуляцией больше всего возмущался фронт.

Но никому из бойцов не приходило в голову, что защищаемая ими великая и неделимая и ненавистная им вездесущая и всемогущая относятся друг к другу, как роковая причина к неизбежному следствию.

Талантливый И. Эренбург раскрыл подлинную душу тех классов, интересы которых отстаивал белый стан. Он писал в «Донской Речи»: [192]

«Началась дикая погоня за деньгами на глазах смерти. Под треск пулеметов, под стоны умирающих в цепких руках мелькали кредитки.

Менялись правительства и законы, флаги и песни. Тысячи умирали, а миллионы складывали в разные пачки: «николаевские» и «думские», «украинские» и «пятаковские». Борьба идей, торжество правды — это слишком большая роскошь для бедного обывателя, у которого всего-на-все груды бумажек. Вчера киевлянин кидал цветы добровольцам, потом, когда аннулировались советские деньги, несся с пачкой «пятаковок» к Семадени [193] и ругал резкие меры. Услыхав канонаду на Ирпене, [194] сплавляв «донские», ласково гладил несплавленные советские. Весь мир, по его мнению, создан только для охраны этих бумажных коллекций. Он не только принимает жандарма за крестоносца, но готов крестоносца считать жандармом. Благословляя добровольцев, жертвует широким жестом стоимость одного ужина на нужды армии и самодовольно улыбается, когда жена рассказывает всем встречным об его патриотизме. А потом… Добровольцы требуют денег, теплых вещей, — он негодует: «Они как большевики!» Что ему Великая Россия! Он хочет просто ночных сторожей.

192

№ 21.

193

Кафе на Крещатике, в Киеве, такой же притон спекулянтов как «Ампир» в Ростове.

194

Речка в сорока верстах к северо-западу от Киева, на которой происходили бои за обладание городом между большевиками и добровольцами.

«Страшной болезнью заражены все… Молоденький адвокат негодует: «Реакция… реставрация… отсутствие духовной жизни, — а через пять минут признается: — Я собственно теперь занялся мылом… Скоро привезут вагон… Скупаю царские, всего надежней».

В Киеве вошел в еврейскую квартиру один из идейных противников адвоката и закричал: «Христа распяли! Россию продали! — а потом сразу деловито спросил: — Этот портсигар серебряный?» — и поместил оный в свой карман. Писатель говорит: «Написать статью против большевиков можно… Сколько за строчку? Мало… Не хочу… Большевистские газеты больше платили». А крестьянин прячет хлеб от умирающих беженцев, лучше сгноит его, чем отдаст на один рубль дешевле».

Спекулянт (этим именем подчас звали всех торговцев) наживался в то время, когда белый солдат защищал арену его свободной деятельности. И тот же спекулянт, когда требовали от него жертв на общее дело, отказывался, а в случае реквизиций исступленно кричал:

— Чем же вы лучше большевиков?

Такие словечки слыхал не один И. Эренбург.

Когда ранней весной 1919 года советские войска подбирались к стольному Новочеркасску и богатому Ростову и когда эпидемии косили не только бойцов, но и мирное население, «зеленый» город встрепенулся от испуга. Купечество, фабриканты, владельцы разных предприятий решили отвалить на борьбу с эпидемиями 25 миллионов (конечно, не золотом), разложив эту сумму между собой!

Особая комиссия занялась сбором денег.

Пока то да иное, а весна сменилась дождливым летом, неустойка на фронте — победою. Паника улеглась, а вместе с нею пошел на понижение и патриотический порыв г. г. капиталистов. 25 миллиончиков, по курсу золота, теперь тоже понизились этак раз в шесть-семь. Но и теперь донское правительство, осилив кое-как эпидемии, никак не могло справиться с жертвователями, не желавшими исполнять своего обещания.

Надвигалась уже осень 1919 года. Деньги все более падали в цене.

Жертвователям назначили последний срок — 23 августа. Но они и 23 сентября не внесли своей лепты.

Атаману представили часть списка именитых граждан и богатейших фирм, отказавшихся внести деньги. Он опубликовал в газетах этот документ и разразился укоризненным приказом: [195]

«Добрый порыв богатых ростовских и нахичеванских обывателей, под влиянием страха эпидемий и нашествия большевиков и благодарности Донской армии за избавление их от последней неприятности, давно уже прошел и обещанные ими по самообложению на нужды армии и борьбу с эпидемией 25 миллионов рублей, несмотря на все усилия комиссии по сбору этих денег, все еще не собраны, хотя уже прошло много времени после того, как об этой щедрой лепте было объявлено всем и каждому. Дело приняло странный оборот: сгоряча наобещали много, а когда настало время расплаты, — гг. благодетели стали уклоняться всеми способами от исполнения своего обещания. До меня дошло жалобное прошение от хозяина одной из богатейших гостиниц г. Ростова, обязанного распределительной комиссией уплатить 20000 руб., уверявшего, что не может уплатить этих денег, так как вся обстановка его дома не стоит этой суммы, и ни слова не упомянувшего, какие колоссальные барыши получает он от кутежей г. г. спекулянтов и посетителей его ресторана, вынужденных платить сотни рублей за скромный обед.

195

Приказ от 12 октября 1919 г., № 1610.