Русская Вандея
Шрифт:
— Твердый характер и громадная энергия ген. Покровского достаточно известны кубанцам, и, надо полагать, при нем в тыловом районе Кавказской армии будет вполне спокойно, — сказал журналистам «походный атаман» Шумейко, удалившийся, вместе с Врангелем, в Пятигорск, чтобы оттуда, из прекрасного далека, наблюдать за кровавыми действиями патентованного палача.
Науменко сам жаждал атаманской булавы и поэтому хотел остаться чистым и непорочным в отношении Рады, предоставляя палаческие обязанности Покровскому, человеку небрезгливому и без предрассудков.
Филимонов
— Нас обуял страх за конституцию, но на нее никто никогда не покушался, — поддержал атамана его бойкий племянник, сотник Филимонов.
Рада, все еще не желая капитулировать, отвергла предложение атамана о самороспуске и занялась обсуждением поведения парижской делегации. Представитель иногородних, социал-демократ Коробьин, 5 ноября держал речь по поводу «договора дружбы»:
— Я слышал обширный доклад Калабухова и не слышал в нем ничего о России, а только о Кубанском крае. У кого нет России, того можно подозревать в измене и упрекнуть в самостийности. Парижская делегация просит о признании самостоятельности Кубани и включении ее в Лигу Наций. Она представляет карту своего кубанского государства. Но туда же явились представители и Украины, и Литвы, и Латвии, и горцев, и тоже со своими картами. Те горцы, с которыми заключен «договор дружбы», представили карту своего государства, граница которого проходит около самого Екатеринодара. А где же Россия? Куда они девали идею России?
Пока законодатели обсуждали доклад Калабухова, Покровский предъявил «цитадели народоправства», в лице ее главы — атамана, два ультиматума:
1. Рада должна выдать Калабухова, для суждения его, как изменника, в силу приказа Деникина от 25 октября.
2. Рада должна прекратить травлю Добровольческой армии.
Ответ должен быть дан в 12 часов дня 6 ноября. При этом Покровский предупреждал, что, если его требования не будут выполнены, он добьется своего силою.
В страшном волнении собрались законодатели на вечернее заседание 5 ноября. Рада походила на волка, которого окружила стая борзых и готовилась загрызть.
В городе от законодателей все бегали прочь, как от зачумленных. Казакоманство, которое ранее напускали на себя екатеринодарские обыватели из казаков, теперь как рукой сняло.
«Единонеделимцы» злобно улыбались по адресу народных избранников и радостно ликовали, когда надменно-сосредоточенный Покровский рысью проносился по Красной в сопровождении своих звероподобных телохранителей.
Филимонов огласил ультимативные письма.
— Ничего другого не остается, как подчиниться требованиям ген. Покровского, — грустно
— Как? Неужели выдавать товарища? — раздались возгласы левой.
— Стыдно так говорить главе государства!
— Керенскому, на требование выдать Каледина, донцы отвечали: — «С Дону выдачи нет». А мы будем выдавать!
Во время перерыва, когда группы депутатов в частном порядке нервно обсуждали требование страшного генерала, председатель Рады И. Л. Макаренко, волнуясь больше прочих, подошел к Филимонову и бросил ему в лицо упрек:
— Какой вы атаман, если предлагаете полную капитуляцию перед насильниками. Вы должны сложить свои полномочия. Подайте мне булаву.
Атаман растерялся и водил глазами по сторонам, ища поддержки.
— Что вы делаете, Иван Леонтьевич! — попробовал усовестить обидчика председатель правительства Курганский.
— Молчать! — крикнул Макаренко. — А то я вас, как щенка выкину отсюда.
Совершенно потеряв самообладание, он погнал депутатов в залу и открыл заседание.
— Вы видите, — начал он, страшно волнуясь, — в критическую минуту атаман нас не защищает. У нас нет атамана. Атаман изменил Кубани и предался Добровольческой армии. В виду этого вся власть на Кубани принадлежит Краевой Раде. Кому атаман должен передать свою булаву?
Поднялся невообразимый шум. Многие повскакали с мест.
— Прошу слова! — робко потребовал атаман.
— Вам более нечего говорить, — отвечал ему председатель. Однако, большинство депутатов запротестовало против лишения слова главы государства.
Филимонов наконец заговорил. Отчаяние породило в нем некоторый прилив мужества, и он разразился градом упреков по адресу черноморцев, занявших непримиримую позицию.
— Во всей этой ужасной истории виноваты вы (он указал на президиум во главе с Макаренко), а не ваш атаман.
— У нас нет атамана! — вопили «хведералисты».
— Есть! Есть! — заглушали их линейцы.
Среди хаоса кое-как удалось поставить на голосование вопрос о доверии атаману, которого председатель Рады обвинил в измене Кубани.
Один случайный голос в пользу атамана решил исход заседания и предотвратил, быть-может, самые печальные последствия, неизбежные в том случае, если бы верх взяла шайка бесноватых и оголтелых кликуш.
Филимонов, потрясенный неожиданными для него результатами голосования, разрыдался. Макаренко же в недоумении глядел на депутатов.
— В виду такого, непонятного мне, поведения Краевой Рады, — заявил он наконец, — я вынужден сложить с себя полномочия.
Все безмолвствовали.
Понуря голову, поплелся оплеванный демагог вон из театра. Больше его не видали в Екатеринодаре до февраля.
Место Макаренки занял горец Султан-Шахим-Гирей.
В Раде сразу стало тише. Тон речей понизился. Даже намечалось «покаянное настроение», как выразился один депутат. Решили еще раз попытаться урезонить Деникина и отговорить его от кровавой расправы.