«Русская земля» и образование территории древнерусского государства

Насонов Арсений Николаевич

Если следовать шахматовским разысканиям, то известия под 1023–1024 гг. следует возводить не к «Повести временных лет», а к «продолжению» «Древнейшего свода», к записям XI в., сделанным со слов Никона. Если выводы Шахматова правильны, мы имеем драгоценное свидетельство о Чернигове и северянах, дошедшее до нашего времени. Из этих известий видно, что Мстислав, не принятый киевлянами, сел в Чернигове («и не прияша его кияне; он же шед сде на стол Чернигов»), причем из Тмутаракани он пришел со своею дружиною («поиде Мьстислав на Ярослава, с козары и съ касогы»), что с ним, когда он выступил против Ярослава, была его личная, княжеская дружина («дружина своя») и, кроме того, северяне («свер»). Из текста явствует, что никаких других сил с ним не было, ибо свою личную дружину он поместил на флангах, по обеим сторонам («по крилома»), а посредине, в «челе», поставил «свер», т. е. северян. Летопись ничего не говорит, что северяне были «наемными», да и вообще о наемных северянах в летописях не найдем ни намека. Отвести показания летописного известия под 1023–1024 гг., связывающего северян с Черниговом, мы могли бы только в том случае, если бы нашлись археологические данные о том, что в Чернигове жили поляне или какое-либо другое племя. Между тем Б. А. Рыбаков, признает, что выделить территорию полян по археологическим данным IX–XII вв. трудно, а те древние поляне, которых восстанавливает

Рыбаков, также не жили в районе Чернигова. В районе Чернигова другой тип погребения, чем в местах, лежащих восточнее. Это очень интересно и важно. Ясно, что северяне частично утеряли свой племенной облик, хотя далеко не в такой степени, как поляне. Но мы должны признать, что князь, сидевший в Чернигове, опирался на свою личную дружину и на северян. Нет основания думать, что только северян, сохранивших признаки племенной обособленности в материальной культуре, называли тогда северянами. Население Киева считали полянами в XI в., хотя племенные признаки они утеряли. Даже население северянской территории, где находился Новгород-Северский на Десне, в принадлежности которого к северянам Б. А. Рыбаков не сомневается, в некоторой степени также утеряло свою племенную физиономию, как видно из карты, фиксирующей область основного распространения спиральных височных колец. Б. А. Рыбаков считает эти кольца характерным племенным признаком северян; между тем основная область распространения этих колец не шла по Десне, населенной, согласно указанию летописи и данным географической номенклатуры, северянами.

Неясно также, почему «Русь» Рыбаков противопоставляет «славянам». По Рыбакову, в X в. «Русь» и славяне смешались. «Поляне, бывшие раньше ядром антского племенного союза, теперь стали ядром всех восточнославянских племен, стали той Русью, которая объединила многочисленные племена русской равнины» [62] . По всей вероятности, разрешение вопросов, выдвинутых Рыбаковым, следует искать не в этнических особенностях населения, а в социально-экономических и социально-политических явлениях, разрушивших племенную обособленность.

62

Б. А. Рыбаков. Поляне и северяне. «Сов. этнография», 1947, вып. VI–VII, стр. 104.

В 1946 г. вышла книга М. Н. Тихомирова «Древнерусские города», которая как будто дает основание считать правильным мнение, что рост внутреннего рынка сыграл решающую роль в образовании тянувшей к древнерусскому городу территории. Бесспорно, автор прав, когда говорит о высокой городской культуре, о раннем развитии городской жизни в Киевской Руси. Он попутно утверждает, что решающую роль в образовании древнерусских городов, в первую очередь областных, играл рост внутреннего рынка и в связи с этим местная сельская округа, торгово-ремесленным центром которой делается город, и что не следует придавать значения водным путям. Вопрос о том, как образовались древнерусские города, не относится к нашей теме. Но ввиду сказанного выше следует отметить, что как раз по этому вопросу (о роли округов в образовании древнерусского города) М. Н. Тихомиров не приводит каких-либо новых данных [63] .

63

В обоснование своего мнения Тихомиров приводит общие соображения: «Ремесленное население в городах должно было опираться на какие-то прочные рынки сбыта, без которых не могло бы возникнуть скопления ремесленников в городах. В свою очередь, городское население должно было опираться на сельскую округу, которая могла его прокормить» (М. Н. Тихомиров. Древнерусские города. «Уч. зап. МГУ», 1946, вып. 99, стр. 32–35, 25, 12–13). Кроме того, автор утверждает, что города возникают в первую очередь там, где развивается сельское хозяйство и выделяются ремесленники и купцы, создается городская округа, тянущая к своему центру (там же, стр. 35–36 и сл.). Автор указывает на атлас Е. Замысловского, из которого видно скопление городов вокруг Киева, и замечает, что район этот был издавна земледельческим. Но само собою разумеется, что большие города вырастали не в безлюдных лесах и болотах (хотя и близ лесов), но там, где было больше населения. Иначе и быть не могло. Аргументом в пользу торгово-ремесленной роли города в «области» этот факт служить не может. Кроме того, конечно, следует иметь в виду разницу между Киевом как территориальным центром края и другими городами этой территории, некоторые из которых могли иметь только военное значение. М. Н. Тихомиров указывает на сгусток городов в верхнем течении Буга и говорит, что «город Червен, давший название другим городам этой области, стоит в стороне от больших водных путей». Червен был действительно древнейшим территориальным центром края. Но решительно никаких указаний на его торгово-ремесленную роль в источниках мы не находим.

Затем М. Н. Тихомиров указывает на сгусток городов менаду верхним течением Волги и Клязьмы. Плодородная Опольщина, конечно, привлекала население. Мы полагаем, что по некоторым признакам она сыграла также роль в образовании местной знати. М. Н. Тихомиров едва ли нрав, утверждая, что «древнейшие русские города Ростов и Суздаль» возникли «в стороне» от «прямой водной дороги от берегов Балтийского моря к Каспийскому», тогда как «волжская торговая дорога засвидетельствована находками кладов и знаменитыми ярославскими могилами». Волжский путь в Бодгары и в Хвалисы был действительно хорошо известен. Но в те времена, к которым относятся многочисленные клады с куфическими монетами, он как раз шел от верхней Волги (преимущественно от устья Которосли, где лежал Ярославль) к Норли и Клязьме и к устью Оки, к Волге, минуя ту петлю, которую делает Волга в северо-восточном углу ее течения, от Ярославля до устья Оки. От Ярославля до устья Оки по Волге совсем неизвестно находок куфических монет. Места от Костромского района до района нижней Оки (т. е. выше Городца, ныне — районного центра Горьковской области) были довольно безлюдными. Здесь наши памятники древнерусской письменности не указывают ни одного поселения. Наоборот, путь через Ростовское озеро и по Нерли весьма отчетливо обозначен находками кладов и отдельных монет. С Нерли попадали несколькими путями на Волгу, но главный из mix проходил через район Ростова. Места эти отнюдь не были безлюдными. При заселении края обычно в первую очередь заселяются места, удобно расположенные (на берегу моря, на больших реках и т. п.) По слонам К. Маркса, колонисты «ищут не самую плодородную, а лучшую по местоположению область и в пределах этой последней, естественно, ту землю, которая при равных условиях положения является самой плодородной» (К. Маркс. Теория прибавочной стоимости, т. II, ч. 2, 1936, стр. 59).

Не встретил сочувствия

у критиков взгляд М. И. Тихомирова на тысяцких как на орган власти купцов и ремесленников, ибо автор «приписывал» всем землям русского государства X–XIII вв. «порядки, установленные Новгородом» в XII в. (Тихомиров. Указ. соч., стр. 221, 226; «Изв. АН СССР», серия историч., 1947, т. IV, № 1, стр. 101, рецензия С. В. Юшкова).

Итак, мы не получаем новых данных, подтверждающих, что рост внутреннего рынка сыграл решающую роль в образовании тянувшей к городу территории. Мы действительно видим много ремесленников в древнерусских городах. Поражает также богатство, высокий уровень техники и высокий художественный уровень ремесленных произведений. Но кого ремесленники обслуживали? Совпадает ли территория сбыта ремесленных изделий данного «областного» города с пределами его «области»? Мы не думаем, что на эти вопросы (особенно — на первый) можно было бы сейчас ответить полностью. Но уже те данные, которые извлечены из археологического материала, делают крайне сомнительной зависимость роста территории «областей-земель» от роста внутреннего рынка.

В 1937 г. в печати обсуждался вопрос об отношении «областного» центра к территории расположения «племенных» ремесленных изделий [64] . Полемика показала, что нет достаточных оснований рассматривать древнерусские княжества как промышленные округа а «областной» город как ремесленный центр «феодальных областей». Само собой разумеется, что господство натурального хозяйства не исключало некоторых форм обмена и что уже в домонгольскую эпоху города в какой-то мере обслуживали сельскую округу.

64

Сб. «Сов. археология», 1937, № 4, статьи: П. Н. Третьяков. Расселение древнерусских племен по археологическим данным; А. В. Арциховский. В защиту летописей и курганов.

Большой заслугой Б. А. Рыбакова было установление многочисленных сельских центров ремесленного производства с ничтожной сферой влияния (в 10–15 км). Его исследование показало, что «не может быть и речи о каком бы то ни было централизованном производстве украшений для целого племени в столицах княжеств» [65] . Среди курганного материала доля вещей, пришедших со стороны, невелика. Из некоторых городов ремесленные изделия вывозились далеко и в различные места. Среди таких центров особенно выделялся Киев. Но киевские изделия почти не попадали в села, а распространялись преимущественно по городам. Некоторые вещи имели более ограниченное распространение. В других случаях вещи городского типа встречаются в деревнях, но только в богатых (предположительно — дружинных) курганах [66] .

65

Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси. 1948, стр. 452 и др.

66

Там же, стр. 464–466; его же. Торговля и торговые пути. Сб. «История культуры древней Руси», т. I, 1948, стр. 350–364.

Все эти данные свидетельствуют о том, что археология не дает — оснований утверждать зависимость роста территории «областей» от роста внутреннего рынка.

Предлагаемое исследование устанавливает на обширнейшем материале, что образование территории, подчиненной большому городу, обусловливалось иными причинами и было связано с социально-экономическими явлениями иного порядка. Территория древнерусского государства складывается в результате внутреннего процесса (с развитием нового способа производства и с распадом родоплеменных связей) на развалинах родоплеменных объединений. Она складывается там, где появляется знать в процессе развития феодальных отношений и как результат классовых противоречий — организация принуждения.

Киевскому государству предшествовала цепь общественных образований в VI–IX вв. Его возникновение было подготовлено разложением родоплеменных отношений не только на юге, но и на остальной обширной территории восточноевропейской равнины. В Среднем Поднепровье Киевскому государству предшествовало государство, сложившееся в IX в., в эпоху спада хазарского преобладания в южнорусских степях. Это государство получило название «Русской земли». Его социальная база — местная военно-феодальная знать, существование которой в IX в. обнаружено советскими археологами и подтверждено договорами с греками первой половины X в. По данным источников мы восстановим в общих чертах пределы этого государства. «Русская земля» послужила территориальной основой, господствующим ядром Киевского государства.

С падением хазарского преобладания власть южнорусского государства, представлявшего собою объединение трех городов во главе с Киевом, сравнительно быстро распространяется на другие племенные и территориальные центры восточноевропейской равнины, разбросанные на огромном пространстве, культурный уровень которых почти не отставал от уровня южных. Судя по археологическому материалу X в., население восточнославянских земель уже представляло собою к тому времени этнографическое и культурное единство.

«Скороспелое» Киевское государство не могло быть монолитным. В X и в первой половине XI в. значительная доля внимания верховной власти была направлена на далекие походы; Киевское государство продолжало расширять свои пределы; это «беспрестанное возрастание» России IX–XI вв. отмечал К. Маркс («her perpetual movement of aggrandizement»…) [67] .

Киевское государство, представлявшее собой неустойчивое единство, объединяло территорию, разбросанную на широком пространстве восточноевропейской равнины, освоенную не сплошь. Внутри этой громадной территории оставались большие пространства, на которые фактически не распространялась государственная власть; на иные части оно могло распространяться номинально или нерегулярно. Можно утверждать, что первоначально Киевское государство состояло из территории древней «Русской земли» и территорий, разбросанных на широком пространстве восточноевропейской равнины. Территория Киевского государства росла вокруг отдельных центров, бывших в большинстве случаев некогда племенными центрами. Там, где наблюдался подобный процесс, обнаруживаются одновременные следы местной феодальной знати и особой военной организации. По мере развития феодальных отношений эти центры со временем вырастали в центры самостоятельных феодальных полугосударств. Процесс роста государственной территории вокруг этих центров в составе Киевского государства является основным предметом изучения в предлагаемой книге.

67

K. Marx. Secret Diplomatic History of the Eighteenth Century. London, 1899, p. 75.