Русская жизнь. Эмиграция (июль 2007)
Шрифт:
Вроде бы по решению суда особо агрессивных собак, нападающих на людей, умерщвляют. Возможно, эта участь ждет двух йошкар-олинских ротвейлеров. А хозяйка, наверное, отделается штрафом. И заведет себе новых собачек. Добрых, хороших и ласковых, ну разве что немного кусачих.
Уничтожение лютика
Прокуратура Яшалтинского района Республики Калмыкия закончила проверку по факту привлечения учеников МОУ «Эсто-Алтайская средняя школа» к уборке территории сельскохозяйственного производственного кооператива (СПК) им. Карла Маркса.
Установлено, что 12 и 14 мая учащиеся пятых и шестых классов Эсто-Алтайской средней школы привлекались к уничтожению растения «лютик» на территории СПК им. Карла Маркса.
Законом привлечение воспитанников образовательных учреждений к труду, не предусмотренному программой, без согласия самих обучающихся и их родителей запрещается. Между тем руководством школы такое согласие в письменном виде получено не было.
По
По окончании проверки руководителю отдела образования администрации Яшалтинского районного муниципального образования внесено представление, по результатам рассмотрения которого директор Эсто-Алтайской средней школы привлечена к дисциплинарной ответственности.
Одновременно с этим директорам сельских школ объявлены предостережения о недопустимости нарушения законодательства об образовании.
Ключевое слово во всей этой истории - «лютик». Вся эта канитель из-за лютика.
Лютик - это такое растение. Относится к семейству лютиковых. Лютики бывают разные. Есть лютик ползучий, лютик ядовитый, лютик едкий, он же куриная слепота. Сорняк, в общем. А сорняки надо уничтожать.
Кто- то из начальства СПК им. Карла Маркса просит директрису по-дружески, по-соседски выделить школьников для уничтожения вредоносного лютика. Почему бы и нет? Не вопрос, обычное дело. Да и школьникам какое-никакое, а развлечение.
И вдруг в «лютиковое дело» вмешивается прокуратура. СПК им. Карла Маркса на время превращается в некое подобие Люксембурга или Швейцарии, где даже незначительное нарушение прав личности вызывает решительный отпор государственной правоохранительной машины. Вдруг выясняется, что заставлять детей уничтожать лютик - незаконно. Нельзя без письменного согласия детей и их родителей. Нужно, чтобы Маша Иванова написала на бумажке: я, Иванова Маша, согласна на участие в уничтожении растения «лютик». И чтобы мама Маши Ивановой тоже написала согласие на уничтожение Машей растения «лютик». И чтобы остальные дети и родители такие бумажки написали.
А если бумажек нет, уничтожение лютика силами детей - практически преступление.
Во многих наших школах бьют детей, издеваются над ними, подвергают их родителей бесконечным поборам. И ничего - в большинстве случаев. А тут прокуратура бьет тревогу из-за прополки лютиков.
Можно было бы подумать, что это какое-то издевательство. На самом деле это, скорее всего, просто предупреждение. Кто-то вынес директрисе первое калмыкское предупреждение.
И если директриса не сделает должных выводов, через некоторое время прокуратура, возможно, обнаружит в Эсто-Алтайской средней школе нечто такое, от чего кровь моментально застынет в жилах всей калмыкской общественности: какие-нибудь бесчеловечные издевательства над школьниками или присвоение школьного имущества в чудовищных размерах. И тут уж дело не ограничится дисциплинарным взысканием.
Дмитрий Данилов
* БЫЛОЕ *
Елизавета Миллер-Лозинская
Из воспоминаний
Одна семья на рубеже веков
Публикуемые воспоминания принадлежат бывшей петербурженке, выпускнице Бестужевских курсов и страстной любительнице русского прошлого Елизавете Леонидовне Лозинской (1884-1971). Она родилась в семье адвоката-цивилиста, присяжного поверенного Леонида Яковлевича Лозинского. В русской культуре прославились ее младшие братья - поэт и переводчик Михаил Леонидович Лозинский (1886-1955) и филолог, критик, переводчик и издатель Григорий Леонидович Лозинский (1889-1942).
Сама Елизавета Леонидовна вместе с мужем Владимиром Анатольевичем Миллером, гневно отвергнув новые порядки, в 1918 году перебралась в Париж. Тремя годами позже бежали брат Григорий и мать Анна Ивановна. Михаил остался в Петрограде. Они звали его с собой, но он не поехал. В 1924 году, неожиданно получив разрешение посетить свою дачу в Финляндии, он написал в Париж свободное, неподцензурное письмо. «Конечно, жить в России очень тяжело, во многих отношениях. Особенно сейчас, когда все увеличивается систематическое удушение мысли. Но не ibi patria, ubi bene (там родина, где хорошо.
– Ив. Т.), и служение ей - всегда жертва. И пока хватает сил, дезертировать нельзя. В отдельности влияние каждого культурного человека на окружающую жизнь может казаться очень скромным и не оправдывающим приносимой им жертвы. Но как только один из таких немногих покидает Россию, видишь, какой огромный и невосполнимый он этим приносит ей ущерб; каждый уходящий подрывает дело сохранения культуры; а ее надо сберечь во что бы то ни стало. Если все разойдутся, в России наступит тьма, и культуру ей придется вновь принимать из рук иноземцев.
Елизавета Леонидовна свою историческую миссию видела в сохранении памяти о счастливом прошлом, родственных связях, звуках, запахах и голосах Петербурга. Как все Лозинские, она аккуратно записывала всякие мелочи, которые потом использовала в мемуарах. Прожив в Париже тридцать с лишним лет и помогая мужу-адвокату, она после Второй мировой войны вынуждена была перебраться в Южную Африку, поскольку деньги В. А. Миллера, лежавшие в английском банке, невозможно было без значительных потерь получить в Европе. Купив дом в Йоханнесбурге, она и принялась за воспоминания, посылая главу за главой в архив Колумбийского университета в Нью-Йорке.
Иван ТОЛСТОЙ
Семья Лозинских
Наша семья происходит из Подолии. Об ее истории мы знали не много, никаких, насколько я знаю, необычных событий в ней не было, и ни к какому знатному роду мы не принадлежали. Было обычное скромное дворянское семейство. Когда Западная Русь отошла к Польше, то наш род был присоединен, как тогда было принято, к гербу знатного рода, но поляками Лозинские не стали и оставались всегда православными. Наш герб - подкова, увенчанная крестом. Тут хочется рассказать один эпизод. Уже в эмиграции, вероятно, в 1927 или 1928 году, я шла на урок к ученице, жившей недалеко от «аристократической» церкви Сент-Оноре-д'Эйло, где принято было венчать и отпевать выдающихся жителей Парижа. Вдруг я увидела, что на драпировке, которой во Франции украшают входные двери для знатных похорон, красуется наш герб, но со всеми атрибутами, в красках. Я не поверила своим глазам. На другой день я рассказала об этом двоюродному брату мужа, узнав из газет, что там отпевали графа Орловского - поляка, члена Государственного Совета, эмигрировавшего во Францию. И брат, который отлично знал генеалогические дела, рассказал мне о польском обычае приписывать к гербу другого рода.
В Подольской губернии мои предки жили, вероятно, до первой четверти XIX века, потому что потом там из родных никого не было, но в Подолии было очень большое число Лозинских, что рассказано у Короленки в рассказе «Без языка». Чтобы их отличать, им давали разные прозвища, и наша фамилия, в сущности, двойная - Дижа-Лозинские. Дижа - большая бочка, вероятно, дана была какому-нибудь любителю выпить или за его объем.
В детстве нам рассказала тетя Юлия Яковлевна, что у нас был предок по боковой линии Феликс Лозинский, который был не то разбойник, не то сумасшедший. Он грабил помещиков своей губернии и отдавал награбленное мужикам - по принципу товарища Ленина. На нас это произвело большое впечатление, и мы очень этим гордились - подумайте, предок сумасшедший… (версия тети Юли). Потом забыли о нем совершенно. И вдруг, уже в 1915 году или в начале 1916 года, когда я лежала больной плевритом, муж мне принес приложение к «Новому времени», где были напечатаны воспоминания кого-то об этом самом Феликсе Лозинском, к сожалению, я забыла имя автора, а с последующими событиями все это пропало в Петербурге. Автор говорит о своем детстве в деревне и о приезде Феликса Лозинского к ним в гости, как гувернер в волнении им сказал: «Дети, Лозинский приехал». Дальше идет самое интересное - автор говорит, что Пушкин взял этого Феликса образцом для своего Дубровского, и действительно, то, что пишет автор, напоминает фабулу «Дубровского». Когда я прочитала книгу профессора Ледницкого «Польша и Запад», где он в главе о Блоке - нашем очень дальнем свойственнике - упоминает о нашей семье, считая нас за поляков, то я, между прочим, рассказала об этом Феликсе, и он мне ответил, что считал Дубровского помещиком Островским, о чем Нащокин говорил Пушкину. Воспоминания в «Новом времени» ясно указывают на Лозинского, но возможно, что в те времена такое явление бывало нередко, и оба могли заниматься тем же самым спортом.
Своего деда я не помню. Его звали Яков Клементьевич, и он родился в Гдове или Гродне, память изменяет, потому что жил в обоих городах. Кончил жизнь в Петербурге управляющим делами Главного общества российских железных дорог, где отец мой служил в юридическом отделе. После оно перешло в казну. Дед был женат два раза. Первый раз на Елизавете Маттисон, не то немке, не то скандинавке, рано умершей от туберкулеза, оставив 5 человек детей (двое умерли до ее смерти)- моих дядей Евгения, Александра, отца Леонида и дядю Сергея, дочь Софию. Дед женился второй раз на Клавдии Семеновне Новинской, бывшей институтке Еленинского института в Петербурге, и имел дочь Юлию.
Отец наш (Леонид Яковлевич) был юристом, окончил Санкт-Петербургский императорский университет, занялся адвокатурой и был очень известен как специалист. Он был очень культурный человек, хотя на иностранных языках говорил не очень хорошо, но знал всю литературу не только в переводах. Память его была поразительна, и он так и сыпал цитатами из классиков и современных писателей. Библиотека у него была очень большая, отведена была под конец его жизни большая комната, и книги помещались еще в других комнатах большой квартиры на Николаевской, 68. Кроме общей у него была еще исключительная юридическая библиотека, которой не было даже в Юридическом обществе и которая после его кончины, перешла к моему мужу, единственному юристу семьи в Петербурге. Что с ней сталось - неизвестно. Сердце было золотое.