Русская жизнь. Москва (сентябрь 2008)
Шрифт:
Люди к нашей работе относились хорошо - не было такого, мол, кругом разруха, все в коммуналках живут, а они вазоны лепят. Наоборот - всем, в общем, нравился сталинский призыв жить лучше и веселее. Ну, и деньгами мы обижены не были - я на три своих зарплаты мог купить автомобиль «Москвич». Мы, конечно, среди строителей считались белой костью, художниками, - а на черной работе с нами трудились в основном крестьяне (которых в то время использовали так, как сейчас - гастарбайтеров) и бывшие зэки - тогда как раз амнистия была объявлена. И, как я понимаю, были там и настоящие уголовники. Как-то раз у нас пропал огромный, тяжелый отделочный нож - ну пропал и пропал, делов-то. А потом оказалось, что кто-то из наших этим ножом кого-то
Конечно, с приходом Хрущева все «архитектурные излишества» закончились не сразу - ведь много проектов было уже в работе. Уже после смерти Сталина мы получили большой заказ на работу в ЦПКиО - на дальних прудах построили ресторан «Лето», и нас пригласили его отделывать. Добрых полгода мы делали модели, эскизы… Это был какой-то апофеоз во всех смыслах. Мы там пользовались какими-то исключительными привилегиями и уважением - настолько, что крестьянство из строительной бригады стало роптать по поводу нашего не самого длинного рабочего дня и прогулов после получки. Ну и в чисто художественном смысле тоже - мы там понаделали столько каких-то рогов изобилия, вазонов с орнаментами, фигурных карнизов, розеток; совершенно мещанское,буржуазное оформление, если вдуматься. Но работали мы, работали, а постановление о борьбе с этими самыми излишествами как раз и вышло. Мы, конечно, пороптали маленько - но так, что называется, за жизнь, без диссидентства. Умом-то все понимали, что народу нужны не столько рестораны и магазины, сколько отдельные квартиры - и уж понятно, что при массовом низкопотолочном строительстве вазоны и потолочные розетки понадобятся вряд ли.
Но времена, конечно, менялись - заказов стало меньше, в конторе стало скучно, запала ни у кого не было. Нет, конечно, никто не гнал и не увольнял, и можно было спокойно заниматься реставрацией и присмотром за теми самыми излишествами, которые сам же раньше и изготовлял. Но не в двадцать же семь лет молодому художнику-ремесленнику синекуру себе искать? Руки-то были что надо, я хотел и умел работать. Потом и этих предложений не стало, предлагали в штукатуры пойти. Я, собственно, не гордец, сходил разок - посмотрел на матерящуюся лимиту и матерое зечье, и решил, что это не для меня. Тогда и нашел себе место на заводе, стал точным литьем заниматься, благо модельщиком я всегда был хорошим; мне что части машин какие-нибудь хитрые отливать, что вазоны делать, тогда было все едино. На одном месте поработал, на другом, а на третьем совсем тяжело стало - приходилось на себе опоку стокилограммовую таскать (был у нас кран, конечно, только плохой - чтобы металл не застыл и не испортился, приходилось самим ее тягать, и очень быстро). Поглядел я, как мой напарник опущение желудка себе заработал, так у меня пролетарской-то романтики и поубавилось. И я ушел.
Я никогда диссидентом не был, но тогда у меня что-то по отношению к стране поменялось, конечно. Обиды не было на власть - просто странно как-то было. Когда мы были нужны, нас вон сколько выпустили - и работа была, и мастерами мы все стали приличными. Но вот излишества стали не нужны, и нам даже переучиться на что-нибудь не предложили - а нам ведь даже тридцати не было, и мозги и руки были что надо. Живите, мол, как хотите, ищите себе дело самостоятельно. Ну, я и занялся - после пролетарской своей эпопеи пошел в школу-студию МХАТ и выучился на художника-бутафора. С Эфросом работал - в Ленкоме и на Малой Бронной; в театре Моссовета уже был завпостом, на пенсию вышел из Малого театра; не жалуюсь. Но это уже другая история.
Записал Алексей Крижевский
Алексей Крижевский
Оно процветает
Директор Музея архитектуры Давид Саркисян
– Как в общих чертах можно описать ситуацию с архитектурной и городской средой Москвы?
– Как противоречивую, она была такой всегда, остается такой и теперь. На первый взгляд - огромный мегаполис, с широкими магистралями и бескрайними асфальтовыми полями. Но чуть присмотришься, и видишь следы так и не построенного коммунизма вперемежку с провинциальными следами нынешней эпохи на городских въездах - вычурными, эклектичными небоскребами, похожими на уездных барышень, напяливших немыслимые шляпки-навершия, чтобы казаться столичными штучками.
Итальянский архитектор Витторио Греготти был коммунистом, и поэтому в советское время его часто приглашали в СССР. Однако вышло так, что с 1985-го он здесь не появлялся, а приехал только в 2002 году в наш музей с лекцией. Прибыв к нам из аэропорта, он первым делом спросил - что вы сделали со своим городом, во что вы его превратили?
С другой стороны, не хочу впадать в слезливость. В столице работают архитекторы, человек тридцать, которые талантливы и строят хорошие дома. Михаил Хазанов, Алексей Бавыкин, Александр Скокан - вот вам навскидку три имени: каждый из них осуществил несколько амбициозных проектов, которые видны в городе. Вообще говоря, вкус властей меняется в лучшую сторону - просто это длинные, очень длинные циклы. Но любая стабильность рано или поздно отзывается оздоровлением ситуации в городской среде.
– Оздоровление ситуации? В Москве?
– Да. Та несуразица, которая сейчас наблюдается в нашей городской среде - отражение экономической ситуации: 80 % денег империи сосредоточены в Москве. Бум денег и власти приводит к неравномерности и несбалансированности; город получил в руки слишком много возможностей, которыми у него не достает опыта и культуры распорядиться правильно. И еще есть вот какой момент - всегда, от Ивана Калиты до Леонида Брежнева, облик столицы определяла верховная власть. Но в нынешнее время Кремль к этому вопросу потерял всякий интерес, и эта прерогатива перешла к власти муниципальной. Отсюда и появился феномен лужковской Москвы. Но олигархи и городские начальники навещают своих детей в Лондоне и привозят оттуда совершенно другое ощущение города, архитектуры.
– Бум власти и денег. Можем ли мы утверждать, что нынешнее положение вещей карикатурно повторяет то, что имело место пятьдесят лет назад, когда город строили власти, и сто лет назад, когда его строили деньги? Модерн ведь тоже не вызывал ни у кого восторга, не так ли?
– Не знаю, можно ли делать такие сопоставления. Хрущевская застройка - огромный социальный проект, благодаря которому миллионы семей по всей стране переехали из бараков и коммуналок в отдельное жилье, и этим прорывным эффектом искупалось все - в том числе низкое качество этих домов.
А застройка начала XX века все-таки проходила в нестоличном, абсолютно хаотично организованном городе, с массой архитектурных чудачеств. Именно на этом фоне здесь возник модерн, который для того времени был явлением китчевым, за что его все и ругали. Вообще, в юности все должны немного переболеть модерном, а, повзрослев, к нему охладеваешь. Но если рассматривать явление в исторической перспективе, пришествие модерна было вполне закономерным - прямые линии в очередной раз сменились на кривые, а после - сам модерн был вытеснен конструктивизмом. То есть, я хочу сказать, что помимо аналогий есть какие-то специальные исторические обстоятельства, которые при рассмотрении каждого случая надо принимать в расчет.