Русская жизнь. Мужчины (январь 2009)
Шрифт:
Беседу вела Екатерина Видре
* ЛИЦА *
Олег Кашин
Почему русские танки не вошли в Киев
Федор Шелов-Коведяев и тайны козыревского МИДа
I.
– Весной 1992 года, когда начались споры с Украиной из-за бывшего союзного имущества, Павел Грачев предлагал ввести
– О. К.) сам с Грачевым спорить не хотел и на совещание к Ельцину отправил меня.
В российском МИДе в первый постсоветский год Федор Шелов-Коведяев курировал отношения с бывшими советскими республиками. В первые заместители министра Андрей Козырев позвал его из парламента, где старший научный сотрудник Института истории АН СССР Шелов-Коведяев возглавлял подкомитет по межреспубликанским связям. «Тогда был страшный кадровый дефицит во всех сферах, - объясняет он, - а я в свое время по археологической линии весь Союз пешком обошел и, по крайней мере, имел представление о том, чем жизнь в республиках отличается от жизни в России, поэтому мне и поручили республики».
«Козыревский МИД» - это сегодня не меньшая страшилка, чем «лихие девяностые» и «крупнейшая геополитическая катастрофа». Андрея Козырева, после прихода к власти Бориса Ельцина возглавившего внешнеполитическое ведомство вначале РСФСР, а потом постсоветской Российской Федерации, в современной России принято считать если не буквально вредителем и диверсантом, то уж точно - агентом влияния, вольно или невольно действовавшим вопреки интересам России.
– Я бы не стал демонизировать Андрея, - говорит Шелов-Коведяев.
– Он неплохой дипломат, потомственный дипломат, даже родился за границей, работать умел, тут ничего не скажешь. Но чего ему не хватало, так это характера, причем даже не столько в отношениях с американцами, сколько в отношениях внутри страны. В отношениях с армией, с Руцким, с более опытными аппаратчиками.
Шелов- Коведяев не говорит об этом прямо, но, очевидно, если бы на то совещание к Ельцину по украинскому вопросу отправился Козырев, история постсоветской России могла бы пойти совсем иначе. Шелов-Коведяев говорит, что идея военной операции против Украины принципиального протеста у руководителей страны не вызвала -кто-то был за, кто-то против. Когда закончился обмен мнениями, в кабинете остались трое - Ельцин, Грачев и Шелов-Коведяев.
– Никакого решения принято не было, Борис Николаевич колебался. Тогда я спросил у Грачева: «Скажи, как ты себе представляешь, чтобы русские стали стрелять в русских?» Грачев ответить не успел, вмешался Ельцин - все, мол, вопрос снят.
II.
«Борис Николаевич был широкой натурой», - эти слова о первом президенте России хотя бы раз произносил каждый, кто работал с Ельциным. Разумеется, широкую натуру Бориса Ельцина в равной мере можно считать и достоинством, и недостатком. Федор Шелов-Коведяев вспоминает, какой неожиданностью для всех в российском МИДе стали указы президента о признании независимости Латвии, Эстонии и Литвы в первые же дни после ареста членов ГКЧП.
– В Верховном Совете уже полгода как были готовы проекты двухсторонних договоров с республиками Прибалтики с условиями и по статусу русского населения, и по русскому языку. Все было одобрено соответствующими комитетами прибалтийских парламентов. За свою независимость они были готовы заплатить. Были готовы как угодно дорого купить независимость у Москвы. А Россия признала их указами президента - вообще без условий. Вот вам одно из проявлений широкой натуры Бориса Николаевича. Но чаще широкая натура играла спасительную роль. Когда на Украине прошел референдум о независимости и стало понятно, что кроме войны никаких способов удержать Союз уже нет, а воевать никто не хочет, решение о признании границ республик в том виде, в каком они были внутри Союза, тоже было непростым. Но вопрос стоял так: либо мы признаем границы, либо получаем Югославию.
Договор между Россией, Украиной и Белоруссией, который лидеры трех республик подписали 8 декабря 1991 года в Беловежской пуще, российский МИД начал готовить за несколько дней до отъезда Бориса Ельцина в Минск - сразу после референдума о независимости Украины.
– Договор готовил я, - говорит Шелов-Коведяев.
– Правда,
Первые месяцы после роспуска Советского Союза были удивительным временем. Шелов-Коведяев вспоминает, как на первых саммитах СНГ президенты новых независимых держав словно стеснялись друг друга - большинство новых президентов были знакомы по партийной работе, многие даже были членами последнего Политбюро ЦК КПСС, а теперь каждая их встреча - межгосударственный саммит.
– Самый интересный случай - это Сапармурат Атаевич Ниязов. В отличие от Каримова, который был женат на русской, или от Акаева, который вообще человек европейской культуры с хорошим образованием, или от Назарбаева, у которого полстраны - русские, или от лидеров Таджикистана, которым вообще кроме войны ни до чего не было дела, - у Ниязова не было вообще никаких сдерживающих факторов, и уже к лету девяносто второго года он превратился в того Туркменбаши, которого теперь все знают. Из обычного партийного секретаря - в настоящего монарха.
Остальные лидеры на монархов явно не тянули. Апрельский саммит лидеров СНГ в Киеве закончился скандалом.
– Делили ядерный потенциал СССР. Все договорились, что единственным его наследником станет Россия, а остальные республики отказываются от ядерного статуса в обмен на гарантии безопасности. Но Кравчук и Назарбаев уже после всех согласований, прямо перед началом церемонии подменили в договоре несколько листов. Вложили новые бумаги, из которых должно было следовать, что Казахстан и Украина тоже становятся ядерными державами. Я уже пролистывал договор, чтобы положить его на стол для подписания, и случайно заметил подмену. Борис Николаевич уже рядом стоит, и Кравчук с Назарбаевым тоже рядом. Я упал на стол: Борис Николаевич, не вели казнить. Ельцин посмотрел - да, действительно не то, ошибка какая-то. Напечатали еще один экземпляр, уже правильный, его и подписали. Кравчук и Назарбаев были красные, как раки. С тех пор они и начали меня харчить, работать уже стало невозможно.
III.
О себе Федор Шелов-Коведяев говорит, что, поскольку его предки «800 лет строили империю» и оба деда, с которыми он успел достаточно пообщаться и в сознательном возрасте, воспитали его убежденным монархистом, - он понимал, как устроена мировая политика, и всегда скептически относился к «общечеловеческому» идеализму Андрея Козырева.
– Андрей принадлежал к тем многочисленным в те времена людям, которые искренне и наивно полагали, что Америка будет строго следовать красивым словам о свободе и демократии и в конечном итоге заниматься нами в наших же интересах. На этом же, по большому счету, погорел и Горбачев, который набрал кредитов и наделал политических уступок в обмен на устные обещания, которые сохранились только в протоколах у помощников самого Горбачева - то есть никакой силы не имели. Когда Союз распался, у России не было ничего, хранилища Центробанка стояли пустые. Образно говоря, вместо слитков золота и пачек денег в них обитали хвостатые животные. Из-за этих долгов и из-за отсутствия ресурсов мы очень легко могли тогда оказаться в международной изоляции - никто не стал бы вести никаких дел со страной-банкротом. Мы двигались по очень узкому коридору, и я до сих пор считаю чудом, что значительную часть внешнего долга в начале девяностых России удалось если не отдать, то хотя бы реструктуризировать. Иллюзии по поводу нашего места в мире у нас закончились быстро.
IV.
Глобальной сверхдержавой Россия начала девяностых, конечно, уже (возможно, навсегда) перестала быть, но региональной сверхдержавой оставалась - какими бы независимыми ни были постсоветские государства, ведущего статуса России никто не оспаривал и российских интересов на постсоветском пространстве не отрицал. Шелов-Коведяев говорит, что все дело было в том, что постсоветские лидеры психологически воспринимали Бориса Ельцина как старшего среди них и потому распространяли уважение к нему на всю Россию. Россия же этим уважением воспользоваться не смогла.