Русская жизнь. Родина (август 2008)
Шрифт:
Я в детстве видел такое - когда меня везли с дачи, поздним жарким летом, очень рано. Мы уже подъезжали - на «Москвиче», водитель почти спал, бабушка моя просто спала, я тоже клевал носом на заднем сиденье, и вдруг - стройка, забор, розовый кирпич, и сверху чистый, безгрешный свет, которое все это безобразие румянит и золотит, да так, что хочется выйти из машины, обнять нагретые доски, смотреть и улыбаться.
И другое - туман. Тоже утренний, но не светлый, а белый: холодный, росный. Туман поднимался над речкой, путался в ивах, и это было безумно
Все это было родное. То есть свое.
***
Вообще говоря, ничего особенно прекрасного - как, впрочем, и особенно плохого - в этом слове нет. «Родина» - это всего лишь место, где ты родился. Появился, так сказать, на свет. Не весь свет, а именно та точка, где это произошло с тобой. То есть для тебя - и, добавим, только для тебя.
Таким образом, «родина» - понятие субъективное, хотя и имеющее объективные корни.
В пару к нему существовало понятие объективное, хотя и с субъективными корнями - «Отечество» (для любителей этимологии: это русская калька с латинского patria). Место, с которым связаны судьбы поколений твоих предков по отцовской линии.
Нельзя сказать, что это понятие объективно в полном смысле этого слова - мало ли откуда родом наши пращуры на самом-то деле - но, скажем так, оно претендует на объективность, причем волевым образом.
Само понятие Отечества предполагает навязывание своей воли прошлому: волю, обращенную на происхождение «волящего», на корни его.
Человек, полагающий для себя свою страну не чем-нибудь, а именно Отечеством, как бы тем самым говорит: откуда бы ни пришли мои отдаленные предки - это уже не важно, но я хотел бы, чтобы они родились здесь: в этих горах, на этой реке, в сих лесах. «Века б они здесь жили», а даже если так случилось, что нет - «я о том мечтаю, чтоб так было».
Что, конечно, тоже субъективизм - хотя и не всегда это он: ведь предки большинства искренних патриотов и в самом деле жили «в своем Отечестве», покидая его пределы лишь по крайней надобности, обычно военной, - но субъективизм, стремящийся утвердиться как нечто объективное, реальное.
Теперь обратимся к «Родине» с большой буквы. То есть к советскому концепту «Родины».
Она является точной противоположностью «Отечества». Это не только место, где появился на свет ты сам - а то место, где ты должен был бы появиться на свет, если бы имел возможность выбирать. Например, всякий советский человек должен был мечтать родиться в Москве, на Красной площади. К сожалению, это невозможно - иначе на месте Мавзолея следовало бы строить элитный роддом. Хотя, впрочем, Мавзолей играл схожую роль: это было место второго рождения советского человека, место обретения им, так сказать, окончательной советской идентичности.
То
Итог таков. Отечество - это место, где я родился и где бы мне хотелось, чтобы родились мои деды и отцы. Родина - это место, где я хотел бы появиться на свет и где бы мне хотелось, чтобы появились на свет мои дети и внуки.
***
Для советского человека «родина» - нет, «Родина», обязательно с большой буквы - была чем-то абстрактным и одновременно пугающим.
Дело в том, что советская концепция «Родины» была ограничивающей.
Предполагалось следующее: Родина - та, что не отпускает. Не отпускает вас лично - и не отпустит ваших детей. Родина - это сила, которая принудит ваших внуков появиться на свет не где-нибудь, а примерно в том же самом месте, где прописаны вы. То есть, скорее всего, там же, где и родились - иначе откуда прописка.
Это было связано с функцией Родины как удерживающего начала, «катехона». «Удерживающая», «хватающая за штаны» - вот как воспринимали Родину советские люди, которых не выпускали гулять во всякие там Парижи и Брюссели, не говоря уже о сладостном и запретном Нью-Йорке, о котором «и мечтать-то невозможно». Родина - крепостная помещица, «злая Салтычиха», которая пригвоздила русских к себе, не дает им поездить, посмотреть мир, пожить там-сям, потереться в большом человеческом мире, открытом для всех, кроме нас, несчастных.
Если опять обратиться к песенному жанру - все сказано в песне «Летят перелетные птицы». У меня всегда проходил холодок по позвоночнику от этого обреченного - «а я остаюся с тобой». И дальнейшая симуляция свободного выбора этого «остаюсь» ничего не меняла.
Возможно, читатель тут сделает стойку - ага, автор мечтал о загранке, его не пустили, вот он и злобится. Нет. Более того, я признаю, что функция Родины как удерживающего начала несла не только обиды и неудобства.
Например, она же сохраняла разные советские народы. Сохраняла прежде всего друг от друга - растаскивая их по «малым Родинам», то есть «национальным квартирам».
Советские народы друг друга не любили. Теперь об этом можно не то что «говорить открыто» - теперь об этом не нужно никому особо напоминать, все и так знают, какие теплые чувства испытывают, скажем, армяне к азербайджанцам, грузины к абхазам, ну и все вместе взятые - к русским. В советское время эта нелюбовь ограничивалась мелкими бытовыми ситуациями.
Причина была банальна. Все народы держали на своих малых Родинах. Благодаря развитой системе прихваток и уклющалок, не дававших человеку сдвинуться с места без распоряжения начальства, - прежде всего, института прописки, - люди жили там, где родились.