Русская жизнь. Секс (июнь 2008)
Шрифт:
Бесконечные раковины церквей, наполненные сладострастными Магдалинами и томными Себастьянами, соединяются в одну большую жемчужницу, медленно раскрывающую свои створки и выкатывающую округлую мерцающую жемчужину. Она плавно скатывается со ступеней, на которых укладываются спать бедные алжирцы, и медленно сползает вниз, к Капитолию. Вместе с ними римская ночь успокаивается.
Тишина. Перламутровая сфера тишины, сотканная из звуков фонтанов, блеска водяных струй, сумрака куполов и аркад, прозрачности мрамора и силуэтов колоколен, обнимает весь город. Почти во всех домах огни
К рассвету Рим снова чист и юн, как будто умылся свежей водой. Но уже заворочался бродяга около фонтана на площади Santa Maria in Trastevere, встал и пошел умываться к фонтану. Вместе с ним сотни других бродяг идут умываться и чистить зубы, отталкивая юношу-Рим от его источников, слышны первые звуки машин, открываются бары и газетные киоски. Снова шум, зной, яркий свет, римская волчица и ее лупанарий.
Снова жизнь, и снова Империя, прекрасная и экстатичная, как берниниева святая Тереза, щедро одаривает своей чувственностью всех туристов, всех паломников, всех верующих и всех любопытствующих, всех, кто захочет и сможет ее увидеть.
Захар Прилепин
Собачатина
Одна ночь в начале весны
Денег у нас не оказалось вовсе, а поразить прекрасных дам было необходимо.
Друг Дубчик говорит:
– Давайте шашлыки сделаем.
– Дурак, Дуб?
– отозвался братик мой Колек.
– Какие шашлыки? Из чего? Из березы?
Братик курил, приобняв березку за талию.
– Из собаки, - ответил Дубчик.
Вообще он учился на ветеринара, но потом бросил.
– Из какой собаки?
– А вот которая нас облаяла.
– Я собаку не буду жрать, - сказал я.
Братик помолчал и решил:
– Годится. Я пойду цацек звать на шашлык.
Братик сговорился, что встреча случится на следующий день. Шашлыки были решающим доводом. Девочки, похоже, голодали.
Это был скромный городок, куда мы кривыми путями забрели в гости. Глянулась единственная достопримечательность: женское общежитие местного очень среднего и немного технического учебного заведения.
Ночевали в томлении. Хозяин, уехавший по своим делам, разрешил курить в доме,
Собака лежала в тазу, замоченная в ядреном растворе.
Раствор изготовил Дубчик, на ходу фантазируя с перцем, солью, мукой, рассолом, уксусом и всевозможной травой, и даже почками - на дворе была весна, первый ее всерьез теплый денечек, такой ласковый, что его желалось почесать по холке пушистой.
Под утро я несколько раз поднимался, садился возле тазика, принюхивался в ужасе.
– Сырую-то не жри, - просил братик сонно.
Я сглатывал кислую слюну предрвотного отвращения.
Проснувшись утром, тазика не обнаружил.
Дубчик уже разжег костер во дворе, и грел руки у нервного, на ветру, пламени. Тазик стоял на приступках дома.
– В холодок вынес, - пояснил мне Дубчик.
– А если девки передохнут?
– спросил я, тронув носком ботинка замоченную собачатину.
Дубчик смерил меня презрительным взглядом. Настолько презрительным, что я сам себя осмотрел вслед за ним. Ничего особенного, достойного столь сильного презрения, на себе не приметил.
– Никто еще от мяса не умирал, - сказал Дубчик.
– Тоже мне мясо, - посомневался я.
– А кто тогда собака? Гриб?
– поделился резоном Дубчик.
Девушки собрались к обеду, очень довольные и внимательные. Пока мы знакомились, глаза их искали жареного и съестного.
Братик не стал их томить ожиданием: торжественно вынес таз, раскрыл его и любовно посмотрел на содержимое.
– Это была моя любимая порося, - рассказал он, с нарочитым кряхтеньем ставя тазик на землю.
– Мы ели из одной соски.
– Такая старая порося?
– спросила одна из пришедших к нам.
– Или ты до сих пор пьешь из соски?
– Ну, хорошо, хорошо, - согласился братик, весело сморгнув.
– Ели из одной миски…
– Чего ели-то?
– не унималась гостья.
– Баланду, чего, - неприязненно вставил Дубчик, нанизывая смачные куски на самодельные, из заточенных прутьев, шампура.
– А пахнет вкусно, - сказала вторая, приблизив лицо к готовому шампуру, который Дубчик ей безбоязненно передал, истово уверенный в качестве своей работы.
Меня передернуло.
Девушка приладила шампур над костром. Братик еще с утра предусмотрительно принес с речки рогатки, которые местные рыбаки навтыкали для своих нужд. Девушки, числом три, рассевшись возле Дубчика, стали принимать у него шампура и размещать на рогатках мясные ломти, издавая обычные в таких случаях восклицания:
– Ой, горячо! С-с-с… Обожглась.
– Какой кусок огромный… Подгорит. Дубчик, давай его напополам разрежем.
– А это мой будет шампурочек. Сиротский. На полпуда весом…
– И вот я говорю, - поддерживал разговор братик, - матушка наша кормила порося молоком и медом, и он рос розовый, как мандарин. Все понимал, отзывался на имя…
– А как его звали?
– вполне простодушно поинтересовались у братика.
– Тобик, - не сдержался я.
Братик дернул щекой и сделал мне глазами внушенье.