Русские банды Нью-Йорка
Шрифт:
— Косой, что тут? — Он высунулся, вертя головой. — Косой!
Илья с трудом сдержался. Ему так хотелось рубануть по затылку — но следовало подождать, пока этот не выйдет на палубу. Там, в кубрике, кто-то еще. Надо выманить всех поодиночке наружу.
И вдруг пират вывернул голову так, что Илья увидел его лицо. Матрос вытаращил глаза, и тут же зажмурился, и едва успел приподнять руку, закрываясь от удара. Но топор прошел сквозь его пальцы и с хрустом воткнулся в шею. Горячая струя ударила Илью в грудь. Он с трудом выдернул топор из раны, и матрос
Илья мельком заглянул туда, увидел стол с множеством бутылок и рундук у стены, на котором кто-то лежал, свесив руку до пола.
«Спиро зарезал семерых, пока они спали, — вспомнил он, перешагнул через затихшего матроса и за ноги стянул его в кубрик. — А я пока убрал всего-то двоих».
Третий был мертвецки пьян. Илья связал ему руки за спиной, и этой же веревкой обмотал щиколотки. Хотел вставить кляп, но было противно возиться со слюнявым ртом.
На стене кубрика висела двустволка. Он переломил стволы и увидел блестящие глазки капсюлей. Взвел курки и обернулся.
На пороге стоял четвертый. Белый, как мел, он застыл с открытым ртом, будто собрался сладко зевнуть. Его остекленевший взгляд был направлен на Илью. Точнее — на ружье в его руках.
«А если в патронах дробь?» — подумал Илья, нажимая на спусковой крючок.
Приклад подпрыгнул и ударил его по скуле. Кубрик заполнился кислым дымом, и Илья сначала прижался к стене, чтобы не попасть под ответный выстрел, а потом бесшумно скользнул вперед. Тот, в кого он стрелял, сидел на палубе, опираясь спиной о мачту, и вся грудь его превратилась в кровавое месиво.
«Картечь», — подумал Илья.
Пригнувшись, он прокрался вдоль стенки под окнами каюты. Рывком открыл дверь и отскочил в сторону. Но никто не стрелял в него изнутри, никто не выскочил наружу — каюта была пуста.
Он прошелся, держа дробовик наперевес и заглядывая между ящиками. На палубе больше никого не было. Только он — и мертвецы.
С реки послышались слаженные гребки нескольких весел. В расходящемся тумане качались факелы.
— Эй, на шхуне! Что у вас за пальба? Что случилось?
Илья перегнулся через борт и крикнул слабеющим голосом:
— Зовите полицию, здесь трупы!
— А чего нас звать, — засмеялись в подошедшей шлюпке. — Мы уже тут.
24. Обвиняется в убийстве
Расплющенная пуля застряла в грудной мышце, так и не пробившись меж ребрами. Врачи сказали, что это удивительный, небывалый случай. Они впервые встретили пациента, пережившего выстрел в сердце.
Илья мог бы удивиться еще больше — он и не догадывался, что в нем сидит пуля, пока ее не вытащили и не показали ему. Но самым поразительным было другое. Первым человеком, который навестил его в тюремной больнице, стал Рой Сильвер.
— Не думал, что ты выкарабкаешься, — сказал Большой Босс. — Даже не знаю, стоит ли этому радоваться.
— Почему я в тюрьме? — спросил Илья.
— Это еще не тюрьма. Даже для убийц
— Какие, к черту, улики? Разве в Нью-Йорке принято сажать человека только за то, что он не дал себя убить? И это называется правосудием?
Сильвер прошелся по тесной комнатке с зарешеченным окном, приоткрыл дверь и сказал кому-то:
— Прогуляйтесь по коридору.
Затем снова подсел к койке Ильи.
— Видишь ли, Билли, любой человеческий поступок можно рассматривать с разных точек зрения. В Нью-Йорке таких точек зрения — около ста тысяч. Примерно столько жителей этого города знают о том, что ты натворил, и у каждого из них свое мнение. Некоторые из них будут твоими присяжными. Они могут отправить тебя на виселицу, но могут и оставить в живых. Тогда ты из убийцы превратишься в героя.
— Ну, и от чего зависит их решение? — спросил Илья.
— От меня, — ответил Рой Сильвер. — Я еще не знаю, как с тобой поступить. Мне, конечно, очень понравилась эта сказка о том, как ты выслеживал «речных крыс», как попался к ним в лапы и как сражался, защищая мой груз. Присяжным тоже понравится. Но дело в том, что я отличаюсь не только от двенадцати присяжных, и не только от ста тысяч жителей — я отличаюсь от всех тем, что не верю в сказки.
— Мне плевать, верят мне или нет. — Илья отвернулся к стене.
— Тебе повезло, — ровным голосом продолжал Большой Босс. — Ты убил не всех. Тот, кого ты связал, сейчас дает показания. Валит все на покойников, а полиция еще ему подсказывает. Получается, что они грабили примерно по два судна за ночь в течение года, и унесли добычи на миллион долларов. Очередная сказка. Но она тебя может спасти. Вот только не знаю — надо ли тебя спасать?
— Мне плевать, — повторил Илья.
— Рассуди сам. Если б мальчик, которого ты вытащил со дна сточной канавы, вдруг начал бы у тебя воровать…
— Что я у тебя украл? — Илья повернулся к нему так резко, что всю грудь пронзила боль. — За такие слова принято отвечать…
— Ладно, я отвечу за эти слова, когда мы будем в другом месте, — беззлобно усмехнулся Сильвер. — А пока подумай, как себя вести со следователем. Он стоит в коридоре и ждет, когда я закончу тебя наставлять. Наверно, я должен тебя выгораживать. Моей репутации может повредить, если я дам повесить кого-то из моих людей. Весь вопрос в том — считать ли тебя моим человеком?
— Я работал в твоем кабаке и дрался с пикетчиками на твоих пирсах, — сказал Илья. — И я задержал пиратскую шхуну, набитую под завязку товарами, украденными у тебя. Ты можешь считать меня кем угодно. Но у суда не будет сомнений в том, чей я человек.
— У суда никогда не бывает сомнений. Потому что суд верит мне, и только мне. — Большой Босс направился к двери, но остановился на пороге, оглянувшись: — Одного не могу понять. Ты же еще ребенок. Как ты мог так хладнокровно лишить жизни стольких людей? В чем секрет такой жестокости?