Русские банды Нью-Йорка
Шрифт:
Фил Уильямс оказался невысоким полным брюнетом лет сорока с живыми карими глазами и удивительно подвижным лицом. Пока он поднимался из-за стола, протягивая руку Кириллу, его улыбка была то вежливой, то удивленной, то приветливой, и остановилась на стадии восторга.
— Так вот вы какой! — Он энергично и долго тряс руку. — Признаться, не ожидал! Больше всего на свете я опасался, что увижу барышню! Знаете, сейчас столько дамочек прикрываются мужскими псевдонимами! Надеюсь, у вас за спиной не прячется та Паулита Гонсалес, которой отправлялись гонорары?
— Я — это я, — смеясь, заверил его Кирилл. — А тетушка Паулита — хозяйка дома, где я живу чаще всего. Я так часто бываю в разъездах, что не имею постоянного адреса.
— Именно так и должен жить настоящий писатель. Все время в пути. В поисках новых героев, новых впечатлений! Как жаль, что вы так ненадолго к нам! Я бы показал вам Нью-Йорк!
— Спасибо, я уже осмотрел город.
Уильямс подвинул к нему меню в кожаном переплете.
— Я ничего не заказывал, не зная ваших предпочтений.
— Нет у меня никаких предпочтений. Что подадут, то и съем.
— В таком случае рекомендую бифштекс, картофель, салат из крабов и бутылочку бордо. Предупреждаю: мне приказано вас накормить до отвала. «Атлантический ежемесячник» уже внес в смету расходы на вашу вербовку. Да-да, именно так это называется. Мы должны завербовать Теодора Грина для работы в нашей фирме, пока его не заполучили конкуренты. Вы привезли что-нибудь из нового?
— Не знаю, подойдет ли это вам…
— Изложите в двух словах.
Кирилл задумался. Этой повестью он дорожил больше, чем всеми рассказами, написанными прежде. Собственно, она была его первым чисто литературным опытом, потому что в ней он выдумал все, от первого до последнего слова.
— Это маленькая повесть о двух мальчишках-иммигрантах, которые убежали на Запад. Один оказался среди ковбоев, другого похитили команчи. Прошли годы. Они выросли. Ковбой стал скотопромышленником, и сгоняет со своих пастбищ всех, кто ему мешает — как индейцев, так и белых переселенцев. А его друг кочует по прерии с команчами, и не хочет жить в резервации. Они сталкиваются, и чуть не убивают друг друга. Но все кончается хорошо.
— А любовь? Есть там любовь? — деловито спросил Уильямс.
— Именно в ней-то вся соль! — Кирилл от удовольствия даже пальцами щелкнул. — Эти двое с детства влюблены в одну девчонку. Она живет в городе, и чтобы ее увидеть, оба наших героя туда отправляются. Там и сталкиваются. Ну, пожалуй, я рассказываю слишком долго.
— Сколько слов?
— А, вы про ее объем. Сорок тысяч.
— Целый роман. Хватит работы для редакторов. Хорошо, если после правки останется половина. А вот и наши бифштексы! Вот от них-то после правки останутся только облизанные тарелки!
Уильямс набросился на еду так, словно тоже не ел весь день. При этом он ухитрялся непрерывно расспрашивать Кирилла. Больше всего его интересовали короткие рассказы. Так сказать, литература малых форм. Откуда берутся сюжеты, герои, пейзажи? Как удается превратить сухой газетный репортаж в художественное произведение?
Наверняка в дело идут и личные впечатления, но откуда такое богатство у столь юного автора? Узнав, что Теодору Грину всего двадцать пять лет, Уильямс был потрясен. (А ведь Кирилл еще накинул пару лет для важности). Он стал расспрашивать о местах, где бывал Кирилл, и просто умирал от зависти, потому что сам за всю жизнь не уезжал дальше Чикаго.
Покончив с едой, Уильямс заявил:
— Смета расходов еще не исчерпана. Давайте заглянем в наш литературный клуб. Там можно с толком потратить оставшиеся денежки. Вы играете? Рулетка, покер, блэк-джек?
— Нет.
— Странно. У вас такие яркие и точные сцены в игорных домах… А это потрясающее ограбление «Колизея»! Честное слово, читаешь, и кажется, что ты сам наставляешь кольт на несчастных охранников!
Кирилл улыбнулся, польщенный. В жизни налет на «Одеон» получился гораздо менее красочным, чем в рассказе про «Колизей».
— Мне приятно слышать это от профессионала, — сказал он. — Если б вы знали, насколько моя жизнь далека оттого, что я пишу! Ведь я простой учитель. В маленьком городке. У меня двадцать три ученика, от шести до сорока лет…
— Все писатели ведут двойную жизнь, — перебил его Уильямс, явно испугавшийся, что собеседник начнет рассказывать о педагогических буднях. — Литература — способ убежать от реальности. И читатели охотно бегут за автором. Как из тюрьмы. Один заключенный делает подкоп, а за ним на свободу выползают и остальные. Важно, чтобы подкоп был достаточно удобен.
Он хохотнул и добавил:
— И чтобы потом можно было вернуться обратно в тюрьму, избегнув наказания за побег! Вот это да! Какая метафора! Сейчас приедем в клуб, и я глубокомысленно изреку ее, отредактировав по дороге. А вы потом можете использовать ее в романе. Литература как средство для побега из тюрьмы обыденности.
Они поднялись в номер, и Уильямс пролистал рукопись, пока Кирилл переодевался.
— Занятно, занятно, — бормотал он. — Иммигрантов выбросить. Пусть мальчишки будут коренными бостонцами. Один из обедневших аристократов, второй из простой, но состоятельной семьи. Фамилии поменять. Хорошая фамилия состоит из четырех слогов. Как минимум из трех, но все равно она длинная. Ридженхардт. Друзья зовут его Ридж.
Он поднял голову, отрываясь от рукописи:
— Кстати, Теодор Грин — это псевдоним или ваше настоящее имя?
— Я так к нему привык, что считаю настоящим, — сказал Кирилл, борясь с непокорным галстуком перед зеркалом. — На родине меня называли иначе. Но это было так давно. В Америке у меня началась новая жизнь, значит, и имя должно быть новым.
— Вы родились в Старом Свете? Ни за что бы не подумал! — воскликнул Уильямс. — В вас нет ничего ирландского, а говорите, как чистокровный англосакс! Признаться, был уверен, что вы откуда-то с Юга.