Русские дети (сборник)

Фрай Макс

Брюнет у меня безымянен. Это некое «па-па-па-па» из начала Пятой симфонии Бетховена; рок; фатум. Внешний вид его для рассказа не важен (молод, плечист; или, напротив, невзрачен, немолод). Дело не во внешности и не в особенности характера — он всего лишь олицетворение судьбы, которая «постучалась в дверь».

Появление брюнета многовариантно (к примеру, встреча с ним в лесу, или в поле, или в магазине на станции).

Я сделал несколько проб.

И оставил сцену на пляже.

«Марья Ивановна в купальнике нежится под солнцем; Лёвушка у воды занят самодельным корабликом. „Па-па-па-па“ между тем появился. Опускается на песок рядом с полногрудой

красавицей. Далее следуют: комплименты с его стороны, её фырканье, снятие чёрных очков, чтобы разглядеть вторжение, возможно, едкий (даже сердитый) возглас „Что вы себе позволяете?“ и т. д. и т. п. — но он уже всё позволил; всё случилось именно в эту секунду, когда гость стряхнул с распаренного плеча своей новой знакомой прилипшие песчинки. Диалог может быть разным — погода, виды на урожай, проворовавшиеся министры, чрезвычайная наглость Америки, метеориты, инопланетяне. Почувствовал ли Лёва тревогу, когда подбежал к обоим, несмотря на всю невинность их завязавшейся пустяковой беседы? Обязательно! Несомненно! „Познакомьтесь, мой маленький сын!“ — „Весьма взрослый молодой человек“. И обращение к насупившемуся Лёве: „Как насчёт того, чтобы прокатиться на катере? Приглашаю сегодня же вечером! Хочешь порулить?“ Марья Ивановна: „Ой, он у нас не умеет плавать!“ — „Ну а мама рядом на что? Кроме того, мы наденем жилеты“.

К удивлению мальчика, приглашение принято (Марья Ивановна сыну: „Отчего бы нам не проехаться?“)».

Стрекозы, кувшинки, хозяин катера заглушает на время мотор. Лёва чувствует — что-то случилось. Взрослые тихо переговариваются — казалось, всё такое же пустое перебрасывание словами, но в этот странный, тревожный для мальчика вечер его мать как-то особенно оживлена: то и дело проверяет заколку, дотрагивается до серёжек и хохочет на шутки брюнета. Запись: «Она разминает сигарету тонкими нервными пальцами, тёплым взглядом награждая собеседника (поднесённая зажигалка), очень медленно, томно затягивается, отставляет холёную руку (рубиновые ноготки), пепел тихо падает в воду — все так плавно, красиво, достойно… Мать, совершенно преобразившаяся, непохожая на себя (где стервозность её? где приказы? где её обычная резкость?), мягкая, покорная, благодарная брюнету за его ненавязчивый юмор и банальные комплименты, делается совершенно чужой: сын пугается, он отворачивается, впервые в жизни своей слыша её не саркастический, а чарующий смех; не хриплый лай, а невинный её голосок».

Кавалер учтив; после поездки на реку провожает пару; джентельменски откланивается. Темнота. Комары. Горящие окна дач. На веранде яркая лампа, которую атакуют мотыльки-камикадзе.

Мать сыну: «Хочешь ужинать?» — «Нет!» Странно, она не настаивает: «Как желаешь! Давай-ка в кровать, уже поздно!»

Запись: «Безмятежной ночью (хруст веток под ногами гуляющей в лесу молодёжи; девичий визг; шумы трудяг-локомотивов на железной дороге) непонятно откуда подкатившая тревога заставляет ворочаться Лёвушку».

Он вскакивает.

Подходит к двери в материнскую спальню.

За ней — тихо.

Открыть не решается.

Пробегает несколько дней. Порывистость Марьи Ивановны теперь уже совершенно иного свойства: от женщины не исходит агрессии, глаза задорно искрятся (в них какая-то чертовщинка), её ласковость к сыну совершенно тому непонятна (ни единого грубого слова; неожиданное раз решение взять в постель соседского котёнка, о котором раньше отзывалась как о «разносчике дряни»; ещё более неожиданное разрешение съездить на велосипеде к вокзалу за мороженым и пепси-колой). Мужу она звонит гораздо чаще, чем прежде («Я уже соскучилась, заяц!»). Это желание матери щебетать с человеком,

которому ранее даже в самом хорошем настроении она не уделяла по телефону более минуты, наполняет Лёвушку предчувствием опасности, несмотря на то что всё течёт, как и прежде: походы на пляж, сидение вечерами в плетёных креслах перед бубнящим телеэкраном (один раз они выбираются в ближайший поселковый центр на ярмарку, где Марья Ивановна, вымотав сына блужданиями по лоткам, покупает мужскую рубашку).

Вторая встреча с брюнетом (на этот раз дорожка в лесу). Сосны; хвоя; изумрудные лягушата. Лёвушка не обращает на них никакого внимания — он рядом с матерью, насторожён, как гончая. Запись: «Обычная учтивая болтовня словно с хорошим знакомым — иногда Марья Ивановна слишком крепко сжимает ручку мальчика своей, горячей, впрочем, какое там горячей — раскалённой (!) рукой. Несмотря на расслабленный смех матери, Лёва чувствует её явное напряжение. Более того, превратившись в саму чуткость, видит, как его мать, вновь сделавшаяся на удивление кроткой, на какое-то мгновение поворачиваясь к собеседнику, успевает выстрелить в брюнета особенным взглядом. Тот немедленно отвечает ей своим выстрелом».

Тем же вечером Марья Ивановна общается с мужем по мобильнику намного дольше обычного. И когда супруг появляется (очередная пятница), неприкрытой радостью — «Наконец-то зайка приехал!» — удивляет Сергея Сергеевича. Неожиданно она предлагает «всей семьёй пройтись перед сном» («Почему бы не прогуляться на реку?!»). Они выбираются (всю дорогу женщина ластится к мужу). Лёва, вышагивая рядом с отцом, забывает об одолевающей его все эти дни тревоге.

Запись: «Ощущение незыблемости семейного счастья — увы, последнее в жизни Лёвушки! Он протискивается между родителями, берёт их за руки, стараясь, как прежде, подпрыгнуть и повиснуть, болтая ногами. Однако она смеётся („Ты уже слишком тяжёл!“). И отец соглашается с ней („Хватит, Лев! Ты уже взрослый парень“)».

Примечание: «Мальчик чувствует — материнская рука холодна».

Запись: «Нервно-игривое, воспалённое состояние Марьи Ивановны. Дарит мужу рубашку. („Часа два ходили с сыном, выбирали её тебе! Надень, надень обязательно!“).

Вертится возле мужа.

Подчёркнуто оживлена».

Сергей Сергеевич, не замечая, к удивлению сына, этой её лихорадки, этой приторной ласковости, этого нехорошего блеска глаз, как всегда, добродушен, уступчив; в новой рубашке расхаживает по веранде («Умница, Маша! Спасибо вам за подарок!» — «Сергей, ты даёшь мне слово, что наденешь её на работу?» — «Конечно, конечно, надену!»).

Ночью Лёва подходит к двери, за которой скрылись родители.

Дверь закрыта.

В спальне тихо.

В воскресенье обычные проводы; поцелуйчики; навязчивые нежности с её стороны («Ты наденешь рубашку, Сергей? Лёва вместе со мной выбирал!» — «Зайка, мы же договорились!»).

Лёвушка грустен в тот вечер. Он не хочет отца отпускать, позабыв о котёнке, мается возле машины и, когда авто отъезжает, бросается к велосипеду; из последних своих силёнок он мчится за отцом до шоссе (мать встревоженно: «Лёва, вернись!»). Он не слышит её, он несётся…

Запись: «Показать, как старается мальчик (мелькающие коленки, дребезжание велосипедных крыльев, отчаянная трель звонка). Отец не тормозит, не слышит тревожного треньканья, выруливает на дорогу и прибавляет скорости — задохнувшийся Лёва отстал».

Как вариант: сын может даже упасть, растянуться, всего себя ободрать. Ссасывая кровь с запястья, весь в пыли, провожает взглядом машину.

Опустошённый, несчастный, с разбитым велосипедом — погнутые крылья задевают колёса (неприятный шуршащий звук) — обратно тащится к дому.