Русские дети (сборник)
Шрифт:
Некоторые церкви были недавно отреставрированы и выглядели новенькими. Другие же — покрыты лесами, и иногда люди на этих лесах что-то делали. Но самую большую церковь, с колоннами, высоченной колокольней, не трогали. Да и невозможно было представить, как можно из этих развалин сделать крепкое, красивое здание… Да и, главное, зачем? Рядом вон всего несколько жилых домишек.
Хотя, может, благодаря церкви и люди сюда вернутся. Вот их село — по преданию, один монах, ещё во времена татаро-монголов, искал свободную землю и оказался в их местах. Построил там скит возле родника, потом пришли ещё монахи, потом
Билет купила удачно — всего три часа пришлось ждать поезда. Никому из родни, живущей в городе, звонить не стала. Зачем дёргать? Прибегут, поздороваются, а тут уже посадку объявят… Отправила эсэмэску маме, что всё нормально; связалась с тётей Ирой, сказала, когда прибудет.
— Отлично, Оль, молодец! Какой вагон?.. Всё, встретим.
Встретил муж тёти Иры Андрей. Высокий, спортивный, но вечно с замотанным выражением лица. С таким лицом про сыпался, ходил, смотрел телевизор, даже футбол и юмористическое, шёл вечером в спальню… В этот раз замотанность можно было объяснить несчастьем с его мамой, а чем объяснить остальные десятки дней, в которые Оля видела его всё с таким же выражением?
Хотя у большинства людей в Москве на лицах нечто подобное, и даже если кто-нибудь на улице, или в транспорте, или в кафе искренне оживится, засмеётся, расслабится, то заблестевшие глаза очень быстро опять потускнеют, выражение замотанности вернётся.
По пути от вокзала до дома Оля всё порывалась спросить Андрея, как здоровье его мамы, как вообще здесь у них, но оборачивалась к нему, видела его лицо и осекалась. Лицо не то чтобы выражало недовольство, что вот пришлось рано утром ехать за племянницей, или горе, что мама в больнице. То есть на лице было и это, и ещё много-много всего. Будто все проблемы, несчастья, трудности ложились на него, врастали в кожу, стягивали её, превращая в морщинистый овал.
Глубокие морщины мужчин украшают, а вот такие — мел кие, похожие на паутину — делают жалкими. И неважно, красивый он, сильный, добрый, умный — эта паутина на лице вызывает жалость… Не так давно по телевизору шёл сериал «Краткий курс счастливой жизни», и вот там такой же главный герой — всем хорош, кроме замотанного выражения лица и этой паутины.
Оля косилась на Андрея, жалела его, боялась заговорить и ждала, что заговорит он. А он напряжённо смотрел вперёд, на дорогу. И лишь когда подъезжали к дому — доехали очень быстро, улицы были ещё почти пусты, — он слегка улыбнулся, но как-то так, что уголки губ не поднялись, а, наоборот, опустились:
— Ну вот, проскочили до шквала.
— Что? — Оля не поняла.
— Сейчас ломанутся в центр… До полудня пробки будут глухие.
— А, ну да…
Тётя Ира обрадовалась Оле, с восхищением рассматривала её.
— Года полтора не виделись, а как изменилась! Была ещё девчонкой в тот раз, а теперь уже… Кровь с молоком.
Оля смущалась; кивнула на чемодан:
— Тёть Ир, там мама варенья положила, грибов…
— Не называй меня тётей… Какая я тебе уже тётя?..
— А как? — Оле показалось это требование диким. Действительно, как
— Ириной просто. Одно дело, когда тебе было пятнадцать, даже семнадцать, а теперь — двадцать скоро. Придём куда-нибудь, а ты — «тётя, тётя»… И — на «ты». Договорились?
— Да.
— Так… — Тётя Ира взглянула на часы, и лицо сразу стянула эта замотанность, и из молодой, красивой она превратилась в невыспавшуюся, придавленную грузом проблем и дел женщину. — Так, почти семь. Надо Варю будить. Завтракаем — и мчимся.
— Да уж, мчимся, — громко вздохнул Андрей; он стоял на кухне в пальто с чашкой в руке. — Я, наверно, сейчас сразу поеду. Хоть доеду нормально.
— А позавтракать?
— Ну, я уже съел бутерброд… Поехал, короче.
— Ладно, давай. Счастливо… Так, Варя, вставай!
Может быть, Оля за эти полтора года, пока они не виделись с тётей Ирой, действительно изменилась — судить ей о себе было трудно, но вот Варя изменилась здорово. Совсем другой ребёнок. То есть не ребёнок, а уменьшенная копия тёти Иры… Полтора года назад это был такой, как её называли, «пупсёночек», теперь же — тонкая, с длинными русыми волосами, как у мамы. И лицом очень на неё похожа.
Постанывая со сна, с полузакрытыми глазами, Варя прошлёпала в сторону туалета.
— А поздороваться? — сказала тётя Ира.
Варя, не глядя на Олю, буркнула:
— Здравствуйте…
— Так, Оль, проходи на кухню. В темпе завтракаем — и пора уже. Помчимся.
Это повторение «помчимся» кольнуло Олю. Так, наверное, человек, стоя на берегу холодной реки, оттягивает момент броситься в неё: «Постою чуть-чуть и — нырну… Мышцы разогрею и тогда уж — нырну».
— Как доехала? Нормально?.. — быстро спросила тётя Ира и, не дожидаясь ответа, стала рассказывать о своём: — Совсем зашились, хотели уже женщину нанимать, чтоб возила. Но ведь страшно — чужой человек. Представляешь, Ан ну Георгиевну прямо на улице инсульт!.. Утром всё нормально, а поехала, и как только из метро вышла — удар… Звоню, не отвечает и не отвечает. И Варя неизвестно где. Дураки, всё думали, что ей рано ещё мобильник… Я чуть с ума не сошла — тут на работе завал, а где ребёнок — неизвестно… Как мама?.. Как она там, и без водопровода?.. Надо её сюда перевозить… А, заходи, Варь, садись.
Варя уже была одета. Серенькое платье, чёрные колготки. Удивительно — пять минут назад ещё спала, а уже готова. Только волосы прибрать…
— Мам, сделай мне хвостик.
— Поешь сначала. И Галина Юрьевна требует, чтобы заплетали косичку.
— Не надо косичку — все смеются.
— Кто смеётся? Девочки у вас все с косичками… Оль, ты чай делай — вон пакетики, кипяток в термопоте… Бутерброд делай… Колбаса, сыр…
— Не все с косичками, — ноюще сказала Варя. — Ася Кабанкова, Динара…
— Слушай, я не намерена с тобой тут сейчас спорить! — возмущённо перебила тётя Ира. — Галина Юрьевна сказала, что девочки обязательно должны быть с косичкой — и всё. Или давай отрежем волосы.
— Нет!
— Садись тогда, ешь вот. Потом заплетёмся…
— А это у них форма такая? — кивнула Оля на простенькое, напоминающее мешочек платье.
— Ну да… Мы сначала сопротивлялись, но потом решили, что лучше так. Главное, чтобы все тогда уж в них были.
— А Настя Губина в другом ходит…