Русские идут!
Шрифт:
— Да, — отозвался Василов, — почему в группу включили меня? Я специально освобожден от выполнения любых заданий, кроме поддержания высокого морального и политического духа личного состава.
Морякам показалось, что, отвечая, капитан улыбнулся.
— Товарищ Василов, вас и выбрали по политическим соображениям. — Он умолк, явно довольный. Потом продолжал: — Возможно, вы вступите в контакт с жителями острова и вам в этом случае придется убеждать их, спорить или, в крайнем случае, прибегнуть к угрозам. Но в любой подобной ситуации человек, обладающий вашим даром убеждения, будет просто незаменим. Кто знает, вдруг вам удастся приобщить их к идеям партии. В этом случае я буду просить начальника политуправления флота
Василов слышал, что моряки кругом ухмыляются, но не стал возражать.
Лейтенант Лысенко выступил вперед.
— Командир, я хочу пойти на задание добровольцем.
Крегиткин тихо застонал и сквозь зубы прошептал Золтину:
— Теперь нам конец. Сразу топиться можно.
— Сначала его утопим, — шепнул в ответ Золтин.
— Почему вы решили пойти? — спросил капитан.
— Я знаю английский, — доложил Лысенко, — разбираюсь в моторах катеров. Если что-нибудь случится с капитан-лейтенантом Розановым, я сумею его заменить. Прошу посвятить меня в детали операции.
— Очень хорошо, Лысенко, — похвалил капитан. — Ваши доводы достаточно вески. Мне нравятся инициативные офицеры. Пойдете с группой.
— Знаешь, почему он вылез? — шепнул Золтин Крегиткину. — Потому что капитан сказал про повышение в звании.
— Ну так мы его повысим — дальше некуда, — ответил Крегиткин.
— И Василова заодно.
Крегиткин кивнул, ухмыляясь.
— А вдруг на острове живут людоеды?
— Скормим им эту парочку, и концы в воду.
— Нет там людоедов, только капиталисты.
— А какая разница? Те и другие едят людей, разве не так?
— Молчать в строю, — гаркнул Лысенко. — Прекратить разговоры!
По приказу Розанова моряки сняли с формы все опознавательные знаки, вынули документы. Офицерам выдали револьверы, артиллерист Малявин получил автомат и шесть обойм с патронами. Матросы вооружились штык-ножами, а одному достались ножницы для резки проводов. Плот отчалил. Четверых Лысенко посадил на весла, а сам сел задавать ритм. Подлодка медленно таяла в темноте.
Они проплыли уже полпути, когда Крегиткин хлопнул себя по лбу:
— Эй, Золтин, вот так случай!
— Ты о чем? — спросил Золтин. Его ладони горели от весла.
— Теперь мы точно выясним, кто был прав насчет американок!
ГЛАВА 4
Когда Олин Леверидж проснулся, то обнаружил, что лежит одетый на раскладушке, а керосиновая лампа слабо мерцает в сером свете утренней зари. Пустая бутылка из-под виски валялась на полу, в стакане, из которого пил Гарни, мокли два окурка. Леверидж осмотрелся, у себя в ногах нашел свою чашку, вытащил из нее окурок и быстренько опрокинул в рот остатки виски. Напиток обжег гортань, но Олин сумел проглотить его. Он надеялся, что виски поможет ему прийти в себя — ему предстояло работать у Сая Уиддемера, а значит, придется шагать до городка больше четырех миль. Он сел, чувствуя, как тепло неторопливо растекается по телу, и через пять минут поднялся. Задув лампу, он, пошатываясь, направился к двери и вышел за порог. На воздухе, прохладном и ароматном, ему стало лучше и он повеселел. Леверидж вдохнул полной грудью и пустился через вересковые пустоши, совершенно забыв, что наступило воскресенье и на работу идти было не нужно.
Озера утреннего тумана лежали в низинах. Поднимавшееся солнце окрашивало все вокруг в прозрачный розовый цвет. На траве была обильная роса, и не успел Леверидж пройти и полмили, как его брюки промокли до колен. Но ему стало лучше после ночной попойки, и это его радовало. Щедрость и разнообразие красок осени на вересковых пустошах также улучшали настроение. Сверкали багрянцем невысокие кустики черники, желто-коричневые листья дикого винограда переплетались с буро-малиновым плющом, брусника пламенела возле янтарной осоки,
Любуясь красками, Леверидж отчаянно желал запечатлеть их на холсте. Он решил откладывать часть денег, которые получит от Уиддемера, и купить краски и холст. Кисти у него где-то были, но краски давным-давно превратились в цветные камешки, а холст защищал лачугу от непогоды.
Тропинку перебежал кролик и юркнул в дубовую поросль. Это вывело Левериджа из задумчивости. Сердце снова бешено заколотилось, и он понял, что радоваться рановато. Похмелье, которое, казалось, давно отступило, вновь незаметно подобралось и скрутило ликовавшего Олина в дугу. Леверидж пошел медленнее, стараясь дышать поглубже. Хотя небо было безоблачным, солнце светило как-то тускло. Леверидж ощущал дыхание зимы, еще одной долгой скверной зимы, которую ему предстоит пережить на острове. Он чувствовал — сейчас яснее, чем когда-либо, — пока он остается здесь, ему не суждено создать ничего стоящего. На секунду его обуял ужас: он осознал, что нужно достать денег любыми средствами и уехать отсюда. Он не может работать на острове, а может только влачить жалкое существование. Ему нужны условия, где его талант сможет вырасти и расцвести. Он будет откладывать по два доллара еженедельно, нет, сперва он заплатит по счету в «Пальмовой роще», а потом уже начнет экономить. Самое важное — поставить себе цель и идти к ней, и тогда, в недалеком будущем, он выберется с острова, найдет приличную работу и всерьез займется живописью.
Где-то впереди стая ворон подняла пронзительный гам. Не успел Олин пройти и десяти ярдов, как через пригорок прямо на него прыгнул олень. Закричав от страха, Леверидж бросился на землю, а олень, метнувшись в сторону, перемахнул через кусты, блеснув белым хвостиком на прощание. Леверидж дрожал на земле, тупо уставясь на желтую ягоду, которая мерно покачивалась у него под носом. Когда он почувствовал, что в состоянии идти дальше, то стал на четвереньки, а потом медленно поднялся.
На пригорок, из-за которого выпрыгнул олень, вышли трое, потом из леса к ним присоединились еще шестеро. Увидев Левериджа, один из них поднял автомат.
— Эй, брось! — заорал художник, поднимая руки. — Убери эту штуку. Не видишь, я сдаюсь!
Незнакомцы окружили Левериджа. По их виду он понял, что большую часть ночи они провели на болотах, — грязная мокрая одежда, расцарапанные лица, глаза усталые и немного испуганные. Двое были вооружены пистолетами. Тот, кто помоложе, шагнул к Левериджу:
— Давай лодку! И поживей!
— Лодку? Откуда лодка на болоте, — переспросил художник ошарашенно. — Вы спятили?
Парень говорил с акцентом, который Леверидж не мог опознать. «Наверное, еврей», — подумал он. Внезапно ему пришло в голову, что это гангстеры из Нью-Йорка. Колени Олина задрожали.
— Здесь лодку вы не найдете, — произнес Леверидж торопливо. — На болоте лодку никто держать не будет.
— Где лодка? — потребовал молодой. — Веди нас к лодке. Быстро.
— Ребята, до лодок долго топать, — ответил художник. — Чтобы достать ее, нужно идти в город, шесть или семь миль туда. — Он махнул рукой в сторону, откуда шел. — Я покажу вам путь, но меня ждут на работе, и я опоздаю, если пойду с вами. По-моему, лучше всего взять такси. Идите в деревню и позвоните Хербу Фаулеру, таксисту, он отвезет вас, куда пожелаете. Телефон я вам дам, а сам, пожалуй, двинусь, иначе точно опоздаю. Пока. — Леверидж сделал шаг, но ему преградили дорогу. Двое с пистолетами пошептались, и молодой посмотрел на Левериджа.