Русские исторические женщины
Шрифт:
С каждым днем, по-видимому, положение бедной женщины, Оторванной от родины и соединившей свою судьбу с католическим государством, становилось все тяжелее; но Елена молчала – ничего не говорила суровому отцу.
Это обнаружилось помимо ее воли. В 1498 году, вяземский наместник князь Оболенский получил из Вильны от подъячего Шестакова письмо такого содержания: «Здесь у нас произошла смута большая между латинами и нашим христианством: в нашего владыку смоленского дьявол вселился, да в Сапегу еще – встали на православную веру. Князь великий неволил государыню нашу, великую княгиню Елену, в латинскую проклятую веру; но государыню нашу Бог научил, да помнила науку государя отца своего, и она отказала мужу так: «вспомни, что ты обещал государю отцу моему; я без воли государя отца моего не могу этого сделать; обошлюсь, как меня научит». Да все наше православное христианство хотят окрестить: от этого наша Русь с Литвою в большой вражде. Этот списочек послал бы ты государю, а то государю самому не узнать. Больше не смею писать; если б можно было с кем на словах пересказать».
Дело в том, что действительно на православие в это время Литва подняла гонение.
Александр, вступая в брак с Еленою, обманул римский двор. Он уведомил его, что дал отцу невесты
Вот откуда эта ревность к католицизму и вот почему в смоленского владыку и в Сапегу, как выражался подъячий Шестаков, «дьявол вселился».
Иван Васильевич, которому передали записку Шестакова, тотчас послал в Вильну Мамонова объявить от себя и от жены Софьи Палеолог своей дочери Елене, чтоб она «пострадала до крови и до смерти», а греческого закона не оставляла бы. Он попрекал её только, зачем она таилась до сих пор, когда ее силой влекут в католичество. Зятя своего московский князь попрекнул тем, что тот жену свою принуждает принять латинскую веру и в грамотах своих «нелепицы приказывает, помимо дела».
Раздражение между обеими сторонами росло быстро. Война была неизбежна – и войну объявила Москва. Мы не намерены касаться подробностей войны, так как заняты исключительно участью великой княгини Елены; притом лишь только, что война тянулась четыре года. Москва сильно теснила. Литву, и чем тяжелее были эти натиски со стороны Москвы, тем тяжелее и невыносимее становилась жизнь Елены: в ней видели источник всех зол, опрокинувшихся на литовскую землю.
Между тем польский король Ян-Альбрехт, брат Александра литовского, умер, и муж Елены соединил под своей короной Королевство Польское и Великое княжество Литовское. Елена стала королевою Польскою. Но Литве от этого не стало легче, и она желала мира. Посредником между воюющими сторонами явился папа Александр VI. Он говорил, что пора христианским государям бросить вражду, что враги христианства, турки, пользуясь этой враждой, несут все дальше и дальше в Европу свои захваты.
Из Литвы прибыло посольство о мире. Елена также прислала к отцу своего канцлера Ивана Сапегу с письмом, в котором вылила перед суровым родителем все свое горе, о котором она до сих пор молчала.
Вот это замечательное письмо, дышащее безыскусственной простотой, полное неподражаемой прелести и оригинальности:
«Господин и государь батюшка! Вспомни, что я служебница и девка твоя, а отдал ты меня за такого же брата своего, каков, ты сам; знаешь, что ты ему за мною дал и что я ему с собою принесла; но государь муж мой, нисколько на это не жалуясь, взял меня от тебя с доброю волею и держал меня во все это время в чести и в жаловании и в той любви, какую добрый муж обязан оказывать подружию, половине своей. Свободно держу я веру христианскую греческого обычая; по церквам своим хожу, священников, дьяконов, певцов на своем дворе имею; литургию и всякую иную службу Божию совершают передо мною везде, и в литовской земле, и в короне Польской. Государь мой король, его мать, братья короля, зятья и сестры и паны радные и вся земля, все надеялись, что со мною из Москвы в Литву пришло все доброе: вечный мир, любовь кровная, дружба, помощь на поганство; а теперь видать все, что со мною одно лихо с ним вышло: война, рать, взятие и сожжение городов и волостей, разлитие крови христианской, жены вдовами, дети сиротами, полон, крик, плач, вопль! Таково жалование и любовь твоя ко мне! По всему свету поганство радуется, а христианские государи не могут надивиться и тяжко жалуются: от века, говорят, не слышно, чтобы отец своим детям беды причинял. Если, государь батюшка, Бог тебе не положил на сердце меня, дочь свою, жаловать, то зачем меня из земли своей выпустил и за такого брата своего выдавал? Тогда и люди бы из-за меня не гибли, и кровь христианская не лилась. Лучше бы мне под ногами твоими в твоей земле умереть, нежели такую славу о себе слышать. Все одно только и говорят: для того он отдал дочь свою в Литву, чтоб тем удобнее землю и людей высмотреть. Писала бы к тебе и больше, да с великой кручины ума не приложу; только с горькими и великими слезами и плачем, тебе, государю и отцу своему низко челом бью: помяни, Бога ради, меня, служебницу свою и кровь свою, оставь гнев неправедный и нежитье с сыном и братом своим, и первую любовь свою и дружбу к нему соблюди, чтоб кровь христианская больше не лилась, поганство бы не смеялось, а изменники ваши не радовались бы, которых отцы предкам нашим изменили там на Москве, и дети их тут в Литве. А другого чего мне нельзя к тебе и писать. Дай им Бог изменникам того, что родителю нашему от их отцов было. Они между вами, государями, замутили, да другой еще Семен Бельский Иуда с ними, который, будучи здесь в Литве, братию свою, князя Михайла и князя Ивана переел, и князя Федора на чужую сторону прогнал: так, государь, сам посмотри, можно ли таким людям верить, которые государям своим изменили и братью свою перерезали и теперь по шею в крови ходят, вторые Каины, да между вами, государями, мутят? Смилуйся, возьми по старому любовь и дружбу с братом и зятем своим! Если же надо мною не смилуешься, и прочною дружбою с моим государем не свяжешься, тогда уже сама уразумею, что держишь гнев не на него, а на меня; не хочешь, чтоб я была в любви у мужа, в чести у братьев его, в милости у свекрови, и чтоб подданные наши мне служили. Вся вселенная ни на кого другого, только на меня вопиет, что кровопролитие сталось от моего в Литву прихода, будто я к тебе пишу, привожу тебя в войну: если бы, говорят, она хотела, то никогда бы такого лиха не было; мило отцу дитя – какой на свете отец враг детям своим? И сама разумею, и по миру вижу, что всякий заботится о детках своих и о добре их промышляет: только одну меня, по грехам, Бог забыл. Слуги наши не по силе и трудно поверить какую казну за дочерями своими дают, и не только что тогда дают, но и потом каждый месяц обсылают, дарят и тешат, и не одни паны, но и все деток своих тешат: только на одну меня Господь
Так же плакалась она в письмах к матери и к братьям.
Хотя мир вскоре и был заключен между воюющими сторонами, однако ни Иван Васильевич не перестал настаивать на том, чтобы Елене построили греческую церковь и не принуждали к римскому закону, ни польский король не переставал упрямиться и не исполнять требований московского князя. «А начнет брат наш дочь нашу принуждать к римскому закону, то пусть знает: мы этого ему не спустим, будем за это стоять, сколько Бог пособить», говорил московский князь послам польского короля. Но послы отвечали, что папа уже два раза присылал к их королю с требованием, чтобы королева Елена была послушна апостольскому престолу и ходила в латинскую церковь. Папа, по их словам, хочет не того, чтоб Елена вторично крестилась и греческий закон оставила, а приняла бы только флорентийскую унию. Послы просили Ивана Васильевича лично приказать, что ему нужно, папскому послу, который был тогда в Москве, или отправить своего посла к папе.
– Нам о своей дочери, о том деле, зачем к папе посылать своего посла? – отвечал Иван Васильевич: – о том деле, своей дочери, нам к папе не посылать, а скажите брату и зятю, чтоб, как нам обещал, на том бы и стоял, чтоб за то между нами нежитья не было.
Ивану же Сапеге, канцлеру Елены, при отправлении обратно в Литву, великий князь сказал:
– Ивашка! привез ты к нам грамоту от нашей дочери, да и словами нам от нее говорил; но в грамоте иное не дело написано, и не пригоже ей было о том к нам писать. Пишет, будто ей о вере от мужа никакой присылки не было: но мы наверное знаем, что муж ее Александр король посылал к ней, чтоб приступила к римскому закону, и не к одной к ней, а ко всей Руси. Скажи от нас нашей дочери: «Дочка! Памятуй Бога да наше родство, да наш наказ, держи свой греческий закон во всем крепко, а к римскому закону не приступай ни которым делом, церкви римской и папе ни чем послушна не будь, в церковь римскую не ходи, душою никому не норови, мне и всему нашему роду бесчестья не учини; а только по грехам что станется, то нам и тебе и всему нашему роду будет великое бесчестье и закону нашему греческому укоризна. И хотя бы тебе пришлось за веру и до крови пострадать, и ты б пострадала. А только, дочка, поползнешься приступить к римскому, закону, волею или неволею, то ты от Бога душою погибнешь, а от нас будешь в неблагословении: я тебя за то не благословлю, и мать не благословить, а зятю своему мы того не спустим: будет у нас с ним за то беспрестанно рать».
С послами которых вслед затем Иван Васильевич отправлял в Литву, был от него к дочери новый наказ, и явный, и тайный. К явном наказе послы должны были сказать от него Елене: «Писала ты к нам, что люди в Литве надеялись всякого добра от твоего приходу, а вместо того в ним с тобою пришло всякое лихо. Но до дело, дочка, сталось не тобою: сталось оно неисправлением брата нашего и зятя, а твоего мужа. Я надеялся, что как ты к нему придешь, так тобою всей Руси, греческому закону, укрепление будет; а вместо того, как ты к нему пришла, так он начал тебя принуждать к римскому закону, а из тебя и всю Русь начал принуждать к тому же. Ты ко мне пишешь, что к тебе от мужа о перемене веры никакой присылки не было; а послы твоего мужа нам от него говорили, что папа к нему не раз присылал, чтоб он привел тебя в послушание римской церкви: но если к твоему мужу папа за этим не раз присылал, то это все равно, что и тебе приказывать. Я думал, дочка, что ты, для своей души, для нашего имени и родства и для своего имени, будешь к нам обо всем писать правду: и ты, дочка, гораздо ли так делаешь, что к нам неправду приказываешь, будто к тебе о вере никакой посылки не было».
А в тайном наказе и на тайные речи Елены Иван Васильевич приказал своим послам следующее:
«Если спросит вас канцлер королевин Ивашка Сапега: «есть ли к королеве ответ от отца на те речи, что я от нее говорил? – то скажите Сапеге тихо, что ответ есть и к нему есть грамота».
Ответ этот послы должны были сказать Елене наедине.
Вот он:
«Говорил мне от тебя канцлер твой Ивашка Сапега, что ты еще по нашему наказу в законе греческом непоколебима и от мужа в том тебе принуждения мало, а много за греческий закон укоризны от архиепископа Краковского, от епископа Виленскаго и от панов литовских; говорят они тебе, будто она не крещена, и иные речи недобрые на укор нашего греческого закона тебе говорят; да и к папе они ж приказывали, чтоб пока к мужу твоему послал и велел тебя привести в послушание римской церкви; говорил он от тебя, что пока твой муж здоров, до тех пор ты не ждешь никакого притеснения в греческом законе; опасаешься одного, что если муж твой умрет, тогда архиепископ, епископы и паны станут тебя притеснять за греческий закон, и потому просишь, чтоб мы взяли у твоего мужа новую утвержденную грамоту о греческом законе, к которой бы архиепископ краковский и епископ виленский печати свои приложили, и руку б епископ виленский на той грамоте дал нашим боярам, что тебе держать свой греческий закон. Это ты, дочка, делаешь гораздо, что душу и имя свое бережешь, наш наказ помнишь и наше имя бережешь, а я к твоему мужу теперь с своими боярами о грамоте приказал. Да говорил мнё от тебя Сапега, что свекровь твоя уже стара, а которые города за ней в Польша, тe города всегда бывают за королевами: так чтоб я приказал к твоему мужу, если свекрови не станет, то он эти города отдал бы тебе. Дай Бог, дочка, чтоб я здоров был, да мой сын, князь великий Василий, и мои дети, твои братья, да муж твой и ты: как будет нам пригоже приказать о том к твоему мужу, и мы ему о том прикажем».
Сохранились некоторые письма Елены к отцу, в которых она сносится с московским князем не об одних делах религиозных и политических, но и о семейных.
Так, отправляя послов в Литву, Иван Васильевич приказал им узнать от Елены: не имеет ли она в виду невест для своего брата Василия, которому приспело время жениться. Невеста должна быть из знатных владетельных особ и по преимуществу греческого закона.
– «Так ты бы, дочка, разузнала, у каких государей греческого закона будут дочери, на которых бы было пригоже мне сына Василия женить,» наказывал он Елене.