Русские качели: из огня да в полымя

Сенчев Николай Васильевич

Я уже говорил, что мне везло на людей. Неосторожные неприятные знакомства в расчет не беру. В памяти — встречи и общение с замечательными коллегами, которые стали для меня надёжными верными друзьями, единомышленниками. В «Правде» таким друзьями стали для меня Виктор Хатунцев, Евгений Григорьев, Александр Батыгин, Виктор Широков, Вадим Шалгунов, Валентин Прохоров…

О Валентине Фёдоровиче Прохорове речь особая, благодарственная. Впервые о нем я услышал ещё в Свердловске (теперь Екатеринбург), когда работал в газете «Уральский рабочий». Как только заводился разговор об известных выходцах из «Уральского рабочего», то наряду с громкими журналистскими фамилиями непременно называли имя Прохорова. В то время «Правда» имела большие возможности для переманивания лучших журналистских кадров

со всей страны. Валентина Фёдоровича заметили за его остроумное фельетонное перо. Любопытно, что он, крайне деликатный по своему характеру, в своих обличительных материалах всегда находил такой стиль изложения, такую выверенную сатирическую интерпретацию фактов, что никто потом не мог опровергнуть.

В лице В.Ф. Прохорова отдел фельетонов «Правды» получил отличное пополнение. Отделом заведовал тогда Илья Миронович Шатуновский. И вот эти два автора задавали критический тон в газете. Позже на фельетонной волне стали ярко работать другие правдисты — Владислав Егоров и молодой тогда ещё Александр Головенко.

В очередной приезд в редакцию Валентин Федорович, заскучавший от редакционного затворничества, предложил невероятное: съездить в Саров — город атомщиков, центр производства ядерных бомб. Саров!? Да кто нас туда пустит! Секретнее, чем этот город, нет в стране другого объекта. И зачем нам туда? О чем писать? О том, что мирные инициативы Горбачева сняли многолетнюю напряжённость между СССР и Западом и оборонная промышленность перешла на путь конверсии? И как Саров с его научно-исследовательским институтом ядерной физики, с его заводом по производству ядерных зарядов вписался в политику «нового мышления и общечеловеческих ценностей»?

Владимир Степанович Губарев, редактор «Правды» по отделу науки, когда мы пришли к нему за поддержкой, сказал со свойственной ему иронией: вас туда на пушечный выстрел не допустят, но давайте попробуем! Не знаю, то ли связи Губарева помогли, то ли сработала тогдашняя атмосфера тотальной и беспрекословной гласности, но нам без проволочек оформили документы на допуск в Саров и дали контакты с нужными людьми.

Такой уж это город Саров, что куда не подайся из него, помимо КПП, обязательно упрешься в ряды колючей проволоки, вспаханную между ними пограничную полосу, хотя до ближайшего зарубежья отсюда тысячи верст. А в остальном город как город. С развитой инфраструктурой, добротными домами, проспектами, школами, магазинами. Всё на уровне среднерусских стандартов, пожалуй, чуть выше. Свои поэты и музыканты, спортсмены и учёные… Число последних, правда, столь велико, что каждую минуту рискуешь столкнуться где-нибудь на улице или в общепитовской точке с маститым доктором наук, членкором, а то и полным академиком. О кандидатах не говорим, поскольку счет их вместе с лауреатами самых престижных научных премий идет на сотни.

Побродили по улицам. Набережная, стадион, аэропорт. Прямое сообщение с Москвой. Словом, всё есть. Нет лишь собственного места на карте да названия путёвого. В разное время город именовали по-разному. То Москвой-300, то совсем уж несуразно Приволжской конторой, то Арзамас-16, хотя до настоящего Арзамаса десятки километров. И горком партии вроде бы с претензией — Кремлёвский.

Тогда это было необходимо. И географические утайки, и совершеннейшая охранная сигнализация по гигантскому периметру, и прочее вроде вышек с автоматчиками — всё имело под собой более чем веское основание. Контора занималась делом, похожим на известный американский урановый проект «Манхэттен». Отсюда ушла в казахстанскую степь первая советская атомная бомба. Здесь мы запросто беседовали с человеком, собиравшим «вот этими руками», первую водородную.

… Спокойный голос сопровождающего нас человека уводит в достопамятный пятьдесят третий год. Невероятно тяжелый, опасный, но и отмеченный научными взлётами. Несколько месяцев не дожил тогда до термоядерного триумфа «великий кормчий», заканчивал земные счеты его соратник и первый куратор атомных дел Лаврентий Берия. Городу за колючкой шел восьмой год.

Если быть точным, то первые колышки на месте будущего атомного центра вбили лет за двести до того люди не учёного и не военного, а духовного звания. Здесь стояла знаменитая

Саровская пустынь, правда, закрытая как рассадник поповщины через десяток лет после Октябрьской революции. Пустынь славилась невероятными деяниями старца Серафима. И надо же, не прервалась за многие годы эстафета чудес. Неужто и вправду, выбирая в заповедной глуши место для ядерной цитадели, кто-то подумал о преподобном Серафиме? Ведь имя его значит «пламенный», «испепеляющий». Во всяком случае оно не забыто. В отделе лазеров для термоядерных исследований ввели в обиход физическую единицу «серафим». Не совсем обычно звучит древнееврейское имечко в ряду джоулей и рентгенов.

История Саровской пустыни, конечно же, стоит хорошей книги. Как и город атомщиков, выстроенный в середине 20 века на её камнях. А что мы знаем о нем? Секреты, секреты, одни только секреты… Но в случайных разговорах с саровчанами всплывают такие интересные детали, которые ни в одной книге не найдешь.

— Заходит ко мне как-то Андрей, — так начинает рассказ об Андрее Дмитриевиче Сахарове его сослуживец. Для него трижды Герой Социалистического Труда, академик, один из отцов водородной бомбы, в поздние годы диссидент, правозащитник — всего лишь Андрей, товарищ по научным делам. О Сахарове он вспоминает с юмором.

Однажды из Москвы пришло указание о командировании академика на какое-то важное представительное совещание. Предупредили: позаботьтесь о его приличной одежде, а то заявится, как всегда, в затрапезном виде… Что есть, то есть. Андрей Дмитриевич никогда не был щёголем, был равнодушен к своему одеянию. Впереди поездка в Москву, а у него на голове потёртая кроличья шапчонка. Предложили ему шикарную норковую — отказался. «Я к этой привык», — говорит трижды Герой Соцтруда, — мне в ней удобнее».

Тогда коллеги Сахарова разработали хитроумную операцию. Шофер, возивший академика, слёзно пожаловался ему: купил себе по великому блату ондатровую шапку, оказалась большой. Такие деньги отдал! Выручайте, Андрей Дмитриевич, может вам подойдет? Путем такой комбинации добились желанного. В Москву академик отправился в новой дорогой шапке. И долго-долго носил её.

Удивительно беспомощным был он в житейском смысле, но способный к мощнейшему сосредоточению в делах научных. Многоцелевой научно-исследовательский центр, развернувшийся из скромных поначалу лабораторий, поднимали люди, подобно Сахарову, выдающиеся. Люди — целые направления. Люди — школы. Элита! Имена многих из них давно обжились в энциклопедиях. Я.Б. Зельдович, Е.И. Забабахин, И.Е. Тамм, Н.Л. Духов, Н.Н. Боголюбов, М.А. Лаврентьев, Г.И. Флеров, Е.А. Негин, Д.А. Франк-Каменецкий, Ю.А. Трутнев. Ну, а первыми ступили на саровскую землю ставшие потом трижды Героями Социалистического Труда Ю.В. Харитон и Б.Л. Ванников.

…Мы с коллегой Валентином Фёдоровичем Прохоровым бродили по городу, посещали (насколько было дозволено) лаборатории, цехи завода, беседовали с руководством научно-исследовательского института экспериментальной физики (его научным руководителем был в ту пору Юлий Борисович Харитон), ну и, это само собой, заходили в магазины, столовые, кафе, чтобы убедиться, как здешний люд жирует на фоне свалившихся на страну вместе с Горбачёвым различных дефицитов. Поразило, что и здесь, как в заштатном российском райцентре, стоят люди в унылой покорной очереди. А в общепитовских точках не протолкнуться. И в этой толчее теряют время кандидаты и доктора наук…

Крепко сдал буквально за последний год славный город ядерщиков. Гнут долу житейские заботы — с жильём, одеждой, питанием. Фонды отовариваются наполовину. Рынок ведь не положен — зона! И растрачивают светлые умы своё безмерно дорогое время на стояние, ожидание, доставание. Рассказали, как как один молодой физик-теоретик семи пядей во лбу стал разводить кроликов — для питания семьи.

И всё же не эта, свалившаяся вдруг, напасть глубоко волновала наших саровских собеседников. Философски приняв очередь за хлебом насущном, тревожились они о материях иного порядка. О судьбе дела своей жизни, жизни страны. Нам, людям сугубо штатским, не обремененным стратегическим умом, непросто было понять их сетования на прекращение атомных испытаний или урезание бюджета на модернизацию ядерного оружия.