Русские на Ривьере

Тополь Эдуард Владимирович

Когда мы вошли в зал, там стоял громкий гул, свойственный всем презентациям и выставкам, – выстрелы открывающегося шампанского, какие-то всплески смеха, тосты, звон посуды – то есть все то, что соответствует атмосфере французского ресторана.

И вдруг наступила мертвая тишина.

Ресторан замер.

И я увидел, что все эти пятьсот, а может быть, и больше, людей повернулись в нашу сторону и смотрят на юную двухметроворостую красавицу с роскошным бюстом, в прекрасном длинном платье, с изумительной прической, – смотрят, как на какое-то чудо, которое явилось к ним с неба, с другой планеты.

И в этой тишине Катя с таким неожиданным артистизмом, что даже у меня

дух захватило, пошла от главного входа к метрдотелю, к стойке, за которой висели ее картины. А он бросился к нам, расплывшись в улыбке. Катя приветствовала его, как старого знакомого. Тут же к нам подбежали журналисты, началось щелканье фотоаппаратов, вспышки, съемки на видео. Какие-то люди стали рвать нас на куски, наводить камеры и задавать Кате вопросы на французском языке, которым она не владеет. Мгновенно рядом с Катей возник Вадим Нечаев, он принялся объяснять прессе, что, как устроитель этой выставки, он рад приветствовать здесь звезду современного русского живописного искусства, новую великую художницу Катю Иванову, которая продолжает в России традиции великих завсегдатаев этого ресторана Пикассо, Шагала и Дали, и в ее лице «Куполь» наконец дождался настоящего художника. А вот, мадам и месье, ее работы! И он широким жестом показал на две картинки, нарисованные вчера утром со слезами и угрозами выброситься в окно.

Восторгу французов не было предела. Крики, шум, поздравления. Снова защелкали вспышки, фотографы стали снимать эти картины, телеоператоры попросили метрдотеля убраться из-за стойки и, поставив Катю рядом с ее картинами, включили камеры. Они снимали с пола, со стульев, чуть ли не с потолка.

Я не знаю, старик, что ты испытываешь, когда после всех трудов и мучений твоя книга выходит в свет. Но когда я вывел в свет эту девочку и весь цвет Парижа охнул и взвизгнул от восторга, я почувствовал себя Творцом.

А когда съемки были закончены, метрдотель сказал мне, что нам заказано лучшее место, и повел нас в центр зала, где был столик на двоих. Но это вызвало неудовольствие Вадима Нечаева и остальных художников, они сказали, что Катя должна быть с ними. Официанты подняли наш столик и, как знамя, через весь ресторан перенесли к русским художникам. Едва мы сели, художники стали наперебой поздравлять Катю, а она быстро все сообразила и стала поздравлять художников, то есть все поздравили друг друга и были страшно довольны. Тут начали подбегать какие-то люди, дергать Катю в разные стороны и говорить ей что-то по-французски. Но Вадим всех их бил по рукам, говорил каждому: отвали, подойди через двадцать минут. Оказалось, что это журналисты. Когда я спросил, откуда они, один сказал: я из «Фигаро», а другой: я из «Монд», а третий – что он из «Франс суар». То есть Вадим гонял людей из самых главных французских газет, одна строчка в которых является пределом мечтаний для любого русского художника.

Можешь представить себе, как прошел этот вечер. Мое любимое «Шабли» лилось рекой. А затем прямо из ресторана мы с Катей, Вадимом и примкнувшей к нему корреспонденткой американского телевидения отправились на Почтамт на рю де Лувр, откуда отбили телеграмму следующего содержания:

МОСКВА, ДОМ МОДЕЛЕЙ, МСЬЕ ВЯЧЕСЛАВУ ЗАЙЦЕВУ.

УВАЖАЕМЫЙ МЭТР! ОБЩЕСТВЕННОСТЬ ПАРИЖА СЕРДЕЧНО ПОЗДРАВЛЯЕТ ВАС С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ И С БОЛЬШИМ УСПЕХОМ ВЫСТАВКИ КАРТИН ВАШЕЙ УЧЕНИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ ИВАНОВОЙ, КОТОРАЯ ОТКРЫЛАСЬ СЕГОДНЯ НА МОНПАРНАСЕ В ИЗВЕСТНОМ РЕСТОРАНЕ «КУПОЛЬ». ПОДРОБНОСТИ ЧИТАЙТЕ В ЗАВТРАШНИХ ПАРИЖСКИХ ГАЗЕТАХ. ЖЕЛАЕМ УСПЕХОВ В ВАШЕЙ ТВОРЧЕСКОЙ И ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ. ПРИМИТЕ ЗАВЕРЕНИЯ В СОВЕРШЕННЕЙШЕМ К ВАМ ПОЧТЕНИИ.

АССОЦИАЦИЯ РУССКИХ ХУДОЖНИКОВ И ПИСАТЕЛЕЙ ПАРИЖА, ПРЕЗИДЕНТ ВАДИМ НЕЧАЕВ

Уже назавтра Катины подруги доложили ей из Москвы, что в Доме моделей эта телеграмма произвела фурор. Зайцев предъявлял ее, как доказательство своей славы в столице мировой моды. Катя была спасена от увольнения за прогул.

Но это еще не конец. Самым интересным в этой истории оказалось ее продолжение. Дело в том, что эта выставка висела в ресторане еще несколько дней, как выставка-продажа, и за две Катиных картинки было в первый же день предложено: за «Бой быков» – 10 тысяч франков, а за «Фонтан Невинных» – 12 тысяч. Какая-то часть этой суммы должна была уйти устроителям выставки, но, в общем, это был вполне приличный заработок для одного дня работы. Правда, через день позвонил Нечаев и выяснилось, что и это не предел, что после статей в газетах стоимость картин повысилась, люди оставляют в ресторане свои визитные карточки с ценой, которую они предлагают. Мы запретили вывешивать на картинах табличку «Продано», и так прошло еще несколько дней, цена картин каждый день росла на 2-3 тысячи франков. Вадим, трепеща, подсчитывал свою долю, которая уже окупала аренду ресторана, и говорил мне с восторгом и уважением: «Ну ты дал!»…

Но когда мы решили, что все, важно не передержать картины и вовремя их продать, у меня дома вдруг раздался звонок из Москвы. Звонил мой приятель, президент Международной федерации художников Эдуард Дробицкий. В свойственной ему грубоватой и прямолинейной манере он сказал:

– Саш, здорово! Ты чего, в Париже, что ли? Это хорошо. В общем, так. Через неделю откроется наша выставка на Лазурном берегу, там есть какая-то гостиница, название не помню, но такое румынское…

Я осторожно спросил:

– «Негреско»?

– О, точно! – он говорит. – Это что за гостиница?

Я говорю:

– Ну как бы тебе объяснить, старик? Эта гостиница является самой дорогой и самой роскошной гостиницей Лазурного берега, включая Монако. А может быть, и самой дорогой в мире.

На что он говорит:

– Ну, тогда нормально. Понимаешь, 25 лет, со времен «бульдозерной выставки», мы, русские художники андеграунда, пробивали себе путь к признанию в Западной Европе. И наконец добились своего. Сейчас наши самые знаменитые художники – Рабин, Целков, Биленок и я с Ириной Горской – приезжаем на Лазурный берег и устраиваем выставку в этом отеле. Поэтому ты встречаешь нас в Ницце и покажешь нам этот берег, чего там на нем лазурного.

Я говорю:

– Понимаешь, Эдик, ты позвонил не вовремя. У меня тут совершенно неотложные дела, я не собираюсь ехать на Лазурный берег.

Этим сообщением твой тезка и замечательный художник Дробицкий был совершенно потрясен. Будучи родом из кубанских казаков, он не понимает ни притворства, ни мелких хитростей. Он рубит напрямую:

– То есть как? Ты чо, Саш, не врубаешься? В кои-то веки я еду на Лазурный берег, и что? Я там выйду на станции Ницца и, как последний совок, не буду знать, в какой стороне море? Так, что ли?

Я говорю:

– Но у вас же официальная делегация. У вас будет гид, вас встретят, все покажут.

– Это не факт. Там сейчас происходит международный рынок по продаже земли и недвижимости разных столиц, и туда едет все московское правительство. А под это дело решили везти и культурную программу, вот нас в нее и включили. Как называется отель? «Негреска»? Это маленькая негритянка, что ли? Нет? Но отель-то хороший? Там хоть картины можно повесить?

Я говорю:

– Понимаешь, старик, там вообще-то картины уже висят.