Русские народные сказки
Шрифт:
И пересохло озеро Кушт вовсе; ни капли воды в берегах нет; и что диковинно, рыбы-то нигде не найдешь, а прежде Кушт-озеро славилось всякой рыбой.
С горя да с досады на себя взялся, наконец, царь-Кушт за ум, приналег на работу, и так он царю Онего угодил, так по душе ему пришелся, что вскорости тот за его труды весь его проигрыш зачел, – и воду, и рыбу, и деньги ему вернул.
– Иди, – говорит, – к себе в Кушт-озеро. Живи помаленьку. И будем мы с тобою в дружбе жить!..
Ну, вот и вернулся царь-Кушт к себе в озеро, – и откуда ни возьмись и вода набралась, и рыба заиграла в воде, и всё пошло
Однако, с незапамятных времен один раз в десять лет озеро Кушт диковинным образом пересыхает да так, что на месте озера не остается ни капли воды и ни единой рыбины. Мужики, что в окрестностях живут, знают это и теперь не дивятся.
– Видно, – говорят, – опять наш водяной в Онего в кости играть пошел да проигрался. Не замай, отыграется, либо долг свой у царя Онего выслужить и назад вернется.
Так оно и на самом деле сбывается.
Высохнет всё озеро, словно лужа, а там, смотришь, мало погодя, и опять водой полным-полно!..
11. Сестры-лихоманки
Жили-были семь сестриц-лихоманок [3] в преисподней, в аду, одна другой краше: одна безрукая, другая тощая, третья слепая, а то безногая. Красавицы писаные, хуже смерти. Одну звали Огневица, другую Трясавица, третью Ознобица, четвертую Комуха, пятую – Веретенница, шестую – Костоломка, а седьмую – Болотница…
3
Здесь слово лихорадка переиначено в лихоманку от слов Лихо манить.
И как больше всего любили сестрицы-лихоманки тепло, то и жили они в преисподней; там им и место бы. Да и в преисподней не всегда тепло бывает: порой ударит мороз, выстудит ад, – и полезут сестрицы-лихоманки на свет Божий искать пристанища по теплым избам и домам, где грешные люди живут.
Вот вышли лихоманки из преисподней, идут путем-дорогой, от холода ежатся, руки потирают, голодные, злющие-презлющие.
– Только бы найти нам виноватого, грешного человека! – сказала Огневица. – Я бы его разожгла, да и сама бы около него погрелась!..
– Эх, – сказала Трясавица, – только бы найти мне виноватого, я бы его так стала трясти, что сама бы согрелась!..
– А я бы на него озноб с себя спустила! – сказала Ознобица.
– Что, сестрицы, – сказала Лукавица, – время-то нынче для нас самое тяжелое, – начало года. Куда ни сунься, – бабушки-ворожейки смоют тебя с притолоки своим снадобьем!..
– Не замай, сестрица, – молвила Безумица, – мы и бабушку-ворожейку к рукам приберем.
– Эго точно, – добавила Костоломка, – я ей самой кости изломаю.
Только седьмая сестрица, Болотница, молчала да про себя думу крепкую держала.
Вот подходят сестры лихоманки
– Вот что, сестрицы, вы там как хотите, ступайте по теплым избам, а я на болото пойду.
– Да ты там смерзнешь, сестрица! – говорят лихоманки.
Ничего Болотница им не сказала в ответ, в пояс поклонилась и пошла в стыд и вьюгу на болото подлесное, – сирота-сиротой, такая смиренная…
Покачали головами сестры-лихоманки и разбрелись по избам. Только они ведь несуразные, лихоманки-то: ни двери в избу отворить не умеют, ни порядком в избу войти. Вот и стали лихоманки в сенях у притолоки – такие жалкие да несчастненькие, – глядеть на них так слеза прошибет. С голоду-то они смиренницы, на всё покорные.
Вот стоят лихоманки у дверей и ждут, когда кто выйдет из избы виноватый, либо грешный. Тут они на него набросятся и начнут его душить, ломать, трясти, колотить, огнем жечь.
Только глядь-поглядь идут по избам бабушки ворожейки, – и четверговую соль несут из семи печей и уголь земляной, что в ночь на Ивана-Купала он из-под чернобыльника вырывают.
– Ну, – шушукаются сестры, – беда: все запасы для снадобья, чтобы нас смывать, с собой несут. Лихо нам будет!..
– А мы их-то! – говорит Костоломка…
Подошла бабушка-ворожейка, да как глянула на гостеек незваных, непрошеных, сразу их в лицо признала, да и говорит:
– Чур меня!.. На людей вы за собой лихо маните, лихоманки.
Что ты с ней будешь делать, с бабкой?
Повысили носы сестрицы лихоманки, пошли, несолоно хлебавши, по другим дворам, только и там их ждали, да поворот от ворот указали. На одном дворе на воротах углем написано «дома нет», ну, и лихоманке тут делать нечего, она мимо и проходит; к другому хозяину в избу лихоманка и войдет, а он либо лицо сажей вымазал, либо лежит в вывороченном тулупе, его и не признаешь, кто он таков!..
Сунься к третьему, – опять не ладное дело: у него на шее ожерелье из змеиной кожи надето, либо из восковых шариков от страстной свечки.
Не может никак лихоманка к человеку виноватому подступиться, хоть волком вой!..
Закоченели, застудились лихоманки, да так-то всю зиму лютую и промаячили голодные, бесприютные, где попало.
Как в преисподней растопили печь, они – туда скорей. Только тем и спаслись.
Приходят в ад. «Вот, – думают, – мы-то живы, а Болотница, чай, вовсе на стуже загибла!..»
А Болотница им навстречу и выходит, – такая сытая да румяная, веселым-веселешенька.
– Здравствуйте, – говорит, – сестрицы мои любезные. Уж вы где же это маялись?.. Сколько, я чай, маяты за зиму на себя приняли. Глянуть на вас жаль: отощали вы вовсе, не то, что я.
– А ты где же была, сестрица? – спрашивают шесть сестер лихоманок.
– Я-то, что ль? А я, сестрицы, как на болото нашла, – повстречала мужичка, что грешным делом в болото провалился. Села я на него, начала его душить, знобить, ломать всячески. Он меня в избу к себе занёс. Сначала он меня кормил, поил, холил да грел, потом баба его, потом старуха-бабка, а там и у ребятишек я у всех его перебывала. Да и всю деревню потом обошла. Ничего, весело да сытно жила, работы много мне было!.. И напрасно вы бабам-ворожейкам верили, – разве они нас отвести могут?..