Русские писатели о евреях. Книга 1
Шрифт:
«Конечно, евреи способнее русских и желают сидеть в передних рядах кресел» (он представлял жизнь как бы театром, с актерами и зрителями, и соответственно этому выразил свою мысль). В двух учебных (частных) заведениях Петербурга, где учеников и учениц половина на половину евреев и русских, — евреи уже делали попытку бить русских товарищей, но (по крайней мере, в одном заведении) получили хорошую «сдачу». Раздраженно один малыш воскликнул моему 14-летнему сыну:
— Все равно, евреи богаче русских! — и одолеют! В другой раз:
— За евреев заступится Австрия, Россия будет разбита, и тогда мы получим все, что нужно.
Эти выкрики 14-летних еврейских мальчиков выдают тайну семей еврейских, гостиных еврейских, кабинетов еврейских. Они показывают, как «нас там любят»… Уже мечтают, сколько они возьмут за шкуру убитого медведя на международном рынке мехов…
Но, господа! — медведь-то еще не застрелен, а гуляет в лесу. Он долго дремал в берлоге, сосал лапу. Но ваше злодеяние над кротким, тихим, никого
Р. S. В сентябре 1899 года, сейчас по окончании дела Дрейфуса, мне пришлось сказать несколько слов в статье «Европа и евреи», предостережительных в нашу сторону, в сторону христиан и европейцев. Уже тогда я предлагал «перестроиться», дабы не понести около евреев судьбы «персов перед македонянами» Эту статью, всякое слово которой можно повторить и сейчас, поставив лишь вместо «Франция» имя «Россия», я перепечатываю здесь
Процесс Дрейфуса окончился. Но хорошо ли Европа разобрала вкус этого горького, терпкого, вонючего плода, который три года жевала и едва имела силы с ним справиться? «Еще две таких победы, — сказал Пирр-победитель о римлянах, — и я погиб». Так много он потерял в битве. Так много потеряла Франция, да и такою роковою угрозою для целой Европы стоит странное дело о капитане-изменнике. О «капитане» и об «изменнике» как будто мало тех и других на свете, и дела их ведает суд, и они падают в Лету, не возбуждая ничьего внимания и ничьего любопытства Но на этот раз, во всяком случае, человек не безупречной репутации и отталкивающей карьеры был еврей. И вот Лета не смогла поглотить его — рамки суда раздвинулись, стены «Palais de Justice» пали, «дело» выросло в вопрос почти о судьбе Франции, и последняя, вздрогнув, имеет причины подумать. «Еще две-три таких победы — и я погибла». «Кто был бесчестен, одинДрейфус или всяФранция?» — чудовищный вопрос, какого, казалось, никогда не ставилось между человеком — повторяем, по крайней мере, сомнительной репутации — и между первоклассною страною с тысячелетнею историею — «Был лии особенно есть ли в настоящее времяДрейфус-изменник Франции?» — вот о чем нужно спросить, потому что было «дело Дрейфуса». И если бы там, в разных «dossier», в «bordereau», было все чисто, то неужели Дрейфус и евреибудут еще расписываться в «любви к Франции» как к «своему отечеству», когда они сделали нечеловеческие усилия не к тому, чтобы передать там Германии какие-то «мобилизационные планы», а чтобы «сорвать самую Францию», как игрок срывает банк. Не удалось, оборвалось. Но усилие было так гигантно, что Франция затрещала по швам Они, ces juifs, «любят Францию» Берегись, Франция, — да берегись и Европа. Это «первое предостережение»
«Измена», — все говорят «об измене», все препираются о ней «Ее небыло», она«не доказана», «нет улик». Да какой вам улики надобно, кроме этойже «affaire», и что такое измена, как не «злоумышлениепротив отечества», «желание предатьего», «желание погубитьего». Ну, «не было измены Дрейфуса», есть «измена еврейства», и не было «шпионской проделки», так было и есть, остается в сложнейшем и обобщеннейшем смысле, в смысле самом грандиозном, — «государственное преступление», не только доказанное и всеми видимое, но и совершенно признаваемое самими евреями, так нежно любившими свое отечество три года. Да и до чего опасная измена, на какой мучительной подкладке. Так или иначе совершилось темное дело, но, ни от кого не скрывая и при полном свете дня, Франция как страна,как организация, как управление — шельмовалась без пощады.Вот уж истинные «бичи Иеровоама», просвистевшие над спиной прекраснейшей и благороднейшей из европейских стран. Не знаем, виновен ли Дрейфус, но видим Францию уличенную, опозоренную каким-то лакейским способом наказания. Так бьют Расплюевых, так били Францию — светоч, долгое время светоч нашей цивилизации. Вы помните мучительнейшую минуту, в финале комедии, где жених и герои уличается в мошенничестве эта минута растянута была на три года (ведь это пытка), и под пятою мошеннического заподозривания билось целое правительство. Дело так и кануло в Лету темным, светло же, как день, одно — что Франция была три года в положении желающего вывернуться и не могущего вывернутьсяиз беды Кречинского. Никогда так человека не мучил, не пытал человек. Они, евреи «сыны Франции»!
Сыны, так любящие «свое отечество», «свою Францию». И ее буковые леса, ее Рону, ее литературу от Абеляра до А. Мюссе, ее науку от бенедиктинцев до Пастера. Ведь эта все — одна Франциягоспода, одна б месте с теперешним правительством, пусть и плоховатым, о чем француз заплачета не
Посмеяться может только чужеродецкоторый, заушая «правительство», думает, что он нисколько не бьет Францию.
Тут вопрос не о том, кто светел, а о том, кто силен Конечно, Франция светлее еврейства Ведь «дело Дрейфуса» было попыткою сорвать «нравственный банк» Франции отсюда вся его вязкость, упорство, и отсюда же всемирное к нему внимание. Очень интересен «сам» Дрейфус или «генерал Буадефр». Царями столько не занимаются, и смерти императрицы австрийской, тоже невинно погибшей, не было дано и сотой доли внимания, какое дано было «невинно заподозренному Дрейфусу» Европа следила кто у кого сорвет банк, и притом такого странного характера, что там заложена была самая душа и жизнь игроков прекраснейшей страны, древнейшего и очень странного народа. И игра была удивительно выбрана в момент ну, проиграй еврей — и ничего не теряет еврейство, «да, мы ошиблись, один из нас — мошенник и изменник, но у Франции остается 100 000 честных израильтян, совершенно искренно любящих свое отечество» Это в случае проигрыша, а в случае выигрыша. А в случае выигрыша «срывался моральный банк» вовсе не Гонза, Буадефра и проч, и проч, а именно Франциив самом ее сердце, в самом ее центре. А оттуда бежит кровь по всем членам, и ядовитый укол в «штаб» парализовал бы, конечно, самое тело страны и «любимого отечества». Оставим вопрос о «светлом духе» еврейства и обратимся к их силе.
Сила эта — в цепкости и солидарности. Нам передавали в эту зиму, что когда одна из одесских газет пробовала временно стать «против Дрейфуса», то поутру множество евреев выбежали из дому на улицу и, манифестируя свое негодование, рвали в клочки только что полученные номера этой газеты. Париж — Одесса, это не рукой подать. Затем «дело Дрейфуса» несколько раз глохло. Да и что за «дело», решительно — грязное дело, грязна его тема, и далеко не херувим человек. Вспомним у нас Новикова и Радищева: такие ли люди? — и тоже «сидели» без «вины». Так мы говорим, что «дело Дрейфуса» глохло. Но в то время, когда столько невинных глухо погибло, и вся история Тауэра и Бастилии есть история глухой погибели человека, «свои» не дали погибнуть ангелоподобному капитану. Мы исследуем силуеврейства и указываем на его цепкость.Евреев немного — 7 млн. человек. Персов было гораздо больше, чем македонян: но македоняне шли «фалангой», т. е. «свиньей» (форма военного построения), и, разрезая кучи, тьмы тем персов, — их побеждали. Секрет еврейства состоит в том, что они по связностиподобны конденсатору, заряженному электричеством. Троньте тонкою иглою его — и вся сила, и все количество электричества, собранное в хранителе-конденсаторе, разряжается под точкою булавочного укола. В Париже 3 млн. французов, но ведь евреев там сколько на земном шаре — 1млн.; в Вильне русских около 40 тысяч человек, а евреев в Вильне те же семь миллионов.И, конечно, евреи побеждают в Париже столь же легко, как и в Вильне.
«Первое предостережение», полученное в деле Дрейфуса Европою, показывает, что если Европа не перестроится в своих рядах,если она будет идти так же вразброд, — «по-персидски», «тьмы тьмами», — то она, несомненно, будет разрознена иудейскою «свиньею» и потеряет все, как персы перед македонянами. Дело — в социальном построении; у нас «каждый за себя», «Бог за всех»; у евреев «все за каждого», — и потому-то, может быть, у них «Бог» в точности «за всех». Мы — разобщены; они не только соединены, но слиты.У нас соединение — фразерство; у них — факт. Скажите, пожалуйста: поддерживала генеральный французский штаб французская печать так же, как одесситы-евреи Дрейфуса, т. е. так же априорно, столь же «в темную», до «окончательного выяснения»? Именно вот готовности «заранее», «a priori» отстоять «своего», — этой прекрасной «стенки» национального сознания — и не было во Франции, да и нет этой «стенки» нигде в Европе. — «Говорят, в штабе мошенники»…«Как интересно»…Жажда сплетни, жажда злобы, эти чувства «дамы просто прекрасной» и «дамы прекрасной во всех отношениях», — которые съедали друг друга и съедали всех своих знакомых из-за каких-то ситцев, тряпок, — эти воистину презренные чувства, конечно, взломались как вешний лед перед юдаической «свиньею», которая от Вильны до Парижа поперла в одну точку.
Поперла и… почти сломила. Берегись, Европа, твой лед хрупок, укрепи лед!
Александр Куприн. «Не трогайте нашего языка…»
(Из письма Батюшкову 18 марта 1909 г.)
Чириков — (хотя у меня вышел не то Водовозов, не то Измайлов) — прекрасный писатель, славный товарищ, хороший семьянин, но в столкновении с Шолом Ашем он был совсем неправ. Потому, что нет ничего хуже полумер. Собрался кусать — кусай! А он не укусил, а только послюнил.