Русские поэты второй половины XIX века
Шрифт:
Подобная же борьба совершается и в человеческом духе. Мир Времени стремится завладеть человеком всецело, заключить его в своих стенах без окон и без выхода, отнять у него, миг за мигом, все пережитое и завершить все томления последним безнадежным концом: смертью, за которой нет ничего…
Поэзия Вл. Соловьева готова славить все этапы этой борьбы.
Что такое для нее человек? В одном стихотворении Вл. Соловьев называет его:
Бескрылый дух, землею полоненный,Себя забывший и забытый бог…В другом стихотворении он называет человека «невольником суетного мира»; еще в одном говорит, что человеческий дух «заключен в темницу жизни тленной». Но, сохраняя память о своем божественном происхождении, человеческий дух томится на земле в цепях. Это томление Вл. Соловьев называет «разрывом тягостным» —
Что разрывом тягостнымМучит каждый миг…Тяжкому разрыву нет конца ужели?Душа все время порывается из оков к своей вечной отчизне, как «волна, отделенная от моря», «тоскуя по безбрежном бездонном синем море». Говоря о жизни, Вл. Соловьев восклицал: «Какой тяжелый сон!» И, может быть, не случайно последним написанным им стихом были два слова:
Тяжкие дни!Простейшая форма борьбы духа с миром Времени есть память. Сохраняя неизменными в памяти промелькнувшие мгновения, мы побеждаем Время, которое тщится их отнять у нас. Вот почему так охотно просит Вл. Соловьев: «Мчи меня, память, крылом нестареющим». В одном из своих самых последних стихотворений (и вместе с тем в одном из своих гармоничнейших созданий) он признается, как сладко ему сознавать вечную близость к былому:
Сладко мне приблизиться памятью унылоюК смертью занавешенным, тихим берегам….Бывшие мгновения поступью беззвучноюПодошли и сняли вдруг покрывало с глаз.Видят что-то вечное, что-то неразлучное,И года минувшие, как единый час…А в другом, посвященном К. Случевскому, он славит высшую форму воспоминания, – бессмертие прошлого в созданиях искусства:
Пускай Пергам давно во прахе,Пусть мирно дремлет тихий Дон:Все тот же ропот Андромахи.И над Путивлем тот же стон.Память, однако, еще не выводит нас из мира Времени. Выше, чем минуты воспоминаний, стоят минуты прозрений и экстаза, когда человек как бы выходит из условий своего мира… У Вл. Соловьева была уверенность, что стены той темницы, в которой заключен человек, не неодолимы, что цепи, наложенные на него, нероковые, что еще здесь, в этой жизни, в силах он, хотя бы на отдельные мгновенья, получать свободу.
Один лишь сон, – и снова окрыленныйТы мчишься ввысь от суетных тревог, —писал он и верил, что действительно способен дух отрешиться, как от «сна», от этой жизни, и умчаться «ввысь», в иной мир…
Стихи Вл. Соловьева сохранили нам признания о мгновениях таких переживаний, вне пределов жизни земной, которые Вл. Соловьев, философ, называл мгновениями жизни за– душевной. Такова мистическая встреча «в безбрежности лазурной»:
Зачем слова? В безбрежности лазурнойЭфирных волн созвучные струиНесут к тебе желаний пламеньОбраз «незримого свиданья» заканчивается в другом стихотворении:
Пусть и ты не веришь этой встрече,Все равно – не спорю я с тобой….О, что значат все слова и речи,Этих чувств отлив или прибой,Перед тайною нездешней нашей встречи,Перед вечною, недвижною судьбой.Но кого может повстречать душа в этой «безбрежности лазурной», вне условий нашего бытия? Только ли тех, кто также волей нарушил условия Времени, или и тех, кто насильственно был из этих условий выведен? Вл. Соловьев верил в последнее. Он верил в возможность общения тех, кто «заключен в темнице мира тленной», и тех, кто уже вступил «в обитель примиренья». Между ними он не видел, как Пушкин, «недоступной черты». Вл. Соловьев, посвятивший свой главный труд «отцу и деду с чувством вечной связи», посвящавший в последние годы жизни свои стихи А. Фету (тогда как по обычаю уже следовало посвящать «памяти А. Фета»), – в своих стихах прямо говорит нам, какими близкими чувствовал он себе тех, «кого уж нет»:
Едва покинул я житейское волненье,Отшедшие друзья уж собрались толпой…Лишь только тень живых, мелькнувши, исчезает,Тень мертвых уж близка,И радость горькая им снова отвечаетИ сладкая тоска…Умершие вышли из мира Времени, но «ключи бытия у меня», говорит Вечность… Отсюда уже один только шаг к последнему этапу в борьбе духа с Временем: к победе над Смертью.
В ощущении вечной связи с прошлым, в мгновениях «за – душевной» жизни, открывающих окна в Вечность в стенах «темницы жизни тленной», в сознании неразрывности мира живых и мира мертвых – проявляется в человеке начало Вечности. Однако человек на земле все же «себя забывший и забытый бог». Что же в этом «стремлении смутном» мировой жизни напоминает ему о его божественном происхождении? Какая сила его поддерживает в борьбе со Злом, с Временем?
Эту силу Вл. Соловьев называл Любовью:
Смерть и Время царят на земле, —Ты владыками их не зови.Все, кружась, исчезает во мгле,Неподвижно лишь Солнце Любви.Любовь есть божественное начало в человеке; ее воплощение на земле мы называем Женственностью; ее внеземной идеал – Вечной Женственностью. Из этих понятий возникает новый круг стихотворений Вл. Соловьева, посвященных любви.
В его поэзии слово «любовь» всегда имеет особое, мистическое значение. «Любовь» постоянно противополагается «злой жизни»:
Злую жизнь, что кипела в крови,Поглотило стремленье безбрежноеРоковой беззаветной любви.(«Роковой» любовь названа не в смысле чего-то губительного, но как чувство таинственное, сверхземное.) Столь же решительно «Любовь» противополагается «страсти», т. е. любви чувственной, как наиболее характерному проявлению «злой жизни».
Страсти волну с ее пеной кипучейТщетным желаньем, дитя, не лови;Вверх погляди на недвижно-могучий,С небом сходящийся берег любви.