Русские предприниматели. Двигатели прогресса
Шрифт:
Страстью Козьмы Терентьевича было собирание всевозможных книг. В его собрании книг и журналов насчитывалось 20 тысяч изданий. Коллекция Солдатёнкова размещалась в огромном доме мецената, приобретенном им в середине 1850-х годов на Мясницкой улице. При этом коллекция была доступна для всеобщего обозрения с разрешения хозяина.
Он помогал также музеям. В 1861 году он материально поддержал создание в Москве публичного Румянцевского музея и ежегодно жертвовал на него по 1 тысяче рублей. В 1894 году Солдатёнков перевёл 2 400 рублей за гипсы Мюнхенской глиптотеки И.В. Цветаеву, собиравшему тогда коллекцию Музея изящных искусств. Помогал Солдатёнков и Художественно-промышленному музею.
Особое место в собрании Солдатёнкова занимали иконы. Он всю жизнь был очень
Традиции своей старой веры Козьма Терентьевич старался блюсти свято. При царе Николае I на Руси старообрядческих священников не стало. Солдатёнков на свои деньги тайно нанял в Константинополе и содержал в Австрии «своего» старообрядческого митрополита. Тот должен был обучать и посвящать в сан новых раскольнических служителей культа. Вечерами Солдатёнков по-особому одевался и обязательно служил молебен в своей домашней молельне. Каждое письмо он начинал с того, что выводил в правом верхнем углу листа две буквы: «Г.Б.», что означает «Господи, благослови!»
Выбирать супругу из родного купеческого сословия Козьма Терентьевич не очень хотел. Да еще в то время часты стали браки с иностранками. Понимая, что полюбившаяся ему иностранка не согласится перейти в его старую веру, купец-старообрядец решил ограничиться браком гражданским. Француженка Клеманс Карловна Дюпюи очень плохо знала по-русски, а Кузьма Терентьевич, кроме русского, не говорил ни на одном языке. Однако в 1854 году у Козьмы Терентьевича Солдатёнкова и Клеманс Карловны родился сын. По документам он был Иваном Ильичом Барышевым.
Козьма Терентьевич сына любил. Его мечтой было увидеть Ивана писателем. Сын пока по семейной традиции исполнял обязанности старшего приказчика в отцовской лавке в Гостином дворе. «Пиши, Ваня, – говорил отец. – Как станешь писателем, все состояние на тебя отпишу». Под псевдонимом Мясницкий молодой человек относил в журналы зарисовки из жизни московского купечества. Великого писателя из него явно не выходило, это сильно огорчало отца. Он оставил сыну после смерти лишь 25 000 рублей из 8 000 000 своего состояния.
Скончался известный московский предприниматель, бескорыстный меценат, издатель, коллекционер 1 июня 1901 года на своей даче в Кунцеве. Как вспоминают современники, в последний путь его провожала вся столица, гроб с телом почившего несли на руках от имения в Кунцеве до Рогожского кладбища.
По духовному завещанию почти вся недвижимость Козьмы Терентьевича отходила его племяннику Василию Ивановичу Солдатёнкову. Клеманс Карловне он оставил 150 000 рублей, повелел 100 000 рублей раздать бедным и нищим, слугам и кунцевским крестьянам – 50 000 рублей, полмиллиона – на поддержку богаделен. Картинная галерея и библиотека (общая оценочная стоимость по тому времени – около 1 000 000 рублей) были завещаны Румянцевскому музею. И еще: 1 300 000 рублей он отписал на постройку ремесленного училища.
Состояние Козьмы Терентьевича Солдатёнкова было настолько велико, что он даже сам точно не знал, каким капиталом располагает. А поэтому в конце завещания, составленного за три месяца до смерти, написал: «Буде что останется, то весь оставшийся кошт передать в Московское городское общественное управление на предмет устройства и содержания в Москве новой бесплатной больницы для всех бедных, находящихся в Москве, без различия званий, сословий и религий под названием Больница Солдатёнкова». «Осталось» около 2 000 000 рублей. По современному счету – около 10 000 000 долларов. Построенная на эти деньги в Москве больница была самой большой в мире, только вот Солдатёнковской она пробыла недолго, меньше десяти лет. В 1920 году ей присвоили имя Сергея Петровича Боткина (лейб-медика Александра III), не имевшего к ней никакого отношения.
Завещание было исполнено безукоризненно. Училище Солдатёнкова (в советское время – Текстильный институт, теперь – Текстильный университет) и больница Солдатёнкова (ныне
Прохоровы
XVIII век – начало XX века
Иван Прохорович Прохоров принадлежал крестьянскому сословию. Он был закреплен на земле, принадлежащей Троице-Сергиевскому посаду. Иван Прохоров служил при самом Московском митрополите. Обычно около монастырей селились ремесленники, так называемые мастеровые люди, которые относились к свободному сословию. Среди них встречались повара, плотники, конюхи, столяры, кузнецы. В 1764 году у монастырей были изъяты их вотчины. Монастырские крестьяне перешли в разряд государственных. Ивану Прохоровичу по долгу службы приходилось ездить в столицу. Это было ему на руку: во время таких поездок он приторговывал кустарными изделиями, привезенными из посада. Постепенно торговля стала приносить плоды, и, собрав через какое-то время нужную сумму, Прохоров смог выкупить себя и семью, получив вольную. Скоро Иван Прохорович вместе с домочадцами переехал в Москву, где обосновался в Дмитровской слободе.
В 1771 году сын Ивана Прохоровича Василий был взят приказчиком на службу к пивовару-старообрядцу. В то время Москву захлестнула эпидемия чумы. Среди заболевших был и Василий Прохоров. Хозяин не оставил своего приказчика умирать и отвез его к «братьям единоверцам». Благодаря уходу и заботам, Василий выздоровел. Это было воспринято как чудо.
Этот случай повлиял на Василия, он близко сошелся со старообрядцами. Среди его новых братьев по духу было немало преуспевающих купцов, это подтолкнуло Прохорова младшего к решению обзавестись собственным делом. После 1771 года он начал предпринимательскую деятельность – устроил в Хамовниках небольшую пивоварню.
Василий Прохоров был дважды женат. Первая его жена рано умерла и оставила дочерей – семи и восьми лет.
Вторая супруга – дочь купца из крестьян Медынского уезда Калужской губернии – Екатерина Никифоровна, была моложе своего мужа на двадцать лет. Несмотря на это она была для Василия Ивановича главной опорой в жизни и партнером в делах. Обладая здравым рассудком и большим житейским опытом, будучи человеком зрелым, он понимал, что жена может быть не только «хозяйкой кухни», но и мудрым помощником, на советы которого можно положиться. В то время супруги Прохоровы жили в собственном доме в Хамовниках, в приходе Николая Чудотворца. Екатерина Никифоровна была праведной женщиной, она часто говорила мужу: «Не могу я молиться об успехе твоего дела, не могу желать, чтобы больше пил народ и через то разорялся». Прохорова самого тяготил предмет его торговли. Человек религиозный, он понимал, что несмотря на законность, торговля спиртным не является богоугодным делом. Однако он не знал ничего другого и ничего иного не умел.
Судьба свела Василия с Федором Резановым, работавшим на ситценабивочной фабрике и знавшим набивочное производство. Прохоров и Резанов были «шурья», то есть женаты на родных сестрах. Федор Резанов был сыном пехотного солдата Стрелецкой слободы Зарайска. Он был молод, энергичен, полон сил и обладал большим опытом работы на производстве, но не имел средств. Прохоров же слыл в купеческой среде авторитетным человеком.
Смелому Резанову удалось уговорить своего шурина рискнуть и вложить деньги в новое предприятие. Таким образом, у основания нового дела встали два разных человека, обладающие качествами, которые необходимы для любого коммерческого начинания: капитал, честное имя, знание дела. Ситценабивное дело в Москве и в России в целом в то время было неразвито. Набрать и научить штат мастеровых и рабочих было нелегким трудом, поскольку ремесленное сословие в России почти не существовало, а народный труд был закрепощен. Тем не менее все препятствия были преодолены, было закуплено оборудование, и дело стало развиваться, благодаря капиталу и торгово-промышленным связям Прохорова и познаниям в ситценабивном деле Резанова. Результатом стало заключение в 1799 году словесного договора на устройство в Москве ситценабивной фабрики.