Русские во Второй мировой

Уткин Анатолий Иванович

Слушая все это, немецкие солдаты в «котле» доедали собак. В Новочеркасске мрачный Манштейн смотрел на окружающих виновато. Объяснять ограничивающие его маневр причины он не мог. В любом случае судьба 6-й армии была решена. Но не только провал на Мышковой угнетал фельдмаршала. В предгорьях Кавказа стояла группа армий «А» — 1-я танковая и 17-я армии. Если русским действительно удастся дойти до Ростова, то их судьба незавидна. «Сатурн» был виден, его контуры обрисовались в ударе по итальянцам, в напряженном движении к юго-западу. Только 29 декабря Гитлер разрешил отвести 1-ю танковую ближе к местам, где решалась их судьба. Теперь эти танки шли на север, прикрывая собой Ростов.

На южной и западной границе сталинградского котла на виду у

немцев собирались ударные советские части. Сотни танков «Т-34» рычали моторами, грузовики везли солдат в пункты сбора. Видны были артиллерийские орудия и «катюши». Вдали виднелись силуэты 210-миллиметровых осадных гаубиц. Немцы почти не стреляли: последний боекомплект был оставлен для решающего боя. Но более сильным оружием, чем орудия самого большого калибра, были огромные полевые кухни. Когда ветер дул в немецкую сторону, солдаты вермахта просто рвались в бой.

Лучший артиллерист страны — генерал Воронов прибыл на сталинградские позиции. На двенадцатикилометровой полосе были установлены семь тысяч орудий, целью которых было перебить хребет окруженной армии. К Чуйкову в его сталинградский штаб прибыл командующий фронтом Рокоссовский и, сидя на земляном приступке, объяснил, что сковывающей семь дивизий 62-й армии придется еще раз потрудиться. Предполагалось одновременное наступление с запада, севера и юга. Задачей 62-й армии было «отвлечь на себя максимально большее число немецких дивизий, не допустить их до Волги, если они попытаются прорвать кольцо окружения в этом направлении». Привычный приказ. Рокоссовский спросил, по силам ли задача? Начальник штаба генерал Крылов, воплощение русского спокойствия, ответил: «На протяжении лета и осени все силы Паулюса не смогли сбросить нас к Волге, а теперь голодные и замерзшие немцы не сдвинут нас даже на шесть шагов к востоку». Это не была бравада. Крылов знал, что говорил.

Немцы начали формировать боевые части из «подсобников» — писарей, интендантов, поваров, механиков и прочего вспомогательного состава армии. Без всякого энтузиазма эти новички прямого боя вышагивали по дну приволжских балок под руководством германских фельдфебелей, признанных мастеров армейской рутины. «Новобранцев» лишала энтузиазма не принципиальная тупость муштры, а то, что их учили бросаться на советские пулеметы в условиях, когда у них, оголодавших и деморализованных, не было никакого шанса приблизиться к этим пулеметам. Да и вопрос стоял, собственно, не о боях, сражениях и битвах, а о выборе между гибелью и пленением.

Немецкого солдата учили презирать вражескую пропаганду, и сонм листовок, обрушившийся на них в Сталинграде, прежде не пользовался успехом. Немцы равным образом скептически относились к немецким голосам, призывающим в громкоговорители сдаться. Теперь же они, напротив, жадно слушали немецкую речь. Неведомый голос говорил вещи, которые трудно было отрицать: «Каждые семь секунд в России умирает один немец. Сталинград превращается в массовую могилу». Отрицать это голодному немецкому солдату, который не видел, чтобы его спасали, становилось все труднее. Советские пропагандисты узнавали через появившихся перебежчиков даже имена командиров германских батальонов и рот. «Немецкие солдаты, бросайте ваше оружие. Продолжать не имеет смысла. Все, что вам говорит ваш «суперфашист» командир, — неправда. Однажды и он поймет это».

А в «Питомнике», на главном аэродроме группировки, впервые лежали незахороненные трупы, и врачи не имели уже прежней власти над подбором эвакуирующихся. Теперь приоритет был отдан не раненым, а специалистам и командирам, должным составить костяк будущих новых дивизий вермахта. Так, на «Юнкерсах» отбыл за линию фронта в полном составе штаб 94-й дивизии. Ее оставшаяся часть могла представить себе свое будущее.

Неминуемое — штурм — приближалось. Прежде чем начать завершающие операции, следовало испробовать менее насильственный вариант. Довольно долго шло согласование текста ультиматума. Наконец в штабе Донского фронта его перевели на

немецкий язык, и группа немцев во главе с Вальтером Ульбрихтом придала ему необходимое стилистическое звучание. 8 января советские войска предложили начать переговоры с майором Смысловым и капитаном Дятленко. Они, представляя соответственно армейскую разведку и НКВД, были выдвинуты в качестве парламентеров. Их инструктировал начальник штаба Донского фронта генерал Малинин, а затем сам Воронов. Офицеры получили новую форму (снятую с генеральских адъютантов) и на «Виллисе» направились к станции Котлубань. Батареям было приказано прекратить огонь, и на протяжении ночи громкоговорители возвещали о предстоящем визите парламентеров.

Ультиматум был подписан Рокоссовским и Вороновым. Немцам обещалась «почетная сдача», «полновесные рационы», «уход за ранеными», «офицеры сохранят личное оружие», «после войны последует репатриация в Германию или любую другую страну». Советские войска остановили войсковые операции и ждали до 10 января.

Утром два парламентера и сержант, который нес белый флаг и трубу, отправились к немецким позициям. Пройдя половину дистанции, сержант начал играть на трубе «Внимание, слушают все». До немцев оставалось не более ста метров, когда прозвучали выстрелы, и парламентеры вынуждены были ретироваться. Стреляли явно не на поражение, но знать давали недвусмысленно. Парламентеров утешил генерал-полковник Воронов: «Ситуация такова, что просить должны они у нас, а не мы у них. Поддадим немцам жару, сами будут умолять зачитать им наши условия». Парламентеры были немало удивлены, получив за свою неудачную попытку по ордену Красной Звезды. Его давали минимум за подбитый танк.

Удалась лишь вторая попытка. С белым флагом, сделанным из единственной в округе простыни командира 96-й дивизии, орденоносные парламентеры пошли вперед и остановились за двадцать метров до немецких позиций. Сержант дул в трубу, а немцы искали офицеров. «У нас письмо вашему командующему». Двое советских офицеров и сержант пересекли линию фронта. В карманах у них уже приготовлены были повязки, которыми им завязали глаза, и они были доставлены под белым флагом на германский контрольный пункт. Парламентерам развязали глаза только в блиндаже, где было холодно, а в углу стояли два мешка с уже испортившимся зерном. Они вручили предложение Рокоссовского некоему капитану Виллигу. Тем, кто сложит оружие, гарантировалось возвращение после окончания войны домой, в Германию. Солдаты сохранят свои личные вещи. Офицерам будет оставлено даже холодное оружие. «Все офицеры и солдаты, которые сдадутся, немедленно получат пищевой рацион. Раненые, больные и обмороженные получат медицинскую помощь». На размышления давались сутки. Негативный ответ означал уничтожение. Это предложение Паулюс передал Гитлеру и запросил «свободы действий».

Сержант Сидоров, который играл прежде на трубе, а по пути часто падал на скользких местах, достал папиросы «Люкс», специально выданные перед заданием. Он попросил перевести, что участвовал в трех войнах, но никогда еще не видел более миролюбивой кампании. Однако прибывший от Паулюса полковник был мрачен. «Вам следует завязать глаза, и пройти обратно на передовую. Там вы получите свои пистолеты. Пакет оставьте себе, я не имею права принимать решение». На передовой парламентерам развязали глаза, и они вернулись к своим. Начальник дивизионной разведки тотчас же попросил «трубадура» Сидорова обозначить схему немецких огневых точек, и тот быстро испещрил фронтовую карту.

Истекал срок советского ультиматума. Гитлер приказал держаться. Немцы вспоминают о сталинградских условиях в это время:

«Каждому в день раздавалось от двадцати до тридцати патронов с приказом использовать их только для отражения атаки. Рацион хлеба был снижен со 120 до 70 грамм — один ломоть. Воду добывали из талого снега. Килограмм картофеля делился на пятнадцать человек. Мяса не было; мы съели наших лошадей еще до Рождества».

Давка около улетающих самолетов была значительной.