Русские во Второй мировой

Уткин Анатолий Иванович

Одним из наиболее популярных суждений по поводу плана «Барбаросса» является указание на потерю месяца-полутора из-за битвы на Балканах, что якобы и спасло Россию с ее ранней зимой. Далеко не все историки разделяют это суждение. Такие специалисты, как англичанин А.-Дж.-П. Тейлор, считают подобные посылки «легендой, придуманной немецкими генералами для оправдания своего поражения в России и фактически ни на чем не основанной. Лишь 15 из 150 немецких дивизий, предназначенных для первого удара, были отвлечены на Балканы, вряд ли это серьезная потеря. Планы мобилизации в Германии для Восточного фронта не были выполнены к 15 мая по совершенно другой причине: вследствие недостатка снаряжения, особенно автотранспорта. Гитлер пытался начать тотальную войну, опираясь на экономику мирного времени. Даже при месячной отсрочке 92 немецкие дивизии, т. е. 40 % общего числа,

пришлось снабжать из французских ресурсов. Отсрочка, возможно, даже оказалась кстати, поскольку после весеннего таяния снега земля просохла к середине июня».

Первый страшный удар по Советскому Союзу нанесла германская авиация. В нападении были задействованы 2700 самолетов люфтваффе (60 % всей военной авиации Германии). Их эффективность была страшной. В течение первой недели войны немецкие самолеты уничтожили на земле и в воздухе более 4000 советских самолетов. Небо на долгие месяцы стало немецким, что обеспечивало танковым колоннам, не боясь воздушных ударов, сосредоточиться на земных целях.

Генерал-полковник Франц Гальдер, начальник штаба ОКХ — лицо, ответственное за ежедневную оценку Красной Армии, — записал в дневнике 22 июня 1941 года: «Общая картина первого дня наступления такова: противник был захвачен немецким нападением врасплох. Тактически он не был развернут для обороны. Его войска в приграничной зоне находились в своих обычных местах расположения. Охрана границы в целом была плохой. Тактическая внезапность привела к тому, что вражеское сопротивление непосредственно на границе оказалось слабым и неупорядоченным, а потому нам удалось повсюду захватить мосты через приграничные реки, прорвать находившиеся вблизи границы позиции пограничной охраны (полевые укрепления). После первого шока противник вступил в бой. Наступлением наших дивизий на всех участках противник был отброшен с боями в среднем на 10–12 км. Тем самым был открыт путь моторизованным соединениям».

Смятение в Москве длилось несколько дней. Из столицы не поступало четких приказов. Собственно, действовал лишь один приказ — сражаться до последнего. Генералы, отдавшие приказ отступать или просто вынужденные отступать, были расстреляны. 29 июня вышла основополагающая директива правительства и партии: «Война радикально изменила всю ситуацию, наша родина находится под страшной угрозой, и мы должны быстро и решительно перевести всю нашу работу на военные рельсы».

Теперь речь пошла о борьбе за выживание. Руководство страны призвало «не оставлять врагу ни единого локомотива, ни грузовика, ни килограмма хлеба, ни литра горючего. Колхозы должны уводить свой скот… вся имеющая ценность собственность, включая металл, хлеб и горючее, которые не могут быть взяты с собой, должны быть все без исключения уничтожены». То было первое указание на то, что западная «прогулка» в России не повторится. Врага ждала выжженная земля.

Нужно отметить, что Россия на этот раз вступила в борьбу с очередным захватчиком, не имея главнокомандующего (пост главкома был отменен семнадцать лет назад). На второй день войны советское правительство и Центральный комитет ВКП(б) создали Ставку Верховного Главнокомандования. Слово ставка говорило о восстановлении традиции — последней ставкой было верховное командование России в 1914–1917 годах. Ставка, как отмечает английский историк Дж. Эриксон, была «одновременно и институтом, и месторасположением». Как институт, установление, она включала в себя маршалов Советского Союза, начальника Генерального штаба, руководителей военно-морских и военно-воздушных сил, а со временем и глав родов войск. Ставка принимала решения стратегического характера, основываясь на утренних и вечерних сводках Генерального штаба. Она размещалась в комплексе кремлевских зданий. Именно здесь отмечались перемещения основных войсковых единиц. Здесь же находились и шифровальные комнаты, в распоряжении которых были три независимых батальона и несколько рот, отвечавших за связь между основными военными органами.

С 10 июля 1941 года Председателем Ставки Верховного Главнокомандования стал И.В. Сталин. Он, вспоминает Жуков, «командовал всем, он дирижировал, его слово было окончательным и обжалованию не подлежало». Первым распоряжением Сталина в новом качестве было замещение маршалом Тимошенко командующего западной группой войск генерала-танкиста Павлова, ветерана испанской войны и некогда любимца Сталина. Еще через несколько дней Сталин стал наркомом обороны.

Вскоре же был создан Государственный Комитет Обороны (ГКО). В него вошли всего восемь высших руководителей государства,

но его функции стояли над всеми законами. Члены ГКО имели право заседать в Ставке, Так обозначилась сверхцентрализация управления в стране, вступившей в смертный бой. (Одним из теоретиков, подготовивших систему «ГКО — Ставка», явился маршал Шапошников, предсказавший эффективность этой системы еще в начале 30-х годов). Сталин, ушедший ото всех на некоторое время сразу после начала войны («в плохом настроении и нервный», по словам очевидца), выступает снова на первый план.

16 июля ГКО принял секретный приказ, предусматривающий «суровые меры в отношении трусов, паникеров и дезертиров». Девять генералов Западной группы войск во главе с Павловым были переданы в военный трибунал. Они были разжалованы и расстреляны. (Это был единственный подобный случай за все годы войны; он отражал шок потерь на минском направлении). 16 июля в армии — до уровня полка — снова были введены политкоммисары (отмененные после войны с Финляндией). На следующий день в армии были созданы Особые отделы, отголосок Гражданской войны — борьба со шпионами, предателями и дезертирами. Генерала Мерецкова, предшественика Жукова на посту начальника Генерального штаба, арестовали как друга Павлова и выпустили на свободу только в сентябре 1941 года.

Но, делится Жуков, «в начале войны со Сталиным было очень и очень трудно работать. Он тогда плохо разбирался в способах, методике и формах ведения современной войны, тем более, с таким опытным и сильным врагом». Маршал Василевский: «На первых порах войны Сталин явно переоценивал свои силы и знания в руководстве войной». В начале войны в руководстве образовался своего рода вакуум, заполняемый лишь постепенно. Не было ясно даже то, где находится главный центр управления вооруженными силами. Стало ясно, что время до 22 июня было во многом потеряно.

Оперативный контроль осуществлял Оперативный отдел Генерального штаба во главе с генерал-лейтенантом Г.К. Маландиным. Когда маршал Тимошенко возглавил Западный фронт, он взял Маландина с собой. Оперативный отдел возглавил генерал-майор Четвериков. Чтобы сохранить животворную связь с армией, ведущие воинские чины отправились воссоздавать разорванные нити. Маршалы Тимошенко и Шапошников отправились в Западную группу войск. Жуков вылетел в Юго-западную группу, Ватутин — в Северо-западную. Создание поста Верховный главнокомандующий на 18-й день войны окончательно оформило систему жесткой, но логичной управляющей цепи соподчинения. После неудачи июльского контр-наступления генерал Жуков потерял положение главного военного советника Сталина и отправился в Киевский округ 29 июля 1941 года. Его место при Сталине занял маршал Борис Шапошников, ставший вместо Жукова начальником Генерального штаба. Главой Оперативного отдела Генштаба стал генерал Александр Василевский.

Но пока в Москве не было серьезной оценки быстро меняющихся событий. Сталин и его помощники на этом этапе теряют время, обсуждая, какой тип винтовки (стандартная или кавалерийская) выдавать войскам, нужен ли штык, каким должен быть этот штык и т. п. Маршалы Советского Союза и генерал Жуков, возглавлявший Генеральный штаб, разъехались по фронтам. Характерный своей беспардонностью маршал Кулик приземлился 24 июня в расположение генерала Болдина около Белостока, чтобы увидеть своими глазами 10-ю армию, пытающуюся в условиях нехватки горючего и боеприпасов выйти из-под готового замкнуться германского окружения. Не зная ожидаемого совета и руководства, Кулик посоветовал «продолжать действовать» и улетел, что командир корпуса Никитин прокомментировал как «странный визит». Неподалеку Шапошников и Ворошилов видели своими глазами, как контроль над критически важным Западным фронтом ускользает из рук его командующего — генерал-полковника Павлова.

Командование Северо-Западного фронта (генерал-полковник Кузнецов) строило свою тактику на контрударах — особенно в отношении танковых ударов немцев в приграничном районе. Просчеты такой тактики сказались быстро. 11-я армия генерала В.И. Морозова отступила от старой крепости Каунаса к месту сосредоточения относительно боеготовых дивизий и начала контратаку. Атакующие, прямолинейно действующие нападающие при умелой огневой обороне теряют гораздо больше. И в данном случае части Морозова понесли огромные потери, не добившись при этом желаемых результатов. Когда Морозов 25 июня позвонил Кузнецову, тот отказался с ним разговаривать и назвал его «немецким шпионом». В пику атакующему его 4-му танковому корпусу немцев, Кузнецов призвал свои танковые части «осуществлять операции небольшими подразделениями».