Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)

Парамонов Борис Михайлович

Московский корреспондент Нью-Йорк Таймс Майкл Уайнс пишет в воскресном номере газеты от 30 сентября, в статье, озаглавленной «Террористический акт, изменивший лицо Земли»:

В 1348 году, по дороге в Испанию на свадьбу со своим женихом принцем Педро Кастильским, английская принцесса Джоана неосторожно остановилась в пораженном чумой Бордо, заболела и умерла, порушив англо-испанский союз, который мог изменить Европу. Сербский псих, убивший австрийского наследника в 1914 году, и эхо этого события - первая мировая война, империалистический раздел Ближнего Востока, появление тоталитаризма - все еще отзывается девять десятилетий спустя.

Трагедия - стержень истории. В то время, как единовременный зловещий

акт разбил старые союзы и неожиданно создал на их месте совершенно новые, напрашивается вопрос: действительно ли нынешние сумасшедшие повернули историю в новом направлении, с последствиями, далекими от их намерений. И если это действительно так, то поистине сейчас на наших глазах делается история.

Мы еще вернемся к статье Майкла Уайнса - к тем русским темам, которые в ней подняты, но сейчас хочется сказать несколько слов о нашумевшем заявлении итальянского премьер-министра Берлускони, выразившего по поводу событий некий культурно-исторический оптимизм. Как известно, он сказал, что Запад неизбежно выиграет предстоящую сейчас войну, ибо западная культура выше мусульманской. Это заявление вызвало самую настоящую бурю и было сочтено буквально всеми комментаторами образцом политической безответственности. Тема, обозначенная у Берлускони, чрезвычайно провокативна как раз в культурфилософском смысле, и подмывает поговорить именно об этом, - скажем, вспомнить Шпенглера, утверждавшего несравнимость, несводимость культур друг к другу, и в этом свете попытаться оценить нынешнюю ситуацию, характеризующуюся актуальным, фактическим единством современного человечества, вынужденного сосуществовать как-то вне и помимо собственных культур, искать какие-то, так сказать, внекультурные формы единства. И тут уже чуть ли не насильственно возникает воспоминание о книге гарвардского профессора Сэмюэла Хантингтона, предсказавшего столкновение цивилизаций как основной сюжет двадцать первого века. Но именно последняя тема сейчас как бы нецензурна. В Соединенных Штатах она сейчас табу, а по-старорусски сказать, металл и жупел. Всячески подчеркивается, что война объявлена не мусульманской культуре, что никакого конфликта цивилизаций на самом деле нет, а начата охота за злоумышленниками. Идет война со злом - такой мотив появился в американских комментариях и высказываниях политиков. Тем самым тема переводится в еще более широкий, или высокий, план: моральный. Помимо воли возникает или восстанавливается некое манихейство - представление о добре и зле как космических силах и о мире как арене их предвечной борьбы.

Сюжет здесь тот, что всякой политике нужна идейная мотивировка. И тогда - сейчас!
– возникает вопрос: а нужна ли? Не есть ли настоящая, действительно значимая сегодняшняя тема - в повороте к политике как таковой?

Недавно - и как раз ко времени - вышла книга видного специалиста по новейшей истории Дэвида Холберстама «Война в мирное время: Буш, Клинтон и генералы». В рецензии на нее Джэйн Перлез, главный дипломатический обозреватель Нью-Йорк Таймс, пишет об одном из сюжетов книги:

Посол Роберт Оукли, назначенный Бушем-отцом в Сомали своего рода проконсулом во время тамошнего голода, а потом поставленный на руководство операцией, предпринятой в Сомали Клинтоном, знал по своему вьетнамскому опыту, что государственное строительство в Третьем мире под прицелом оружия не имеет смысла. Холберстам согласен с этим. Главным инициатором демократического проекта в Сомали была тогдашний представитель США в ООН Маделен Олбрайт - единственный из американских руководителей, не имевшая вьетнамского опыта.

Джэйн Перлез приводит слова Холберстама о югославских событиях, начиная с Боснии:

Эта война дала проверку желанию США преследовать в иностранной политике скорее моральные цели, чем соображения национальной безопасности.

Холберстам

сообщает интересную деталь: генерал Пауэлл, нынешний американский госсекретарь, дал президенту Клинтону книгу Роберта Кэплэна «Балканский призрак», на которую Клинтон часто ссылался, приводя резоны в пользу невмешательства в боснийские дела. Как видим, эти аргументы в конце концов были отвергнуты, и Америка в балканские дела вмешалась - с известными результатами.

Я не читал книгу Холберстама и сужу о ней по рецензии, но Роберта Кэплэна знаю хорошо, стараюсь следить за его выступлениями. Его главная, если не единственная, мысль: демократия не есть панацея от всех зол Третьего мира, это некая, как сказали бы философы, трансцендентальная иллюзия американской политики.

Похоже, что эта политика сейчас избавляется - если уже не избавилась - от иллюзий. И выясняется, что резко возросшая забота Америки о собственной безопасности уже привела к некоторым вчера еще малоожидавшимся результатам. Так, лидер македонских албанских сепаратистов Али Ахмети заявил о разоружении движения и о его готовности включиться в мирный политический процесс.

Пустячок, но приятно.

С этим естественно ассоциируется российская тема - о Чечне. Западная печать с одобрением отозвалась о московской инициативе - предложении сепаратистам разоружиться, сделанном не в ультимативной, а вполне дипломатической форме приглашения к новым переговорам. Независимо от того, как те откликнутся (или уже откликнулись), интересно спросить: можно ли вообще рассчитывать на здравый смысл и логику людей, прибегающих к террору как средству политики? Перспективны ли вообще разговоры с фанатиками?

Эти вопросы сами по себе звучат пессимистично. Но вот вопрос, дающий основания для некоего осторожного оптимизма: а все ли там фанатики? однородны ли такие движения по определению?

В эти дни я перечитал, по понятным причинам, толстовского «Хаджи-Мурата» и, убедившись еще раз, что это одно из гениальнейших произведений русской литературы, увидел и кое-что другое. Больше всего меня заинтересовал один подлинный документ, включенный Толстым в книгу и только переведенный им с французского на русский: письмо наместника Кавказа князя Воронцова военному министру Чернышеву. В частности такие из него слова по поводу перехода Хаджи-Мурата к русским:

Было бы в высшей степени неосторожно вполне доверять ему; но если бы мы хотели отнять у него средства для бегства, то мы должны были бы запереть его; а это, по моему мнению, было бы несправедливо и неполитично. Такая мера, известие о которой скоро распространилось бы по всему Дагестану, очень повредила бы нам там, отнимая охоту у всех тех (а их много), которые готовы идти более или менее открыто против Шамиля и которые так интересуются положением у нас самого храброго и предприимчивого помощника имама, увидевшего себя принужденным отдаться в наши руки. Раз что мы поступили бы с Хаджи-Муратом, как с пленным, весь благоприятный эффект его измены Шамилю пропал бы для нас.

Ведь самый интересный сейчас факт, что Хаджи-Мурат, как бы там ни было дальше, поссорился с Шамилем, что люди - люди, со всеми присущими им заботами семьи и работы, горестями и радостями- это люди, а не идеологический монолит. Опять же: почему Хаджи-Мурат убежал и от русских? Не потому что они с ним не так как надо обошлись, а потому что Шамиль грозил уничтожить его семью, шантажировал его. Всегда есть какие-то щели и зазоры в любой стене, в любом стане; туда-то и проникнет умный противник, туда и всунет расшатывающий видимый монолит рычаг. Такое расшатывание и есть политика. Князь Воронцов такой политик. А то, что он полумилорд - полуневежда, - так это, извините за выражение, поэзия. И если на что-то важное и указывает эпиграмма Пушкина, это - полукупец, что уже и есть половина потребной мудрости.