Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций
Шрифт:
Автор…Сказания, сознательно вводя в повествование…царскую титулатуру Мамая, затрагивает весьма актуальную для своей эпохи (конец XV начало XVI в.) тему возможного противостояния ордынскому…царю» [622] .
Право противостоять ордынскому царю, несомненно, имеет Дмитрий Иванович, который сам получает, так сказать, царские регалии от автора «Сказания», разумеется. Перед битвой он передает Бренку свою приволоку царьскую [623] , после битвы русские воины желают Дмитрию, чтобы он царствовал во веки [624] и т. п.
622
Рудаков В. Н. Отображение монголо-татар в древнерусской литературе середины XIII–XV в. С. 229230.
623
Сказания и повести о Куликовской битве. С. 41.
624
Сказания
В то же время в Сказании Дмитрий Иванович явно уступает лавры победителя своему двоюродному брату, Владимиру Андреевичу Серпуховскому. Тот не только командует засадным полком, решившим исход сражения (еще раз напоминаю: о действиях засадного полка и даже о самом его существовании мы знаем только из Сказания), но и оказывается единственным победителем, поскольку сам Дмитрий Иванович основную часть сражения на поле боя отсутствует:
«…Князь же Владимир Андреевич стал на поле боя под черным знаменем. Страшно, братья, зреть тогда, и жалостно видеть и горько взглянуть на человеческое кровопролитие: как морское пространство, а трупов человеческих — как сенные стога: быстрый конь не может скакать, и в крови по колено брели, а реки три дня кровью текли.
Князь же Владимир Андреевич не нашел брата своего, великого князя, на поле, но только литовских князей Ольгердовичей, и приказал трубить в сборные трубы. Подождал час и не нашел великого князя, начал плакать и кричать, и по полкам ездить сам стал, и не сыскал, и говорил всем: «Братья мои, русские сыны, кто видел или кто слышал пастыря нашего и начальника?» И добавил: «Если пастух погиб — и овцы разбегутся. Для кого эта честь будет, кто победителем сейчас предстанет?»
И сказали литовские князья: «Мы думаем, что жив он, но ранен тяжело; что, если среди мертвых трупов лежит?» Другой же воин сказал: «Я видел его в седьмом часу твердо бьющимся с погаными палицею своею». Еще один сказал: «Я видел его позже того: четыре татарина напали на него, он же твердо бился ними». Некий князь, именем Стефан Новосильский, тот сказал: «Я видел его перед самым твоим приходом, пешим шел он с побоища, и: раненный весь. Оттого не мог я ему помочь, что преследовали меня три татарина и милостью божьей едва от них спасся, а много зла от них принял и очень измучился».
Князь же Владимир сказал: «Братья и други, русские сыны, если кто в живых брата мого сыщет, тот воистину первым будет средь нас!; И рассыпались все по великому, могучему и грозному полю боя, ищучи победы победителя. И некоторые набрели на убитого Михаила Андреевича Бренка: лежит в одежде и в шлеме, что ему дал князь великий; другие же набрели на убитого князя Федора Семеновича Белозерского, сочтя его за великого князя, потому что похож был на него.
Два же каких-то воина отклонились на правую сторону в дубраву, один именем Федор Сабур, а другой Григорий Холопищев, оба родом костромичи. Чуть отошли от места битвы — и набрели на великого князя, избитого и израненного всего и утомленного, лежал он в тени срубленного дерева березового. И увидели его и, слезши с коней, поклонились ему. Сабур же тотчас вернулся поведать о том князю Владимиру и сказал: «Князь великий Дмитрий Иванович жив и царствует вовеки!»
Все князья и воеводы, прослышав об этом, быстро устремились и пали в ноги ему, говоря: «Радуйся, князь наш, подобный прежнему Ярославу, новый Александр, победитель врагов: победы этой честь тебе принадлежит!» Князь же великий едва проговорил: «Что там, — поведайте мне». И сказал князь Владимир: «Милостью божьей и пречистой его матери, помощью и молитвами сродников наших святых мучеников Бориса и Глеба, и молитвами русского святителя Петра, и пособника нашего и вдохновителя игумена Сергия, — тех всех молитвами враги наши побеждены, мы же спаслись».
Князь великий, слыша это, встал и сказал: «Сей день сотворил господь, возрадуемся и возвеселимся, люди!» [625]
625
Сказание о Мамаевом побоище. С. 180, 182 (выделено мною. И. Д.).
Столь неожиданный сюжетный поворот вырос из уже знакомого нам образа пространной редакции. Там, как мы помним, Дмитрий Иванович сражается в первых рядах и, несмотря на многочисленные удары, которые получает от врагов, остается невредим: Бог заступил его. Теперь же этот образ обретает чуть ли не сатирические черты: князь-победитель всю битву отдыхает в роще под срубленной березой… Традиционное логичное объяснение, будто князь был контужен, в этой ситуации не спасает. Конечно, можно счесть, что данный образ продолжение мысли о Божией защите, пребывающей над Дмитрием, сославшись, скажем, на 90 псалом:
«…Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: “прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!” Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение — истина Его» [626] .
Этого, однако, явно недостаточно, чтобы полностью реабилитировать Дмитрия.
Скорее всего, правы исследователи, которые объясняют такую перемену статуса московского князя тем, что Сказание создавалось в Троицком монастыре, который находился в Серпуховском княжестве:
626
Пс 90:14.
«…Авторы…Сказания о Мамаевом побоище
Именно поэтому
«…фигура удельного князя все больше заслоняла собой фигуру Дмитрия Донского, и подле двух героев битвы возник третий Сергий Радонежский» [628] .
627
Скрынников Р.Г. На страже московских рубежей. С. 23.
628
СкрынниковР.Г. На страже московских рубежей. С. 21.
Тем не менее, остается вопрос: почему прозвище «Донской» закрепилось в ранней традиции именно за Владимиром Андреевичем Серпуховским? Во всяком случае так упоминается двоюродный брат Дмитрия Ивановича в духовной грамоте Ивана Грозного:
«…А сын мой Иван держит на Москве болшаго своего наместника, по старине, как было при отце моем, при великом князе Василье Ивановиче всея России, и как было при мне, а другого наметсника держати на трети на княж Володимерской Андреевича Донскаго на Москве ж» [629]
629
Духовная грамота царя Ивана Васильевича IV [1572 г. июня августа]//Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. С. 434. А. Л. Юрганов вполне основательно датирует эту грамоту более поздним временем: сентябрем 1577 г. сентябрем 1579 г. (Юрганов А. Л. О дате написания завещания Ивана Грозного//Отечественная история. 1996. 6. С. 125–141).
Видимо, все-таки ведущая роль удельного князя на Куликовом поле признавалась даже прямыми наследниками Дмитрия…
Несмотря на всю свою популярность, Дмитрий Иванович вплоть до 1988 г. не был канонизирован Русской Православной Церковью. Что могло послужить причиной столь странного пренебрежения к несомненным заслугам великого князя? Быть может, ему не простили бегства из Москвы в 1382 г., когда на Русь пришел Тохтамыш?
Действительно, когда через два года после Куликовской битвы новый ордынский хан пошел на Русь, чтобы получить тот самый выход, которого безуспешно добивался Мамай, Дмитрий Иванович покинул свою столицу:
«…В то время неколе си едва приде весть великому князю Дмитрию Ивановичу, вхвещающе рать татарскую, аще бо не хотяше Тактамышь, дабы кто принесл вести на Русскую землю о его приходи, того бо ради все гости рускыя, поимани быша и пограблени, и удержани, и дабы не было вести Руси. Но обаче суть неции доброхоты на пределах ординьских на то устроени, покорници суще земли Руской. Великии же князь Дмитрии Иванович слыша такову весть, оже идет на него сам царь в множестве силы своея, и нача совокупляти свои полцы ратных, и выеха из города Москвы, хотя ити противу татар, и начаша думать думу такову великия же князь Дмитрии Иванович со всеми князи рускыми. И обретеся разность в них, не хотяху помогати, не помянуша Давыда пророка, глаголюща: Се коль добро и коль красно, еже житии братии вкупе и другому приснопомнимому рекше:…Друг другу да послабляя, и брат брату помогая, яко град тверд есть. Бвшу промежду ими неодиначество и неимоверьство, и то познав и разумев, великии же князь Дмитрии Иванович и бысть в недоуменьи и размышленьи, не хотя стати противу самого царя, но поеха в свои град Переяславль и оттуду мимо Ростов, и пакы реку вборзе на Кострому. А Киприянь митрополит приеха на Москву, а в граде на Москве бысть замятня велика, бяху людии смущени, акы овца не имуща пастыря» [630]
630
Софийская первая летопись. Стб. 473.
Объяснений этому поступку было предложено немало.
Обычно исследователи ссылаются на то, что
«…захваченное врасплох московское правительство не сумело организовать оборону… Давшаяся тяжелой ценой и стоившая огромных потерь победа на Куликовом поле несколько ослабила русские военные силы, не сумевшие дать немедленный отпор новому татарскому удару. Дмитрий Иванович выехал из столицы для сбора ратных сил сначала в Переяславль, а потом в Кострому» [631] .
631
Очерки истории СССР: Период феодализма. IXXV вв.: В 2 ч. М., 1953. Ч. 2. С. 228.
В последнее время все чаще обращается внимание на слова летописца о том, что Дмитрий не хотя стати противу самого царя [632] . Тем самым вновь всплывает тема возможности противостояния законопослушного великого князя и самого царя.
Наконец, некоторые историки ссылаются на то, что Дмитрий был вынужден покинуть Москву по причине неодиначества и неимоверьства, царившего среди русских князей:
632
См., напр.: ГорскийА.А. О титуле царь в средневековой Руси: До середины XVI в.//Одиссей: Человек в истории. 1996: Ремесло историка на исходе XX в. М., 1996. С. 207–208.