Русский акцент

Ходоров Самуил

– Ты проверил, Зэев, господин Буткевич подходит нам.

Зэев также коротко, почти по-военному, ответил:

– Я, наконец, нашёл специалиста, которого так долго искал.

Генеральный директор поставил свою подпись на какой-то бумаге, поданной ему Зэевом, и, снова протянув Борису руку, радостно возвестил:

– Поздравляю! В добрый час! Можете завтра приступать к работе.

На следующий день Борис явился в Земельное управление в, уже родной ему, Беер-Шеве. Директор филиала уже был наслышан о новом работнике, репатрианте из Советского Союза. Он радушно встретил Бориса и вместо традиционного «Шалом» попытался сказать даже русское «Здравствуйте». Московские филологи вряд ли были бы в восторге от его семитского

произношения, но важно было, что контакт между ними был налажен практически сразу. Директор препроводил Бориса к своему заместителю, который в течение нескольких часов вводил его в курс дела. После этого вводного курса Борис вышел на перекур с головной болью. Ну, никак он не мог ожидать, что геодезическая работа в отделе составит от силы 20 %, а остальные 80 % приходится на долю земельнокадастровой юриспруденции, которую он не знал, и которую надо будет познавать в процессе. Учитывая, что Земельный кодекс Израиля написан не на русском языке, а на иврите, это представлялось совсем нелёгкой задачей. Непонятно было только почему его, нового репатрианта, с начальным уровнем иврита рекомендовали на эту работу. В итоге Борис, как заправский экстрасенс, послал в свои мозговые извилины мысленную установку:

– Думай, доктор Буткевич, нужна ли тебе такая работа? Вопрос даже не в том, справишься ли ты? Если захочешь, ты осилишь всё, я в тебя верю. Дилемма в другом: нравится ли тебе такая работа, захочешь ли ты посвятить ей оставшуюся жизнь? Сможешь ли принять нелюбимую работу как постоянный атрибут своего бытия? Вот в чём вопрос, думай, хорошо думай, доктор Буткевич!

Принцип «всё или ничего» продолжал проявляться в повседневье Бориса применительно к своей первой части «всё сразу». Когда он вернулся из Земельного управления, дома его ждало письмо, из текста которого следовало, что завтра его ждут на интервью в Электрической компании в Тель-Авиве. Спортивный интерес Бориса к своему трудоустройству стал перерастать в нечто большее, в нечто похожее на необузданную страсть или ничем не подтверждённый азарт. Он даже подумал, что если ему случится когда-нибудь писать роман о своей абсорбции, то первая часть его будет называться «Поиск работы в Израиле», а вторая – «Работа в Израиле». Да и в этом нет ничего удивительного, ведь именно работа является неотъемлемым атрибутом в деятельности любого человека и занимает главную часть его жизни. И нет, наверное, большего счастья в жизни, исключая составляющую семьи и детей, когда работа является любимой. И нет большего блаженства и удовлетворения в жизни, если желание прийти на работу и с удовольствием проработать там положенное время совпадает с желанием вернуться домой к любимым жене и детям. Обо всём этом размышлял Борис, сидя за рулём своей белоснежки «Субару», по дороге в Тель-Авив, пока не подъехал к многоэтажному, из стекла и бетона, офисному зданию электрической компании.

Борис много слышал о национальной электрической компании Израиля, которая была создана ещё в 1923 году в подмандатной Палестине по прямому указанию Уинстона Черчилля, который тогда был министром колоний Великобритании. Основал её инженер Пётр Моисеевич Рутенберг, получивший образование в Петербургском технологическом институте. Сегодня компания превратилась в одно из самых крупнейших промышленных предприятий Израиля, в монополию, которая производит, передаёт и распределяет практически всё электричество, используемое в стране. Именно поэтому ходили слухи о высоких зарплатах и привлекательных условиях работы в этом концерне.

Буквально через несколько минут Борису предоставлялась возможность проверить достоверность народной молвы. И вот он в роскошном кабинете начальника геодезического отдела компании. Высокий сухопарый мужчина средних лет сразу не понравился Борису. Он небрежно кивнул ему и, даже не пригласив его присесть на стоящее рядом кресло, попросил Бориса документы об образовании. Изучал он

их не менее десяти минут, и всё это время доктор Буткевич стоял перед ним, как молодой новобранец перед видавшим виды сержантом, который вот, вот начнёт муштровать его. Муштровать своего визитёра Пинхас (так звали начальника отдела), понятно, не стал, но характер задаваемых вопросов слегка насторожил Бориса. Прежде всего, он, протирая запотевшие очки, спросил:

– Скажите, Борис, есть ли у вас родственники, друзья или знакомые, которые работают в нашей организации?

– Мои родственники и друзья остались в стране, которая называется СССР, – отрывисто произнёс Борис, – и, поэтому, никоим образом не могут работать в вашей организации.

– Тогда, как вы сюда попали? – искренне удивился Пинхас.

Вместо ответа Борис вытащил из кармана помятую газету и показал ему, обведенное красной ручкой, объявление.

– Странно, – ещё раз удивился Пинхас, – как правило, мы не даём объявление в газеты, не знаю даже, откуда оно появилось.

– Простите, – начал раздражаться Борис, – но, похоже, это не мои проблемы. Возможно, это ошибочное объявление, тогда я, с вашего разрешения, покину ваш кабинет.

– Ну, что вы, что вы, – замямлил Пинхас, – нам нужен инженер-геодезист, просто меня не предупредили, что поиск будет вестись через газету.

Он снова уткнулся в документы Бориса, неизвестно что выискивая там. После продолжительной паузы, возникшей из-за долгого распития кофе, которым даже не удосужились угостить Бориса, Пинхас промолвил:

– А почему вы, Борис, имеющий десятки научных трудов, имеющий докторскую степень обращаетесь к нам, а не в академию.

– Да потому что в Израиле, к моему великому сожалению, – гневно отчеканил Борис, – слово «академия» просто не существует, а состав кафедры геодезии в Технионе насчитывает целых четыре преподавателя. Так что прикажете делать, господин начальник, с голода умирать?

– Да, это, правда, – незамедлительно согласился Пинхас, надменно посмотрев на Бориса, – у нас в стране существует проблема трудоустройства учёных.

– Что касается правды, то в ногах её точно нет, – процедил Борис сквозь зубы, удивляясь, как он сумел на иврите выстроить такую фразу, – я, с вашего разрешения, всё-таки присяду.

– Да, конечно, конечно, – смилостивился Пинхас, – но, всё-таки, мне хотелось бы узнать, как вы кабинетный учёный и аудиторный лектор собираетесь работать в полевых условиях, если мы примем вас на работу?

– Да будет вам известно, – чуть ли не выкрикнул Борис, – что до того, как стать учёным, я много лет проработал и в Заполярье, и в Сибири, и в горах Тянь-Шань и Памира в условиях, которые, слава богу, израильским геодезистам просто не снились.

– Я понял вас, Борис, – сухо кивнул головой Пинхас, – и разобрался в вашей трудовой биографии. В принципе вы подходите нам, но есть одно «но».

Борис, не ожидая услышать такой вердикт от Пинхаса, улыбаясь, проговорил:

– Если только одно, то это поправимо.

– Да, вообще-то не очень, – отрезал ему Пинхас, – в нашей замечательной компании есть одно правило: мы принимаем на работу людей до 35 лет. А вам, как я понял, Борис уже 44 года.

– Раз в вашей замечательной фирме не требуются люди с достаточным опытом работы, – разочарованно протянул Борис, – то разрешите откланяться, пойду искать работу в дом престарелых.

– Подождите, Борис, – изобразил что-то наподобие улыбки Пинхас, – дом престарелых подождёт, я ещё не всё сказал.

– Хотите ещё чем-нибудь особым порадовать нового репатрианта старческого возраста, – ожесточился вдруг Борис.

– Именно особым, – обрадовался Пинхас, – смотрите, Борис, я беру вас на работу, но с одним условием.

Борис выжидающе посмотрел на Пинхаса, мобилизовав своё эго выслушать его требования. Они оказались более чем простыми. Пинхас озвучил их на прощание в своей заключительной тираде: