Русский бунт. Шапка Мономаха
Шрифт:
Например, я предложил даровать приходским священникам право регистрировать акты купли-продажи недвижимости на территории своих приходов и подтверждать прочие сделки. Платону идея понравилась. Рынок нотариальных услуг — это большие деньги, а с развитием капиталистических отношений он станет ещё больше.
Поговорили мы и об архитектуре. Платон принялся убеждать меня, что православной церкви позарез нужен свой главный мега-храм. И чтобы он был выше собора Святого Петра в Риме, ибо негоже уступать католикам.
Я уже уловил этот грех
В принципе, я ничего против не имел. Но обставил этот проект рядом условий. Во-первых, мне ещё надо победить екатерининскую армию, и желательно без крови. А во-вторых, затраты на этот храм будут столь велики, что без активного развития экономики империи приступать к нему было бы разорительно. А потому мне нужна полная поддержка всех моих реформ от лица церкви.
Под занавес Платон пристал с расспросами о воздушном шаре и прочих чудесах, сопровождавших меня. Пришлось прочитать небольшую лекцию и пообещать демонстрацию. На том и расстались.
А следующий день у меня начался нехорошо. Вместе с Почиталиным ко мне пришел и хмурый, невыспавшийся Подуров.
— Государь, плохие вести, — начал он. — Ночью поножовщина была. По пьяному делу, разумеется. Пять трупов. Один из них — наш солдат из полка Шванвича. По горячим следам нашли всех, кто участвовал. Сейчас в карцере сидят. Но, кроме того, ещё и несколько грабежей в городе было. В одном случае с покойником. Свидетели говорят, что это солдатики наши. Розыск веду, но пока без результата.
Я помрачнел и с излишней резкостью скомандовал:
— Иван, конвой и коня. Быстро!
А сам скинул кафтан и принялся надевать бронежилет.
— Но это не самое тревожное, государь, — продолжил Подуров, помогая мне одеваться. — Уразов говорит, что Салават людей мутит и многие башкиры домой собираются. Дескать, «бачку осударя» в Москву вернули, и, стало быть, служба окончена.
— Вот черт! Как не вовремя, — выругался я. — А что с прочими татарами?
— Пока ничего. Службу несут исправно. Они же в казачьи полки распределены, как ты и приказывал ещё в Оренбурге. Так сейчас от обычных казаков и не отличаются особо.
— А сами казачки ещё домой не собрались? — мрачно спросил я, заканчивая шнуровать жилет.
— Разговоры такие ходят, но мы с Овчинниковым народ вразумляем. И на казаков, государь, можешь положиться. А вот с инородцами нехорошо выходит.
Я закончил одеваться, опоясался саблей и двинулся на выход.
— Душегубы твои никуда не денутся. Поехали сначала к башкирам. Где, кстати, Овчинников?
— Там уже должен быть. Конница — это же его епархия. Он хотел сам все порешать без тебя, государь.
Я покачал головой.
— Ох, наломает он дров.
В приемной я увидел Почиталина и
— Государь, — поклонился мой секретарь и повел рукой в сторону незнакомца, — это Кулибин. Ты желал его с утра видеть.
Мастер в пояс поклонился, коснувшись пола рукой, и сказал:
— Долгих лет тебе, государь! По твоему зову явился.
Я, несмотря на спешку, шагнул навстречу и обнял мастера. Думаю, что такой встречи он не ожидал.
— И тебе здравствовать, Иван Петрович. Но придется тебе ещё подождать. Дела у меня, — и кивнул Почиталину. — Со всей лаской к этому человеку относиться.
Выйдя из теремного дворца по наружным лестницам, спустился во двор, где меня ждал конь и конвой из казаков во главе с Никитиным. Я, садясь на коня, скомандовал:
— В татарскую слободу!
Никитин кивнул и начал строить охранный ордер. С царского двора, через ворота в красивой, но обветшалой башне, мы выехали ещё шагом. А вот через кремлевскую Боровицкую башню уже шли рысью. Передние казачки звонким свистом разгоняли прохожих.
Проехали по Волхонке, повернули на Ленивку и добрались до одиноко стоящей Всехсвятской башни Белого города. Каменная стена уже была разобрана, но сама воротная башня, массивная и высокая, стояла, открывая сквозь себя проезд на Большой Каменный мост.
Сооружение внушало уважение. Его строительство во времена Софьи породило присказку «дороже каменного моста». И, глядя на него, понимаешь, что поговорка оправдана. Шириной он был метров двадцать, но проезд сильно сужали многочисленные лавки и заведения по краям. До середины обзор был перекрыт сплошной застройкой и только на самой середине моста открывался вид на Кремль.
Жиденький ряд каменных домов и лабазов правобережья обрывался перед большой и нисколько не благоустроенной Болотной площадью. Название свое она полностью заслужила, ибо низменная часть ее представляла собой старицу Москвы-реки, по весне заполняемую водой. Мне ещё придется самому организовывать здесь когда нибудь прокладку Обводного канала и строительство набережных.
Замоскворечье ничем не удивило, та же деревня с вкраплением каменных домов и церквей. Улицы вымощены деревянными плахами, освещения нет в принципе. Недолго попетляв по улочкам, мы добрались до Татарской слободы.
Цель нашей поездки определилась сразу — по настороженной толпе башкир и казаков около большого двухэтажного дома рядом с единственной в Москве мечетью. Завидев меня, башкиры зашумели, но, как мне показалось, не угрожающе. Все дружно сняли шапки и поклонились, когда я соскочил с коня перед крыльцом дома.
В доме я нашел покрасневших от ругани, взвинченных Салавата и Овчинникова. В уголке, хитро поблескивая узкими глазками, сидел татарский князь Уразов. Судя по всему, переговоры зашли в тупик. При виде меня спорщики несколько расслабились и вспомнили о приличиях. Оба поклонились.