Русский диверсант
Шрифт:
— Если подойдут на бросок гранаты, то стрелять уже поздно, — сказал первый номер. — Тогда надо будет на запасную уматывать.
Народ во взвод подобрался бывалый. Что и говорить, взвод, который достался ему в начале офицерской карьеры, оказался хорошим взводом. Вот только истаивал он быстро. И задача оказалась непомерной.
Пошли дальше. Впереди Воронцов увидел пулеметчиков второго взвода. Соседи тоже устроились и отдыхали. Там, во втором взводе, уже не было сержанта Степки Смирнова. Потертое письмо его матери, которое Степан сохранил и в плену, и в роте Радовского, теперь лежало в полевой сумке Воронцова.
Во второй взвод он идти не хотел. Разве что проведать Кондратия Герасимовича. Нет, Нелюбину сейчас не до него. Тоже, видать,
— Чинко, — сказал Воронцов своему помкомвзвода, — я обещал вам написать на вас ходатайство за умелые действия в составе передовой группы. Учтите, я не забыл.
— Я об этом не думаю, товарищ младший лейтенант. — В глазах Чинко сияла благодарность.
— Во время боя следи за левофланговым пулеметом. Пусть не спешит обнаруживать себя. Но когда откроет огонь, пусть не робеет, что сейчас мина прилетит.
— Понял. Они ребята надежные.
Потом, пересиливая дремотную усталость, Воронцов услышал, как Чинко тихо разговаривал сам с собой и напевал:
Ой, гора-гора, гора высокая. А под горой лежат четыре сокола. Четыре сокола, четыре Сизова… Любила ты меня еще до призыва…Контратака началась вечером. В лоб немцы не пошли. И взвод Воронцова, занимавший оборону в середине траншеи, занятой ротой, в начале схватки сидел без дела. Чтобы не засвечивать основную позицию, Воронцов приказал левофланговому расчету «максима» быстро перебраться на запасную и поддержать фланговым огнем первый и второй взводы. Два «дегтяря» он держал в центре. Что-то подсказывало ему, что главные события еще впереди. Немцы нажимали на первый и четвертый взводы. Особенно доставалось первому. Первую атаку те отбили сами. Вторую смели минометчики. Заболоченный луг, глубокие канавы, заполненные водой и теперь замерзшие и присыпанные снегом, похоже, довоенные торфоразработки, исключали применение танков. Данные разведсводки, которую перед выдвижением на исходные зачитывал им старший лейтенант Солодовников, свидетельствовали о том, что на станции Милятино, в четырех-пяти километрах отсюда, немцы держат резервы. Резервы расположены в два эшелона: около пятнадцати танков и до двух батальонов пехоты в первом и батальон средних танков и до дивизии пехоты — во втором. Батальоны, как можно предположить, подошли. Танки они могут пустить только отсюда, с фронта. И только на их взвод.
— Карим, слушай внимательно, — предупредил он командира бронебойщиков. На фланги не отвлекайся. Твое дело — танки. Пока их нет, слушай, наблюдай и протирай патроны.
— Задача ясный, — коснулся обреза каски степняк.
Ротный, видимо, обрывал все телефоны. Через минуту шквал артиллерийского огня накрыл пустошь и березняк справа и слева от траншеи, занятой штрафниками. Черная стена взрывов шла, продвигаясь в глубину немецкой обороны, пошатывалась из стороны в сторону. Некоторые снаряды, будто выпадая из геометрии заданных траекторий, падали возле окопов первого взвода.
По ходу сообщения, который вел в тыл, прибежал связной с НП командира роты. Связист нес «маузер» с оптическим прицелом. Винтовка была завернута в пятнистую трофейную плащ-палатку. Воронцов сразу узнал этот длинный сверток.
— Товарищ младший лейтенант, велено вам передать. — Связист сунул в карман руку и выгреб оттуда горсть патронов. Потом другую. Патроны были облеплены крошками рыжего табака. — Вот все, что есть. Двадцать один.
Еще четыре в магазине, вспомнил Воронцов.
— А где лейтенант Гридякин?
— Ушел во второй взвод.
Связист потоптался в грязном, перемешанном с торфом снегу, посмотрел в сторону второго взвода, откуда тянуло толовой гарью. Не хотелось ему идти туда.
— Ему велено явиться на НП командира роты. Ротный ругается.
— Хорошо, передам. И
— Так и передать?
— Слово в слово. Идите.
Воронцов распеленал «маузер», открыл затвор, дозарядил магазин. Расчехлил прицел и начал осматривать сарай, углы, дыры в крыше. Сарай лучше было бы сжечь. С его чердака наверняка хорошо просматривается наша траншея со всеми и основными, и запасными позициями пулеметчиков и бронебойщиков. Идеальный наблюдательный пункт для корректировки огня. На месте офицера, который решился бы на танковую атаку с фронта, было бы разумным послать на этот НП наблюдателя и корректировщика. У них каждый танк и каждый артиллерийский расчет оснащены радиостанциями. Знал Воронцов и другое: если во время боя командир подразделения начнет в полном объеме исполнять работу бойца, пусть даже снайпера, то кто же будет командовать подразделением? Но в бою Воронцов знал и это, наступает такой момент, когда никакие команды уже не влияют на ход стремительно развивающихся событий, и офицеры дерутся плечом к плечу с солдатами, и их главная роль сводится к тому, что они — рядом, в окопе, и так же, как и все, продолжают вести огонь.
Первая мина шлепнула с недолетом.
— Убрать винтовки! — скомандовал Воронцов. — Всем, кроме наблюдателей, лечь в траншею и приготовиться к бою!
— Сашка, что? Начинается?
Воронцов оглянулся. Перед ним стоял лейтенант Гридякин. Лицо его было бледным. То ли от усталости, то ли от того, от чего всегда бледнеет солдат перед атакой.
— Вам приказано прибыть на НП командира роты, — сказал Воронцов, стараясь не смотреть ему в глаза.
Лейтенант Гридякин это заметил. В такие мгновения, когда в человеке напрягаются все силы, и физические, и иные; видится многое и многие мысли приходят, и многие откровения охватывают душу, чтобы напоминать потом о себе всю оставшуюся жизнь. Если ее суждено прожить. Если жить человеку не до первого разрыва мины и не до первой пули…
— Чего ж ты отворачиваешься, Сашка? А? Уже заранее меня презираешь, да? Он, мол, сейчас в тыл поползет, шкуру спасать. Чтобы донесения писать, как мы тут храбро дрались. А нам — умирать… Ну, скажи честно, ты это подумал?
Воронцов посмотрел в глаза Гридякину. Губы лейтенанта дрожали.
— Никуда я не пойду. У меня еще два диска патронов, две гранаты.
— Бойцов у меня во взводе хватает. Тогда иди к Прохоренко. Он там один остался. Ему помощь нужна. — И Воронцов вытащил из противогазной сумки еще один диск и сунул в руки лейтенанту Гридякину.
Они обнялись. Лейтенант Гридякин, пригибаясь после каждого взрыва, пошел на правый фланг. А Воронцов вскинул винтовку и снова обшарил в прицел углы сарая. Наблюдателя-корректировщика он просмотрел. Или тот подполз со стороны леса и так же незаметно поднялся наверх. Или сидел там все время, пока рота обживала траншею, и просто не обнаруживал себя. Надо было послать кого-нибудь в разведку. То, что наблюдатель там, Воронцов знал точно: мины, прилетавшие откуда-то из-за гряды смешанного леса, ложились прицельно, плотно накрывая полосу траншеи, с каждым взрывом обжимая ее все плотнее и плотнее.
Воронцов осмотрел черные провалы в крыше. Их всего оказалось пять. Возле одного из них сейчас стоит немец, наблюдает за огнем своих минометов и передает поправки.
Уже слышались крики раненых.
— Санитара сюда! — закричали сразу несколько голосов.
Свист мины, раздавшийся совсем рядом, заставил Воронцова прижаться к стенке отводной ячейки. Немцы, видимо, начали рыть запасной ход сообщения, но не успели. И Воронцов теперь стоял на коленях в этом недорытом окопе и ждал взрыва мины. Взрыв! Мина взорвалась в двух шагах от него. Запахло толовой гарью. Осколков он не услышал. Заложило уши. Выглянул. Поднял винтовку. И раз за разом, быстро перезаряжая, положил пять пуль в нижний обрез проломов в крыше сарая. Перезарядил винтовку и зачехлил прицел.