Русский Дьявол

Абрашкин Анатолий Александрович

Не хвалися ты, молодец, своим счастием, не хвастай своим богатеством! Бывали люди у меня, Горя, и мудряя тебя и досужае, и их Горе перемудрило, и учинися им злочастие великое, до смерти со мною боролися, во злом злочастии позорилися, не могли у меня, Горя, уехати, нани они во гроб вселилися, от мене накрепко они землею накрылися, босоты и наготы они избыли, и я от них, Горе, миновалось, а злочастие на их могиле осталось. Еще

возграяло я, Горе, к иным привязалось, а мне, Горю и Злочастию, не в пусте же жить — и батагом меня не выгонить, а гнездо мое и вотчина во бражниках.

Это откровение Горя, как говорится, дорогого стоит. Оказывается, что Горе вселяется в бражника, доводит его до могилы, но далее с усопшим не идет. На могиле пьяницы остается жить Злочастие — злая часть Горя, а само оно возвращается в мир людей и прилепляется к новому молодцу или девице. Тут интересны два момента: во-первых, если у Горя есть злая часть, то должна быть и добрая, а во-вторых, эта добрая половинка все время вращается среди людей. Правда, духовные силы Зла и Добра, определяющие поведение Горя, неравноценны: если каждая душа бражника уносит с собой частицу Зла и оно при этом не иссякает, то, значит, злая половинка Горя все-таки доминирует над доброй.

Но в чем же тогда проявляются добрые начала, присущие Горю? Здесь уместно повторить все те аргументы, которые обычно приводятся при оправдании христианского Дьявола. Горе провоцирует, но не принуждает, оно обманывает, но не неволит, склоняет ко злу, но оставляет возможность воспротивиться падению. Как бы ни было сильно Зло, но человек делает свой выбор всегда сам. Горе предлагает ему испытание, результаты которого напрямую зависят от силы его характера и высоты душевных качеств. Горе выступает своего рода учителем, оно прямо говорит герою:

А хто родителей своих на добро учения не слушает, Того выучю я, Горе злочастное…

Многие люди умеют перебороть привычку к пьянству, вернуться на путь достойного существования. Так в конечном итоге происходит и с героем «Повести о Горе-Злочастии», но происходит это ценой страданий, и только после того, как наш молодец подошел к предельной черте, за которой только небытие.

Его «роман» с Горем начинается с того, что оно дважды является ему во сне и пытается уговорить отказаться от невесты, которая якобы в будущем его истравит, а ставши женой удавит, поскольку покусится на его злато и серебро. Горе подговаривает героя спустить все свое богатство в кабаке, скинуть «платье гостиное» и надеть «гунку кабацкую». К тому же к нагому человеку, лукаво убеждает молодца Горе, никакая беда не привяжется. Не поверил наш герой этим уговорам в первый раз, но Горе явилось ему во сне еще раз, уже в образе архангела Гавриила. На сей раз оно стало привлекать молодца образом рая, куда он обязательно попадет, ибо «из раю нагих-босых не выгонят». И опять запил молодец, и опять от стыда бежал на чужую сторону.

Встретилась ему на пути река. И надобно ему попасть на другой берег, а заплатить перевозчикам нечем. Сидит он на берегу день, другой, третий, есть ему нечего, а вдобавок еще такая тоска его разобрала, что решил он с горя (!) броситься в быструю кручину.

И в тот час у быстри реки скоча Горе из-за камени: босо, наго, нет на Горе ни ниточки, еще лычком Горе подпоясано, богатырским голосом воскликало: «Стой ты, молодец, меня, Горя, не уйдеш никуды…»

И далее говорит:

«Покорися мне, Горю нечистому, поклонися мне, Горю, до сыры земли, а нет меня, Горя, мудряя на сем свете, и ты будешь перевезен за быструю реку, напоят тя, накормят люди добрыя».

Молодец принимает все эти условия, соглашается покориться и поклониться Горю. Но такой поступок сродни заключению договора с Дьяволом: теперь Горе привязывается к молодцу на веки вечные.

В истории с перевозом тоже не все просто. Река, на берегу которой куковал молодец, не обыкновенная. Это река, разделяющая тот и

этот свет, мир живых и мертвых, это граница, олицетворяющая переход человека в посмертное существование — инобытие. В самой «Повести о Горе-Злочастии» не указывается ее названия, но из других песен о Горе можно узнать, что имя ее Смородина, то есть Смрадная — зловонная, несущая отвратительный запах (читай: запах умершего, разлагающегося тела). В главе о Змее и Кощее говорилось, что образ реки, разделяющей тот и этот миры, родился у северных охотников-индоевропейцев, наблюдавших авроральный овал. В их представлении эта граничная река была огненной и располагалась на небе. В более поздние времена ее стали соотносить уже с обычной, земной рекой, назвали Смородиной (смердящей) и наделили свойством зловонности, а затем вообще поместили в лоно подземного мира, сделав одной из примет языческого Аида и христианского ада.

В очередной раз мы должны повторить, что у наших далеких предков тема тьмы и мирового зла была на втором плане, первенствовал всегда свет. Река смерти поначалу была тоже светоносной, но смертельно поражающей своим теплом. Отсюда, бесспорно, проистекает и обряд сжигания покойника, он символизировал прохождение человека через Огненную реку и вознесение в благостный мир запредельного существования. Если бы герой «Повести о Горе-Злочастии» бросился в «быстру реку», то его душа упокоилась бы на дне Огненной реки и вечно горела в ней, испытывая адские муки. Горе предлагает ему другой путь — путь страдания, которое войдет в человека, породнившегося с Горем, и ценой этого — обретение доступа в счастливое царство посмертной жизни (авроральное царство мертвых). Как и у христиан с их адом и раем, у язычников было тоже два загробных царства: благое, авроральное царство мертвых и неблагое, мыслившееся вначале огненным кольцом (многорукавной рекой), а затем смрадным потоком, окружающим «благую» территорию. Да, Горе поведет и будет подталкивать молодца к смерти, но в данной ситуации оно выступает своего рода помощником, добрым гением и, что уж совершенно точно, спасителем его погибшей души.

Хотя «Повесть о Горе-Злочастии» создавалась во времена полного торжества Православия на Русской земле, в основе ее лежит, безусловно, языческое миросозерцание, лишь чуть-чуть подлакированное христианскими красками. Поэтому к истории с перевозом через реку надо подходить как к сказке: Горе, подобно волшебнику, помогает герою пробраться в тридевятое царство, тридесятое государство, где ему дают не только желанную помощь, но и совет:

<…> перевезли молотца за быстру реку, а не взяли у него перевозного, напоили, накормили люди добрыя, сняли с него гунку кабацкую, дали ему порты крестьянские, говорят молотцу люди добрыя: «А что еси ты, доброй молодец, ты поди на свою сторону, к любимым честным своим родителем, ко отцу своему и к матери любимой, простися ты с своими родители, с отцем и материю, возми от них благословение родителское».

Жители благого царства мертвых отпускают героя в мир людей. Но какое возвращение из мира мертвых без препятствий и без остросюжетной погони? Горе прилепилось к нашему герою и преследует его и в воздухе, и на земле, и в воде. Молодец спасается от преследования ясным соколом — Горе гонится за ним белым кречетом, молодец летит сизым голубем — Горе мчится за ним серым ястребом. Молодец пошел в поле серым волком, а Горе за ним с борзыми собаками. Молодец стал в поле ковыль-травой, а Горе пришло с косою вострою (со смертью!).

…да еще Злочастие над молотцем насмеялося: «Быть тебе, травонка, посеченной, лежать тебе, травонка, посеченной, и буйны ветры быть тебе развеянной». Пошел молодец в море рыбою, а Горе за ним с щастыми неводами, еще Горе злочастное насмеялося: «Быть тебе, рыбонке, у бережку уловленной, быть тебе да и съеденной, умереть будет напрасною смертию». Молодец пошел пеш дорогою, а Горе под руку под правую.