Русский флаг
Шрифт:
– Пусть господин адмирал не смотрит так недоверчиво, - уверял купец.
– Да, в три месяца! Я и сам поставил бы сто долларов против одного, что такой вояж невозможен. Но, господа, он очень энергичный молодой офицер. Не успел отлежаться в госпитале - и сразу же под венец, - хихикнул Чэзз.
Густой дым стлался над заливом. Горели фашины Кошечной батареи, бревенчатые укрытия. Вспыхнул магазин Российско-Американской компании и стоящий рядом жилой дом. Матросы разрушали брустверы ближних батарей.
Подходя к крыльцу портового управления, Брюсс уже знал от Чэзза все, кроме
Есаул встретил Брюсса в нарочито небрежной позе, в шинели, накинутой на нарядный чекмень, в папахе с выбившимися из-под нее прядями. Мартынов, Степан Шмаков и несколько находившихся здесь казаков стояли тесной группой. После залитого солнцем порта в темноватой комнате трудно было различить лица русских, еще труднее определить, кто из них старший. Но приглядевшись, Брюсс выделил среди казаков Мартынова, поняв по решительному и напряженному выражению лица есаула, что дело придется иметь с ним.
– Господин Мартинкофф?
– спросил адмирал у Чэзза.
– Так точно!
– подтвердил Чэзз.
– Храбрый, решительный молодой человек!
Мартынов метнул на Чэзза раздраженный, непонимающий взгляд.
– Спросите у господина Мартинкоффа: почему он не предлагает мне сесть?
Купец перевел:
– Господин адмирал недоволен вашим приемом. Почему вы не предлагаете ему стул?
– У нас нет стульев, - пожал плечами Мартынов.
– Их увезли на судах...
В самом деле, стулья из комнаты вынесены. Вдоль стены стояли две длинные скамьи.
– ...Кроме того, если господин адмирал считает хозяином порта меня, невозмутимо продолжал есаул, - и ждет от меня знаков уважения, зачем он позволяет своим людям бесчинствовать здесь?
В порту раздавались беспорядочные выстрелы. Черные космы дыма резко обозначались на голубом небе.
Брюсс немного успокоился. Маленькое лицо стало похоже на жесткую, крашенную охрой маску.
Одну скамью перенесли на середину комнаты, и контр-адмирал осторожно уселся.
– Это право победителя!
– Он кивнул на окно, снял фуражку и пригладил редкие, словно приклеенные к черепу волосы.
– Нельзя победить мирное, беззащитное поселение, - возразил Мартынов.
– Его можно разрушить, разграбить, сжечь. Но победить невозможно, как невозможно даже на многих судах увезти чужую землю.
Еще до того как Чэзз перевел слова Мартынова, по резкости, с какой они были произнесены, Брюсс понял, что перед ним упорный противник.
Он пристально вгляделся в энергичное, нахмуренное лицо есаула. За долгие годы жизни Брюсс научился довольно точно сортировать человеческие типы, характеры. Среди мужчин, приходивших наниматься во флот, он безошибочно различал отцов семейства, замученных нуждой и домашней канителью; романтиков, которые сбегут с корабля в первом южном порту; молодчиков, предпочитающих палубу тюрьме. Брюсс всегда хвалился тем, что даже на Востоке, где многим его коллегам видятся сотни одинаковых масок, он различает индивидуальные
Теперь перед ним стоял рослый, красивый мужчина, и Брюсс затруднялся отнести его к какой-либо из изученных им категорий. Упрямый взгляд умных карих глаз обещает разумную и сильную волю. Да и держится он слишком независимо для сложившейся ситуации. Но чувствует ли он юмор? Есть ли у этого, по всей вероятности храброго офицера широта воззрений и интерес к психологическому миру противника - то, что адмирал считает непременным свойством цивилизованного человека?
– Ничего не поделаешь, - сказал Брюсе с притворным сожалением, - люди слишком обозлены. Они долго ждали этой минуты.
– Да, господин адмирал, слишком долго!
Брюсе нахмурился.
– На эскадре немало людей, посетивших эти воды в прошлом году, можно понять их нетерпение.
– В прошлом году их встретили еще менее любезно, - поддержал адмирала Мартынов.
– Я здесь человек новый и с интересом взглянул бы на ветеранов Камчатки. Говорят, в Англии недовольны ими и даже лишили их наград?
Мартынов говорил в сочувственном тоне, но едва Чэзз перевел эти слова, как Никольсон, стоявший за спиной Брюсса, почувствовал неудержимый порыв злобы. На его мощной груди, достойной служить моделью для портняжных мастерских морского ведомства, - хоть шаром покати. И русский офицер, как будто нарочно, не сводит с него глаз.
– Во всяком случае, - сказал Брюсс, - можете быть уверены, что никому из ваших людей не будет сделано вреда.
– Об этом мы сами позаботились, господин адмирал.
– Где ваши суда?
– спросил Брюсе с неожиданной резкостью.
– Они ушли.
– Куда? Я заставлю вас говорить!
Мартынов помрачнел. Он сделал резкое движение, и шинель, сползшая с правого плеча, упала на пол. Только теперь Брюсс заметил, что у есаула нет руки, что в его сильной фигуре есть что-то совсем молодое, юношеское. Есаул остановил Степана, попытавшегося набросить ему на плечи шинель.
– Я нахожу подобный вопрос большой неделикатностью со стороны господина адмирала. Разве в британском флоте отсутствует понятие о чести? Переведи точно!
– прикрикнул Мартынов на Чэзза.
– Мне многое о вас известно, - Брюсс снова изменил тон на мягкий, почти дружеский.
– Необыкновенный подвиг! Счастье, обретенное в этом диком крае... Я восхищаюсь вашим мужеством.
Если бы он знал, как пошло звучали в устах Чэзза его слова, содержащие, по мысли Брюсса, максимум благородства и терпимости! Купец заикался под презрительным взглядом есаула.
– Я сделал только то, что сделал бы всякий русский, преданный родине, - сдержанно ответил есаул.
– Я потерял руку - многие отдали жизнь за Россию. Вы ничего не узнали бы от меня, если бы мне и был известен пункт назначения эскадры. Но он неизвестен мне, господин адмирал. Направление судов должно было решиться с выходом в океан. В зависимости от попутного ветра. Ситха, Охотск, Аян и даже американские порты - весьма возможные пункты. Еще толковали о Батавии, об Анадыре, а также о гостеприимстве короля Сандвичевых островов.