Русский флибустьер
Шрифт:
– Оглашенная! – погрозив вслед кулаком, крикнула баба.
Девка вбежала на двор воеводы Авдеева и выпалила:
– Едут! Едут! До мельницы уж доехали!
Через четверть часа показался и поезд. Впереди верховые стрельцы, не меньше дюжины, за ними возок, четверней запряженный, позади еще два возка. И четверо верховых замыкали процессию. На двор заехали. Из переднего возка вышел царь. Ни с кем его не спутаешь – высокий, худой, в платье немецкого покроя, гладко выбритый.
Всё семейство Авдеева стояло перед крыльцом – жена Марфа Тимофеевна,
С царем на воронежскую верфь ехали два англичанина, Джон Ден и Осип Най. При них был толмач, но царь Петр и сам разговаривал с ними по-аглицки. Англичане же, в свою очередь, пытались овладеть русским языком, ведь им предстояло руководить рабочими при постройке кораблей.
Гостей разместили в палатах, после чего пригласили трапезничать, отведать угощения, какие бог послал. А послал бог и студень, и уху, и кашу тыквенную, и икру осетровую, и гусей жареных, и кур, и порося запеченного, и яблоки моченые. Антип Прохорович сам резал хлеб и раздавал гостям. Пили медовуху и вино заморское, произнося здравицы царю и иноземцам, да хозяину с хозяюшкой. И за праздник пили, за Покрова Богородицы.
После трапезы холопы убрали со стола, но гости не расходились, курили трубки и вели неспешную беседу о том, какая великая страна Русь.
– Вот построим флот, – говорил государь, – Азов отвоюем. И басурман из Крыма прогоним, и торговать легче станет и с Европой, и с Индией…
И все головами кивали, соглашались с царем. А царь посмотрел на Петрушу.
– Добрый сынок у тебя, воевода. Как звать?
– Петрушей, – ответил Антип Прохорович.
– Ишь ты, тезка, значит! А годков сколько?
– Семнадцать, – снова ответил воевода.
– Да не с тобой говорю я, – рассердился царь. – У сынка твоего языка что ль нету? А ну, Петруша, подойди-ка сюда! Да не тушуйся, не съем я тебя.
Петруша подошел к царю, поклонился.
– Да неча поклоны бить. А ну, повернись-ка! Смотри-ка, верста коломенская, повыше царя, небось, будешь. Давай-ка померимся.
Царь поднялся. Встали они с Петрушей спина к спине.
– Ну, как? – спросил государь?
– Вровень, ваше величество! – заверила Марфа Тимофеевна, гордая за сына.
– А сила как? Есть сила в руках-то? А ну-ка, сядь.
Царь указал на стул. Они сели на угол стола друг против друга, положили локти на столешницу, взялись за руки. Напряглись мышцы, надулись вены, глаза покраснели у обоих. Клонилась рука Петруши, но он не сдавался. Силился одолеть царя, хоть и боязно было. А ну, как рассердится царь, проигравши? Пять минут силились, но так никто другого и не одолел.
– Ничья! – произнес государь, отпуская руку. – Силен, мерзавец!
И похлопал Петрушу по плечу.
– Такие
Те закивали головами:
– О, йес!
– А сделаю-ка я его капитаном! Ты как, Петруша? Согласен?
Парень пожал плечами.
– Что жмешься как девица красная? Отвечай царю!
– Согласен, – набравшись храбрости, ответил Петруша.
– Ну вот и славно!
– Да куда ему в капитаны! – всплеснула руками Марфа Тимофеевна. – Молод еще!
– В самый раз! – отрезал царь. – Я в его годы уже государством править начал. Нешто кораблем управлять труднее?
И добавил твердо:
– Так что, Петр Антипыч, в Англию учиться поедешь.
Ночью выпал снег. Наутро крыши домов и сараев, ветви деревьев, плетни и заборы, телеги и разная утварь, оставленная на подворьях,– все стало белым. По приметам от первого снега до санного пути шесть седмиц, значит, к концу ноября можно ожидать постоянного снега, и возвращаться в Москву царский поезд будет уже на полозьях.
Под сосною за рощей возле яра снега совсем не было – могучее древо, словно зонтом укрыло полянку под собой. Петруша и Анастасия стояли под деревом, взявшись за руки. Они прощались.
– Царь забирает меня с собой в Воронеж, где строятся корабли, – говорил Петруша. – А потом сразу в Москву поеду. А оттуда – в Англию корабельному делу учиться. На капитана.
– Долго ль не будет тебя?
– Покудова сам не знаю. Может год, а может, и более.
– Я же от тоски помру.
– Ну уж прям! Не печалься. На обратном пути из Воронежа еще встретимся. А из Англии я тебе письма слать буду оказией.
– Ну, что поделаешь… Добрый час. Удачи тебе, Петрушенька!
Приподнявшись на цыпочках, Анастасия дотянулась до Петрушиной щеки. А он нагнулся, обнял девушку и поцеловал в алые губы.
Глава 2
Крещенские морозы в тот год трещали недолго. Ветер с юга принес оттепель и сильный снегопад. Анастасия сидела у окна и занималась рукоделием. За окном плавно и медленно к земле опускались легкие и ажурные, словно вытынанка, снежинки. Анастасия плела кружевную накидку. Ее рука ловко вращала коклюшку, палец другой руки придерживал нить, и узоры плелись тонкие, ровно как снежинки за окном. День близился к сумеркам, в светлице становилось темнее, но Анастасия не зажигала свечей, щурилась, стараясь продолжать работу при дневном свете.
В светлицу вошел Афанасий Силыч, отец Анастасии. Афанасий был вдов, жена его Аграфена померла десять лет назад, а новой спутницей жизни он так и не обзавелся – не хотел мачехи для любимой дочурки, в которой души не чаял. Афанасий встал за спиной Анастасии, полюбовался её работой, кружевным узором.
– Лепо плетешь, доченька, – похвалил он. – Прям как мастерица настоящая.
– Ой, скажешь, тятенька, так уж и мастерица – поскромничала Анастасия. – Мне бы еще вот такой нити серебряной.