Русский фронтир
Шрифт:
По случаю собрания Резанов был при параде. На расшитом мундире выделялись ордена, у пояса висела шпага, и точно так же, в парадной форме, была вся свита графа.
– Я уже проводил подобные собрания благородного сословия во многих штатах и теперь говорю, что рад видеть здесь опору трона государя в далеких от Европы землях. – Речь Резанова лилась легко и непринужденно, а голос легко разносился по залу, будучи слышимым отовсюду. – Для начала я хотел бы от имени императора поблагодарить всех за ту поддержку, которую вы оказали в борьбе с отрядами повстанцев, собиравшихся отколоть ваш благодатный край от империи. Кто – строгим
Само послание было зачитано перед вставшими дворянами на французском. Теплые слова далекого императора легко проникали в сердца и вызывали у людей восторг.
Когда шум утих, Резанов чуть приподнял руку, показывая, что сказано еще не все, и продолжил:
– В своей милости и заботе о новых подданных империи государь приказал учредить в Санкт-Петербурге новый кадетский корпус с названием Испанского. Отныне там будут учиться отпрыски благородных семей Мексики и Калифорнии. Целью подобного нововведения является стремление, чтобы ваши дети смогли быстро и успешно влиться в общеимперское дворянство и занять посты, согласно своим способностям и склонностям. Программа подготовки кадетов будет весьма обширна. Тут и изучение языков, и военное дело во всевозможных тонкостях, и многое другое. По окончании одна часть произведенных в офицеры по желанию продолжит службу на родине, другая – в европейской территории империи. От себя могу добавить – среди высших сановников России немало людей самых разных наций и вероисповедания. Выходцы из Франции и Италии, многочисленные немцы и поляки, уроженцы Кавказских гор, татары… Единственный и безусловный критерий – верность нашему общему государству. И конечно, желание служить.
Бывших офицеров можно было увидеть в любых гражданских управлениях всех стран, и потому предложение многим показалось весьма выгодным. Испания не слишком радовала креолов возможностями сделать карьеру. Но кто же не желает видеть своих детей знатными и уважаемыми людьми? Тем более когда речь идет о России, чей авторитет был необычайно высок, а двор после Французской революции считался самым блистательным в мире.
Дальше наступил черед деловых вопросов. С какого возраста принимаются в корпус? На своем ли коште происходит обучение, или содержание кадетов берет на себя государство? Кто оплатит переезд? Каков принцип последующего распределения и службы?
– Они просто хотят сделать из наших детей заложников, – пробурчал себе под нос один из землевладельцев, не слишком довольный новой властью, однако когда речь зашла о записи в кадеты, пробился к столу одним из первых.
– Я не призываю всех дать немедленный ответ. Посоветуйтесь с супругами и самими детьми, подумайте. Шаг ответственный. Могу лишь сказать – военная служба считается в империи очень почетной, и каждый связывающий с ней свою судьбу как бы становится членом большой семьи, – добавил Резанов сквозь гул. – Но слишком и не медлите. Лето на исходе, и суда с будущими кадетами должны будут отправиться в путь самое позднее через пару недель, чтобы успеть доставить пассажиров до окончания навигации.
Но большинство это знало и без слов наместника. Сами потомки конкистадоров, испанские дворяне на чисто подсознательном уровне готовы были хотя бы в детях вернуться на стезю, когда-то прославившую их предков.
Если нынешняя мексиканская армия вызывала у собравшихся мало восторгов,
– А вечером я приглашаю вас всех с семействами на бал, – докончил выступление наместник. – Буду рад вас видеть.
Нет лучшего способа обеспечить симпатии к власти, чем выход в свет многочисленных женщин. А те потом уж сами обработают мужей в нужном русле.
Ночная кукушка всегда перекукует дневную.
6
Было уже далеко за полночь. Во всех многочисленных разбросанных по степи хуторах станицы давно спали уставшие за день казаки и их семьи. Лишь в вытянувшихся вдоль линии заставах несли службу часовые. Привычное дело: граница – место беспокойное, и кто-то всегда должен охранять сон станичников.
И горело окошко в доме местного священника. Но на то были иные причины. Отец Григорий восседал за столом совместно с отцом Домиником – они вели свои нескончаемые споры.
– Нет, ты мне скажи, почему Дух Святой должон исходить не токмо от Отца, но и от Сына? – в невесть который раз вопросил Григорий, зачем-то поводя перед носом собеседника пальцем.
– Так как иначе… – Доминик попытался сфокусировать взгляд на персте Григория, но сделать это оказалось не столь просто.
Тогда монах переключил внимание на порядком разгромленный стол в надежде, что хоть закуска поможет стать чуть более трезвым и достойно ответить оппоненту. После нескольких попыток ему удалось нашарить кусок вареной курицы и кое-как сжевать остывшее птичье мясо.
Надежды обманули. Не в первый и не в последний раз. Окружающее упорно не желало приобрести положенную четкость, коварно расплывалось, и в полном соответствии с внешним миром никак не могли оформиться в нечто определенное мысли.
– Сын ведь, – наконец изрек Доминик.
Но не стоит все сваливать лишь на употребление определенных напитков. Спор на чужом языке – дело достаточно трудное. Вернее сказать – выпитое усугубило положение монаха, сделало его достаточно безнадежным.
– Ну, сын. – Григорий выглядел гораздо лучше. Кто не знал священника, мог бы решить, будто он вообще не пил. Если, конечно, исключить запах сивухи, исходящий от батюшки.
Доминик хотел что-то сказать, но на его беду стол вдруг качнулся и устремился навстречу лбу.
Звук получился такой, будто дерево ударилось о дерево. Только Доминик ничего не услышал. Он так и засопел, не отрывая головы от столешницы и даже не ведая, что промахнулся и не попал лицом в ближайшую миску.
– Эх, – пренебрежительно заметил Григорий, оставшись таким образом в полном одиночестве.
Он осторожно потормошил монаха за плечо. Потом проделал то же самое, но более энергично. Никакой реакции не последовало.
– Эх, как разморило человека! – вздохнул отец Григорий. – И с чего бы?
Последнее прозвучало на редкость простодушно. Сам-то Григорий чувствовал себя весьма бодро и действительно не мог понять: почему вдруг ослаб собеседник?
В углу стола стояла наполовину опорожненная четверть, и сохранившаяся часть ее содержимого звала к продолжению беседы. Только беседовать было не с кем.
Григорий посмотрел за окно. Нет ли кого проходящего мимо?
За окном царила такая плотная тьма, что разглядеть хоть что-нибудь оказалось невозможным. Да и кому там ходить, когда все вокруг ложатся с заходом солнца?