Русский купидон
Шрифт:
— А пока резинки не израсходует!
После этого Эдик окончательно поник, разогнал всех из магазинчика и вывесил табличку «Закрыто». Максу ничего не оставалось, как бежать от своей популярности домой.
Спаниель Василий отсутствовал — вероятно, удовлетворял охотничьи инстинкты. Макс выгрузил продукты, торопливо забросил пиво и минералку в морозилку и уселся за стол. Следовало обдумать план действий на грядущую ночь.
С одной стороны, тема сна, настойчиво развиваемая гражданкой Синельниковой в ее письме, предполагала бесшумное проникновение в спальню означенной гражданки, пока она
С другой стороны, можно было бы появиться в облике призрака, облаченного в белые развевающиеся одежды, разбудить Синельникову какими-нибудь цветочками или музыкой небесных сфер… Правда, в этом случае она тоже заорет.
В итоге Макс остановился на простом и элегантном появлении. Молчаливый смуглый пират стоит в тени тех же самых кустов, где прошлой ночью она видела его обнаженным и жаждущим ее любви…
И с исцарапанным задом, добавил безжалостный внутренний голос. Правда, его она могла и не заметить.
Лена вошла в свою спальню и села на краешек кровати — спина прямая, руки сложены на коленях, глаза закрыты. Если это мираж — ничего не произойдет, если явь — по крайней мере, никто не скажет, что она первая бросилась Максу на шею.
Секунды били в ушах набатом, пульс вторил им, то учащаясь, то замедляясь. Придет ли Макс? Или это его очередной злой розыгрыш, месть за вчерашнее унижение?
Она медленно досчитала до ста и открыла глаза. Макс стоял в дверном проеме и пристально смотрел на нее. Сердце бухнуло прямо в висках. Почему он молчит? Чего он вообще хочет?
Она приподнялась с кровати и хотела что-то сказать, но Макс приложил палец к губам и покачал головой. И продолжал чего-то ждать.
Неожиданно в голове Лены ясно и ярко замерцала простая и разумная мысль: сейчас перед ней два пути, один — выгнать Макса, теперь уже точно навсегда, второй — еще один раз в жизни совершить безумный поступок и, возможно, изменить этим свою жизнь.
Она резко выдохнула и шагнула к нему. Обвила руками мускулистую шею и заглянула в глаза. Макс не стал ломать комедию дальше. Его ладонь нежно и властно прошлась по ее пылающей щеке, а затем он ее поцеловал. И Ленка Синельникова почувствовала ни с чем не сравнимое облегчение — ибо теперь все шло так, как и должно было идти.
Его губы скользнули вниз, по шее женщины. Бережно расстегнув и раздвинув воротник блузки, он приник к ее плечу. Один поцелуй, другой, все ниже, ниже — и вот она уже вспыхнула, загорелась, выгнулась в его умелых руках. И задохнулась от восторга, вновь ощутив ту самую власть — власть отдающего, власть уступающего, власть с восторгом погибающего от любви.
Его губы проскользили по ключицам, задержались на бешено бьющейся синей жилке, а потом Максим нежно и властно принялся раздевать Лену, больше уже не прерывая жадного и бесконечного поцелуя.
Два обнаженных тела слились в объятии, напряженные и каменно-твердые
О, теперь они не были детьми, впервые познавшими плотскую любовь. Мужчина и Женщина, первые и единственные на Земле любовники, медленно и вкрадчиво поднимались к вершинам общего блаженства, неторопливо познавая друг друга заново.
Рука Максима легла Лене на грудь, обожгла жаром и тяжестью, большой палец настойчиво ласкал каменно-твердый бутон соска. Из груди женщины вырвался первый стон — и тогда только они оба поняли, что так и не проронили до сих пор ни слова. Теперь же слова были больше не нужны.
Луна заливала их тела серебром, а воздух становился все горячее и невыносимее. У Лены подогнулись ноги, и Макс бережно подхватил ее, чтобы уже через секунду швырнуть ее на постель и мгновенно навалиться всей тяжестью сверху. Почти сразу же он приподнялся, окинул жадным взором обнаженное и совершенное в своей наготе тело женщины, медленно развел ее бедра шире и опустился вновь, еще медля, еще не овладевая… В конце концов, это же был ее сон.
Он целовал ее грудь и живот, ласкал, гладил, нажимал и отпускал, а она выгибалась в сладкой судороге, стонала все громче — и когда его жаркое дыхание коснулось ее бедра, замерла на мгновение, чтобы потом раскрыться всем своим естеством навстречу, подобно тропическому цветку, распахивающему нежные лепестки навстречу солнечным жарким лучам.
Он улыбнулся, почувствовав приближение ее оргазма. И осторожно, очень медленно — хотя только боги знали, чего ему это стоило — начал входить в нее.
И в тот момент, когда они стали едины, за окнами лопнула жаркая тишина, громыхнул раскат грома, полыхнула ослепительно-синим светом молния, и началась гроза.
Лена и Максим ее практически не заметили, потому что их тела и души в данный момент закрутил куда более мощный вихрь — вихрь их страсти.
И уже летя с невидимой и головокружительной высоты в бездонные объятия бархатной тьмы Великого Ничто, Лена только доверчиво стиснула руку Максима. Теперь все встало на свои места — а Вселенная может и подождать!
— Глаша, проснись немедленно!
— Симка, отстань. Я лекарство выпила.
— С каких это пор благородный кагор называется лекарством? Глаша, немедленно открой глаза. У меня потрясающие новости.
— Ой, господи, будет мне покой или нет? Что случилось?
— Скандал. Интрига. Сплетня. Кулебякино взорвется изнутри. Мой план сработал.
— Какой план?
— Коварный, разумеется. Слушай: сегодня Макс Сухомлинов вышел от Ленки Синельниковой в два часа ночи.
— Симка, ты безнадежно отстала от современной жизни. В наши дни он может выйти от нее даже в четыре утра — это еще ни о чем не говорит…
— Да? А то, что он вышел через окно и в одних трусах — это говорит хоть о чем-нибудь?
— Иди ты!
— Сама иди.
— Ты что, подсматривала?
— А как же!
— Серафима, мне стыдно за тебя. Неужели в трусах?
— Да! И всю остальную одежду он нес на плече. И перепрыгнул живую изгородь! И изобразил из себя Тарзана!