Русский купидон
Шрифт:
— Ой, кричал?
— Нет, бил себя в грудь кулаками. Глаша, я знала, что у меня получится!
— Между прочим, письмо писала я.
— Под мою диктовку, несчастная. Ладно, неважно. Так-с, дело пошло. Переходим к следующему этапу. Надо поговорить с Ленкой.
— Сима! Тогда она поймет, что мы подсматривали!
— Смотря как поговорить. Аглая Владимировна, подъем! Уже одиннадцать часов! Нас ждут великие дела, а по жаре не побегаешь.
Лена Синельникова выползла на улицу за пять минут до полудня
Лена хмыкнула и почесала укушенное взбодрившимся после дождя комаром плечо. Потом перевела взгляд на ступеньки — и расхохоталась. На нижней, широкой, лежал и крепко спал черно-белый лохматый коврик. Задние ноги у Василия иногда подергивались, а из мерно вздымающейся груди доносилось грозное тявканье. Вероятно, во сне Василий загонял кабана…
Лена с хрустом потянулась, вскинула к небу лицо и рассмеялась. Она чувствовала себя легкой и невесомой, словно воздушный шарик. И во всем теле такая приятная гибкость образовалась…
Сегодня день обещал быть не таким убийственно жарким, после ночного ливня вся кулебякинская природа воспрянула духом. А может, виной всему Ленино прекрасное настроение, — но трава была изумрудной, розы — алыми, небеса — бирюзовыми, и все в мире дышало негой и любовью.
Она спустилась с крылечка — Василий приоткрыл один глаз и приветственно стукнул хвостом об ступеньку — и пошла к калитке. Когда «сотни ласковых глаз с улыбкой смотрят на нас»…
— Аленушка, деточка, как я рада тебя видеть! Заходи к нам!
Лена обрадованно улыбнулась. Сестер Кулебякиных она не только уважала, но и искренне любила — за прекрасное чувство юмора и трогательную нежность друг к другу. К тому же мама Лены приходилась сестрам троюродной племянницей… кажется.
Серафима встретила ее на ступенях белого домика, обмахиваясь шикарным веером из страусовых перьев. Аглая приветственно замахала из тени на веранде. Веер у нее тоже был, но чуть поменьше. Серафима налила Лене чаю со льдом и испытующе уставилась на нее.
— Мы так за тебя волнуемся, Леночка! Особенно в последнюю неделю.
Она чуть чаем не поперхнулась и удивленно уставилась на скорбно поджавшую губы Серафиму.
— По… почему?
— Ну как же! Этот крупченковский дом заброшенный, а теперь еще и этот новый русский… Додуматься купить участок, граничащий с твоим!
— Серафима, но ведь мой участок и так граничит с его…
— Это совершенно другое дело, Алена! Сразу видно сухомлиновскую подлую породу. Он тебя окружает, не видишь?
Лена неуверенно рассмеялась.
— Я же не крепость, чтобы меня окружать. И потом, вы же сами переживали, что у меня с той стороны заброшенный участок…
— Он с тобой разговаривал?
Лена почувствовала, что краснеет, и торопливо уткнулась в кружку.
— Ну… естественно, мы беседовали… по-соседски,
— Это той, которая у тебя на крыльце спит?
— Да. Васька. Ужасно смешной…
— И ты можешь с ним беседовать?
— С Васькой? Ой, он все понимает…
— С Сухомлиновым.
Лена опять смешалась.
— Серафима Владимировна, я с ним не то чтобы беседовала, я просто общалась со своим соседом. И вообще, старую вражду давно пора забыть. Мы же не в средневековье, в конце концов! Я даже не помню, из-за чего она началась…
— Из-за земли, из-за чего же еще. И будь осторожна — Сухомлинов сначала окружит тебя своими владениями, а потом отберет у тебя твой дом.
Лена залпом допила чай и сердито отодвинула стакан.
— Серафима, вы меня извините, но это уж прям детектив какой-то! Еще скажите, что он меня задумал соблазнить, чтобы…
Язык она прикусила, но краска бросилась в лицо мгновенно. Серафима и Аглая Кулебякины поджали бесцветные губы совершенно одинаковым образом, после чего Серафима изрекла:
— Дитя, ты не можешь знать всей низости мужского нрава, если ему что-то… не по нраву, прости мой каламбур. Аглая — та счастливо отделалась, но я, я прожила в рабстве всю жизнь! Под пятой, можно сказать, угнетателей. И подари мне Господь сейчас новую жизнь — я прожила бы ее в чистоте и одиночестве, не знаясь с деспотами и мужланами. Заходи почаще и будь осторожна.
Лена Синельникова шла через улицу, шлепая по раскаленному асфальту босыми пятками, и улыбалась своим мыслям.
«Деспоты и мужланы» Серафимы прожили свои жизни под властной пятой своей очаровательной супруги, и вертела она ими, как хотела, а что до Аглаиной чистоты… В Кулебякине каждый знал шикарную легенду о том, из-за чего на самом деле поссорились Лемешев и Козловский. Да-да, именно из-за Аглаи.
На веранде белого домика шел военный совет. Серафима стукнула сухоньким кулачком по столу.
— Влюблена как кошка! Пора писать второе письмо.
— Симка, отстань от них. В самом деле, это для нас все так серьезно — Сухомлиновы, Синельниковы, родовая вражда… Максимка никогда не был похож на папашу, он добрый мальчик. И зачем ему Аленушкин участок?
— Глаша, я и без тебя знаю, что он добрый и что участок ему ни к чему. Но в подобной истории важно не стоять на месте. Если действие замедляется, пиши пропало. Поэтому теперь письмо получит Аленка!
— Но Сима, ты меня извини, как же мы сочиним от лица мужчины? Совершенно иной стиль, другие приоритеты…
Серафима задумчиво выщипывала из веера пух.
— Ты права. Мне еще в тридцать восьмом говорила Ниночка Склярова: мы полдня гробим на выщипывание бровей, а они все равно смотрят только на задницу…
— Серафима!
— Вот что, Глаша. Ты совершенно права — и потому отправляйся в «Кулебяку».
— Зачем?
— За «Плейбоем». Придется изучить дополнительные материалы.