Русский манифест
Шрифт:
Когда-то книги Исы Капаева, как и Муссы Батчаева, издавались в Москве массовыми тиражами и были доступны в любом уголке большой страны, удовлетворяя любопытство тех, кто хотел знать о том, чем живут эти народы. Сегодня тиражи их книг – сотни экземпляров – для друзей, знакомых, библиотек…
Кто от этого выиграл?
Разве что неуч, который кичится своим невежеством…
Жаль только, что расплачиваться за самонадеянность этого неуча приходится обществу…
Да, несмотря на пустые прилавки в магазинах, мы были в той стране чертовски богаты.
Потом пришёл капитализм.
СССР не стало.
Дефицита продуктов и ширпотреба не стало.
Правда, появился более страшный дефицит.
Дефицит, поражающий душу.
Дефицит
Мой мир сузился, замкнулся в рамках минувшего, и на отдалении всё более и более острой становится ностальгия по ушедшим временам. Нет, не по советской империи и партийном диктате, которыми всё продолжают пугать нас доброхоты. Ностальгия по тому, что моя книжная полка, на которой мирно уживаются, обогащая друг друга, прагматично-рассудочный Запад, знойно-лукавый Восток, эмоционально-энергичный Юг и рассудительно-основательный Север, вот уже многие годы совсем не пополняется…
А ведь внукам придётся тратить силы и время на обретение утраченного.
Я нисколько в этом не сомневаюсь.
2009
От опьянения свободой к хрусту кокона
(Русская литература в журнале
«Южная звезда» 2001-2011 гг.)
ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
Всё в подлунном мире циклично. И этому маху эволюционного маятника времени подчиняются все без исключения, даже критики, взявшие на себя непомерную ношу претендовать на прозорливость, быть судьями. Оттого и не могли они не поддаться общему апокалиптическому настроению, не могли не внести свою лепту в общий хор хулителей выпавшего на нашу жизнь периода перехода из одной формации в другую. И трудно с ними не согласиться, ежели видеть страну в границах московской кольцевой дороги, а оценивать тот же литературный процесс по столичным писательским тусовкам и продукции столичных же издательств.
Не буду спорить, маятник занял своё крайнее положение бездуховности, так воспринимает во всяком случае сегодняшний день наше поколение, знавшее, может быть, более застойные, но и более духовные годы. И мы это ощущаем даже в менее подверженной разложению провинции, благодаря массированному оболваниванию телевизионной ложью. Каково же на переднем крае, в столице, там и просвета в рыночном разгуле серости не видно…
Впрочем, это утверждение вполне подходит и к брежневским застойным временам, тогда так же массово издавалась идеологическая – правда, благодаря цензуре и грамотному институту редактуры, более качественная, чем ныне – стряпня. А в дефиците было истинное, то, что является продолжением многовековой столбовой дороги общечеловеческой эволюции культуры. То есть эволюции души. И в самые аховые и смутные времена всегда находились творцы, которые создавали то, о чём не ведали даже авторитетные критики, старательно изучавшие наглое, нахрапистое, что лезло в глаза, что преподносил им издатель, служащий то режиму, то рынку. И крайне редко, оттого имена таких провидцев и остались в истории, вечности.
Не в обиду сегодняшним достопочтимым критикам будет сказано: стоило бы отвлечься от яркой мишуры раскрученных писательских проектов да вспомнить своих предшественников более чем столетней давности с их умением находить истинное под наносным. Оттого и не могу согласиться с теми, кто торопится прошедшее десятилетие обозвать непродуктивным, выхолощенным. Именно в это десятилетие, судя по книжным магазинам, несомненного засилья комерческого чтива, пусть маленькими тиражами, но выходили за счёт автора или с помощью редкого филантропа настоящие книги. Продолжали удерживать плацдарм высокого мастерства пусть и мизерными тиражами не только старые известные толстые журналы, но и появившиеся, невзирая на их очевидную коммерческую невыгодность, новые. И функции у них остались прежними: связывать неразрывный литературный (духовный) процесс, предоставляя
Но я бы согласился с пессимистами в том, что публикации минувшего десятилетия в толстых и не очень толстых журналах, в мало– или многотиражных книгах, долженствующих вроде бы поднять планку художественности и мастерства, в действительности снизили её. Но при этом существенно расширили диапазон творческих изысканий.
Я называю это «опьянением свободой».
Когда было многое под запретом, Слово позволяло себя раскрыть настоящим мастерам, делясь тайной многозначностью многомерности, мощью, неподвластной даже времени. Снятие запретов, в том числе нравственных и профессиональных, породило вал словесных поделок, обманок, в которых преобладает смысл поверхностный, одномерный, а оттого практически не воздействующий на внутренний мир, душу человека. А зачастую и дезориентирующий, развращающий, лишающий той самой духовной силы, которая и делает человека человеком. Самыми многотиражными, востребованными издателями, которые утратили просветительский дар, стали поделки ремесленников строчкогонства, подражательства.
Но нам надо было и это пережить в начале двадцать первого века, освоив эти негативные уроки. И, на мой взгляд, в это десятилетие литературный процесс прожил три жизни, три этапа.
Первый этап. БЕЗ ЦЕНЗУРЫ
1. ПОЭЗИЯ КАК ПРЕДОЩУЩЕНИЕ
Вот уже десять лет я читаю замечательную поэзию. Именно поэты первыми начали латать пробитое, прорванное матом, криминальным жаргоном и скудоумием поле русской словесности. Есть поэты, с которыми мы вместе прожили и пережили это десятилетие, осмысливая себя, время, страну, неустанно трудясь, противостоя разлагающей заразной деградации.
В 2001 году на страницах «Южной звезды» появилась подборка ставропольчанина Сергея Сутулова-Катеринича. И в ней стихотворение
РОЖДЕСТВО-2000
Версия «Лексикон»,
Словно дряхлый комод…
Выскочи на балкон:
«Батюшки! Новый год!»
Радостно одному -
Брошенный, как пятак…
Клином на Колыму
Мыслей плывёт косяк.
Холодно. Горячо.
Хохотом душишь стыд.
«Come in», – ворчит сверчок.
Он за камином спит.
Выключи телефон -
Можно на целый век.
Рубрика:
«Божий сон».
Версия:
«Человек».
Лампочка над столом -
В тысячу Ильичей…
Скоро покинешь дом
Царственных рифмачей.
Вольно верстай судьбу:
Свечи, вуаль, Версаль.
Точка. Тире. Табу!
Водка, селёдка, Сальск.
Выруби патефон
Точно на слове «Ночь».
Паспорт. Графа «Дракон».
Лекция «Сын и дочь».