Русский масскульт: от барокко к постмодерну. Монография
Шрифт:
Не случайно первое известное историческое повествование на Руси получило название «Повесть временных лет», а в полном виде: «Се повести времяньных [т.е. прошедших – И.К.] лет, откуду есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть». Речь, таким образом, шла о ретроспективном объяснении своеобразия Руси, об осмыслении ее истоков, о понимании настоящего Руси через ее прошлое и отыскании фундаментальных причин, обусловивших далеко идущие следствия в настоящем и будущем.
Совершенно очевидно, что «Повесть временных лет» несла в себе определенное идеологическое (а именно религиозно-патриотическое) задание и была призвана доказать, что Русская земля, неповторимая и величественная в своей истории, не уступает по своим
При таком серьезном идеологическом задании, ставшем актуальным в годы правления Ярослава Мудрого (1019 – 1054), изложение реальных исторических событий не могло не быть избирательным и тенденциозным, а их интерпретация и оценка – пристрастными и субъективными, т.е. прямо или косвенно оправдывавшими полученный от лица молодого древнерусского государства «социальный заказ».
Однако, при всей серьезности и авторитетности идейного замысла первой русской летописи, в ней было заключено и другое, не менее важное задание. Все эти важные государственные, патриотические, религиозные и нравственные идеи должны были быть донесены до максимального числа реципиентов, т.е. должны были получить массовый характер. Для достижения такой масштабной задачи летописание должно было использовать довольно изощренные приемы завлекательности, а значит, было устремлено, наряду с постоянным расширением социальной среды (в лице персонажей и читателей исторического повествования), – к максимальной беллетризации текста (подключения интриги, фантастики, обострения сюжетных коллизий, разнообразия системы образов, мотивов, изобразительных средств и т.п.).
Несомненно, что русские летописцы, начиная с самых первых, использовали в своем историческом повествовании различные устные предания и отдельные записи по следам горячих событий, возникавшие вместе с распространением письменности на Руси. Вместе с тем летописцы не были простыми компиляторами известных им национальных источников. Первые русские историки были одновременно и писателями: они занимались добыванием исторических сведений, отбирали те версии, которые их больше убеждали или политически устраивали, творчески перерабатывали найденные свидетельства и трактовки, систематизировали их и литературно оформляли, придавая излагаемым событиям увлекательный или назидательный смысл. В этом отношении их труд был не столько исследовательским или непредвзято описательным, сколько творческим, ярко субъективным, художественным. Летописцы не останавливались и перед сочинением тех или иных подробностей, очевидцами которых они не могли быть, а подчас – и самих событий, если те соответствовали определенной идеологической концепции, которую они отстаивали. В результате летопись от одного автора к другому «обрастала» все новыми и новыми деталями, образами, мотивами и идеями, разрастаясь кумулятивно.
В самом деле, есть большой соблазн представить композицию «Повести временных лет» как кумулятивную, во многом перекликающуюся со строением кумулятивных сказок. Обратимся к определению В.Я. Проппа: «Основной композиционный прием кумулятивных сказок состоит в каком-либо многократном, все нарастающем повторении одних и тех же действий, пока созданная таким образом цепь не обрывается или же не расплетается в обратном, убывающем порядке» 98 . Конечно, трудно однозначно представить, какой «обрыв» исторической цепи представляли себе авторы «Повести» в заключение национальной истории или как они мыслили ее «расплетание» в обратном порядке, тем более что многочисленные ее авторы могли видеть этот «конец истории» совершенно по-разному. Но, несомненно, многие отдельные сюжеты «Повести» выстроены кумулятивно, да и само историческое повествование в ней выглядит как «многократное,
98
Пропп В.Я. Русская сказка. М.: Лабиринт, 2005. С. 329.
Опирались древнерусские книжники на известные им византийские и болгарские хроники, суммируя и обобщая мировой и европейский опыт исторического повествования. Однако авторы русских летописей не только не пытались подражать византийским хронистам – например, Георгию Амартолу и Иоанну Малале, – но, напротив, скорее отталкивались от византийского историографического канона. Если византийские историки описывали царствования каждого императора или царя, его преемника, характеризуя их последовательность и продолжительность, то русские летописцы описывали последовательность самих событий, посвящая каждую летописную статью одному году («лето от сотворения мира»).
Древнерусские историографы скорее демонстрировали сам ход истории, осуществляемый свыше, в который так или иначе вписывались отдельные деятели Русской земли, нежели описывали, как история творится людьми. Поэтому так часто в русских летописях звучит осуждение усобиц и крамол, чинимых неправедными князьями и нарушающих идеальный порядок истории. В этом отношении само историческое повествование, вольно или невольно, приобретало занимательный и непредсказуемый характер: как бы борьбы божественного Порядка с мирским хаосом.
Наконец, важным для понимания русской летописи как литературного произведения оказывается активная идейная позиция летописца, поддерживавшего те религиозные и политические проекты, которые казались ему правильными и своевременными. На этом основании летописец, творчески переписывая текст своего предшественника, привносил свое видение событий, опуская те или иные подробности, дополняя текст извлечениями из известных ему источников, давая событиям и людям иную интерпретацию и оценку, нежели протограф, нередко домысливая, по собственному усмотрению, факты и, вольно или невольно, модернизируя историю.
Древнерусские писатели не знали авторства – ни чужого, ни своего; поэтому, внося изменения в текст исторического повествования, они верили, что это их Господь вразумил в отношении правды, что сами они – всего лишь перо в руке Божьей, что не они творят историю, а Бог ими руководит в постижении мира и смысла бытия и творит историю. Но несмотря на такие, характерные для Средневековья представления, фактическое многоголосье авторов то выливалось в унисон, а то создавало постоянные перебои ритма повествования или демонстрировало драматические «узлы», в которых соединялись разные нити исторических событий.
Восстановить действительный ход исторических событий по русским летописям так же трудно, как и установить подлинное авторство летописных текстов, многократно переписывавшихся и переделывавшихся в соответствии с веяниями времени или требованиями властей. Так, «Повесть временных лет» дошла до нас в составе различных летописных сводов. Самые старшие из них – Лаврентьевская летопись (1377 г.), Ипатьевская (20-е годы XV века) и Первая Новгородская летопись (30-е годы XIV века). Все последующие летописные своды XV и XVI веков также включали в свой состав «Повесть временных лет» в переработанном виде. Сам канонический текст «Повести временных лет» имеет сложную и не до конца проясненную историю, разгадкой которой занимались многие выдающиеся отечественные ученые – академики А.А. Шахматов, М.Д. Приселков, Д.С. Лихачев, В.М. Истрин, Б.А. Рыбаков, И.Н. Данилевский и др.