Русский мир. Часть 2

Павловская Анна Валентиновна

Программа пансиона постоянно расширялась и была выше уровнем, чем в гимназии. Учившийся в нем в конце 1820-х гг. Д. А. Милютин отмечал, что «заведение это пользовалось в то время прекрасной репутацией и особыми преимуществами». Помимо традиционных предметов в пансионе изучали и некоторые части высшей математики, естественную историю, римское право, русские государственные и гражданские законы, римские древности, эстетику, читался даже курс «военных наук». Из древних языков изучали латинский, а позже при министре Уварове ввели и греческий. Однако самым сильным местом в программе Благородного пансиона была русская словесность. Неслучайно среди его выпускников имена великих русских поэтов В. А. Жуковского, А. С. Грибоедова, М. Ю. Лермонтова. М. А. Дмитриев, учащийся пансиона в 1811–1812 гг., отмечал, что самой сильной стороной их обучения было «литературное образование, которое более всех других способствует не к специальным знаниям,

а к общей образованности, которая, соответствуя потребности тогдашнего просвещенного общества, была действительно нужнее положительных знаний»¹⁴⁷.

Ту же особенность отмечал и Милютин: «Преобладающей стороной наших учебных занятий была русская словесность. Московский университетский пансион сохранил с прежних времен направление, так сказать, литературное. Начальство поощряло занятия воспитанников сочинениями и переводами вне обязательных классных работ». Воспитанники пансиона, по его словам, очень много читали, устраивали литературные диспуты, составляли рукописные альманахи, ежемесячные журналы. Сам Милютин, например, был редактором рукописного журнала «Улей», в котором были помещены некоторые из первых стихотворений Лермонтова. Частью широкого литературного образования были и театральные представления, которые регулярно устраивали в пансионе. «Все эти внеклассные занятия, – замечает Милютин, – конечно, отнимали много времени от уроков, зато чрезвычайно способствовали общему умственному развитию, любви к науке, литературе, чтению; а такой результат едва ли даже не плодотворнее одного формального школьного заучивания учебников…» Восхищаясь системой образования в пансионе, Милютин не забывает мимоходом отметить и недостатки более поздней эпохи: «Тогда учащееся юношество вообще не подвергалось мономании “классицизма”, не притуплялось пыткой греческой и латинской грамматики; тогда не было “вопроса о школьном переутомлении!”»¹⁴⁸

Не менее важна была особая атмосфера, которую удалось создать в Благородном пансионе. Выпускники его становились товарищами на всю жизнь, сохраняя чувство благодарности к воспитавшему их учебному заведению. Знакомый Милютина, также учившийся в пансионе, писал ему после выпуска в одном из писем: «Оно священно для меня во многих отношениях, я обязан ему всем моим образованием; ничто не может в жизни заменить те незабвенные минуты, которые доставлял мне пансион, – и вот почему каждый из наших сотоварищей столь же дорог для меня, как ближайший родственник…»¹⁴⁹

Воспоминания о быте пансиона оставил М. А. Дмитриев. Записки его вообще выдают человека, неудовлетворенного жизнью, они полны желчи даже по отношению к самым близким людям. Его воспоминания о жизни в пансионе достаточно противоречивы. С одной стороны, он пишет о прекрасно составленной широкой гуманитарной программе, о гибкой системе обучения. Каждый ученик имел свой индивидуальный план обучения и по каждому курсу переходил из класса в класс, т. е. мог уйти вперед по одним и отстать по другим предметам. «Нынче требуется, чтобы ученик шел во всех предметах равно, – сетует он, – что решительно невозможно. <…> Но как вы хотите этого равенства? Есть головы, способные к языкам или к словесным наукам и не способные к математике… За что же угнетать способности, данные природою, и не давать им дальнейшего ходу из того только, что ученик отстал в предметах другого рода?»¹⁵⁰

Особо отмечает он прекрасные отношения, сложившиеся в пансионе между учениками и их педагогами. Строгая дисциплина поддерживалась словом и воспитанием, а не наказанием. Он даже пускается в отвлеченные рассуждения, вспоминания об этом: «Нынче возбуждают в воспитанниках какую-то благородную гордость (а гордость, правду сказать, никогда не бывает благородною), нынче внушают им не бояться наставников и не внушают любви к воспитателям; за то сами наставники боятся мальчиков и не любят их! Недавно начали у нас восставать против всяких наказаний, особенно против розог: для меня все это просто непостижимо! В нашем пансионе не было и слуху о телесных наказаниях; а все было тихо, и повиновение было совершенное. Стало быть, можно обойтись и без розог, да только надобно уметь без них обходиться!» Вместе с тем конкретная характеристика, которую он дает преподавателям пансиона, далека от благожелательной. Вот типичный образчик рисуемых им портретов: «Всеобщую историю преподавал известный своим тупоумием профессор Черепанов, который если бы не был смешон, был бы тошен; это была олицетворенная скука и бездарность, как в общей идее об истории, которая была для него не более, как последовательность происшествий, так и в вялом, монотонном, неодушевленном рассказе…»¹⁵¹

Дмитриев

рисует довольно жесткий распорядок дня: «Вставали мы по звонку в шестом часу; умывшись и одевшись, в шесть часов мы шли на репетиции, учили и повторяли уроки. В 7 часов по звонку шли… в столовую пить чай с тремя сухарями…» Затем следовала утренняя молитва, а после нее с 9 до 12 классы. В 12 часов – обед: «Для отличных был круглый стол посредине. Каждая комната обедала за особым столом под председательством своего надзирателя, который разливал горячее. За обедом нам не позволяли разговаривать…» «Кормили нас очень дурно. Утренний чай был какая-то жижа с молоком, а трех сухарей было мало: мы выходили из-за чая всегда голодные. Покупать съестное было строго воспрещено, но голод заставлял прибегать к обману». Затем с 2 до 6 продолжались занятия в классе: «В шесть часов, вместо чаю, раздавали нам куски белого хлеба. В семь мы шли опять в репетиции, потом в 9-м часу ужинали и слушали вечернюю молитву, а в десятом ложились спать». Жалуется он и на бытовые условия. Вспоминает, как «один раз нам не стало терпения от клопов»¹⁵².

Однако несмотря на критическое описание негативных сторон жизни, вызванное отчасти воспитательными идеями того времени, предписывавшими спартанские условия для достижения высоких результатов в обучении и воспитании, отчасти желчным характером самого мемуариста, в целом даже у такого взыскательного рассказчика картина обучения в пансионе выглядит вполне благоприятно. Широкая гуманитарная программа обучения, высокий, «университетский» уровень преподавания, гуманное обращение с учениками, свобода творчества, поощряемая руководством, – все это стало визитной карточкой этого учебного заведения. Не все могли позволить себе учебу в нем, нужны были средства и связи. Отец Ф. М. Достоевского мечтал отправить своих детей в пансион, который долгое время оставался образцовым учебным заведением, и оказался не в состоянии осуществить задуманное.

Говоря об учебных заведениях России, нельзя не вспомнить еще об уникальном учебном заведении, ставшем особенно знаменитым благодаря тому, что в его стенах вырос великий русский поэт А. С. Пушкин. Царскосельский лицей был открыт в 1811 г. (в 1844 г. был переведен в Петербург, где, переименованный в Александровский лицей, просуществовал до 1917 г.) как привилегированное учебное заведение и находился под особым покровительством императора. Несмотря на то что принимались в него дворянские дети в возрасте от 10 до 12 лет, а обучение продолжалось 6 лет, фактически это было высшее образование в рамках среднего – выпускники лицея принимались на государственную службу. В «Постановлении о Царскосельском лицее» отдельно оговаривалось, что «Лицей в правах и преимуществах своих совершенно равняется с российскими университетами…»¹⁵³ Попасть в лицей было непросто. Поступающие должны были представить свидетельства о дворянском происхождении, иметь «несомненные удостоверения об отличной их нравственности», быть «совершенно здоровы». Кроме этого, они должны были показать хорошее знание следующих предметов, т. е. пройти через вступительные экзамены: «а) некоторое грамматическое познание российского и французского или немецкого языка; б) знание арифметики, по крайней мере до тройного правила; в) начальные основания географии и г) разделение древней истории по главным эпохам и периодам и некоторые сведения о знатнейших в древности народах»¹⁵⁴.

Отбор действительно был строгим на всех стадиях. Известно, что для того, чтобы маленький Пушкин был допущен до экзаменов, потребовались все связи его семьи, дворянские корни его явно «не дотягивали» до нужного уровня.

Многие восхищаются тем, каких прекрасных выпускников дал первый выпуск лицея. Кроме Пушкина, достаточно назвать А. М. Горчакова, человека, достигшего вершин государственной службы, оказавшего заметное влияние на ход исторического развития России XIX в. и в то же время сохранившего верность лицейской дружбе. А ведь были еще в этом же выпуске декабрист И. И. Пущин, оставивший прекрасные записки о Пушкине и лицее, журналист и поэт А. А. Дельвиг, ставший известным мореплавателем адмирал российского флота Ф. Ф. Матюшкин, Н. А. Корсаков – композитор и поэт, безвременно погибший, сражаясь за независимость Италии, и многие другие.

Прекрасное образование, которое давал лицей, было, прежде всего, результатом тяжелого труда. Надо отметить, что программа обучения была составлена на очень высоком уровне, однако известно много случаев, когда превосходные планы оставались лишь на бумаге. В данном случае их удалось воплотить в жизнь.

Все обучение делилось на две части, по три года каждая. Начальный курс состоял из следующих дисциплин:

а) грамматическое учение языков: российского, латинского, французского, немецкого;