Русский остров
Шрифт:
6
Его выход на сцену надолго запомнился нам, ожидавшим всего что угодно, только не этого. Открылась обитая тонкой светлой рейкой дверь, и через ее проем протекло то, что в нормальной ситуации именовалось старшиной первой статьи Воробьевым или просто Воробьем. А сейчас это был невысокий чубастый толстяк в выгоревшей робе, просторной, как дзюдоистское кимоно, с темными усами, по-сомовьи лежащими на белой трубочке из тетрадного листа. Трубочка другим концом уходила в надутый целлофановый пакет, на дне которого серела неизвестная жидкость. Не отрывая рот от трубки, он прошел к трибуне с гербом СССР, уложил на нее локти и
– А это что за чучело?!
Все оглянулись – говорил Смирнов, тот высокий парень с огромной выпуклой родинкой на лбу, который прицепился к нам в самолете. Комнату заполнил дружный хохот, который продолжался до тех пор, пока одурманенный токсичными парами мозг старшины не осознал услышанное.
Усы оторвались от трубки, и мы услышали хриплый фальцет:
– Что? Кто это сказал?
Шатаясь, с пакетом в руке, моряк двинулся было к нам, но дверь снова открылась, и к Воробью подошел другой старшина, но уже второй статьи, и вытолкал его вон. Вернувшись, он поправил гюйс и скомандовал:
– Встать!
Мы медленно поднялись со стульев.
– Смирно! Я ваш командир взвода старшина второй статьи Владимирский. Вольно. Сесть.
Мы сели.
– Завтра познакомимся на утренней поверке. А сейчас – пять минут на отбой. Ваши койки первые четыре ряда от стены. Отбой!
Мы вышли в темное помещение роты, где раздавался сап и храп спящих. Фиолетовый дежурный огонек одиноко светил над входом, выхватив сегмент циферблата корабельных часов, стрелки которых показывали половину третьего. Я разделся, сложил форму стопкой на тумбочке сбоку от шконки и запрыгнул на верхний ярус. Внизу долго ворочался, раскачивая меня, Ворона.
В первую ночь на острове мне приснился морской аквариум с коралловыми рыбками. Одна из рыбок плавала с бумажной трубочкой во рту и вращала круглыми глупыми глазами.
– Р-р-ротэ-а-а-а!…Подъем!!! – сквозь сон услышал я гортанный крик дежурного по роте
и, откинув одеяло, сел на шконке, оглядывая окружавшую меня суматоху – вокруг спрыгивали, толкались, суетились голые тела. Прямо подо мной поплавком маячила колючая макушка Вороны, который никак не мог запрыгнуть в брюки. Тут же к нашей койке подошел Владимирский и скомандовал отбой. Я лег, накрывшись одеялом.
– Подъем!
“Началось”, подумал я и спрыгнул сверху, попав ногой своему соседу по затылку.
– Отбой!
Мы снова лежали. Краем глаза я увидел, что в роте остался только наш взвод, остальные уже выбежали. Вдогонку последним голым телам летела деревянная табуретка, с грохотом покатившаяся по полу.
– Алё, дрищи, ваш подъем через два часа! – уже спокойнее сказал комвзвода, и мы остались лежать, осмысливая его обидное обращение. Попугал немного, а мог бы и дать поспать – спали мы от силы часа три…
…– Взвод!…Подъем!!! – казалось, что прошло всего несколько минут, а не обещанных два часа сна. Рота была уже как живой муравейник, наполненный синими муравьями.
Соскочив сверху, я кинулся к своей табуретке, на которой ночью оставил
– Друг, ты ничего не перепутал? – спросил я Воронина, но он тоже стоял и озадаченно вертел вокруг пояса брюки – они были в два обхвата его худой талии. Я стал натягивать изрядно поношенные штаны. Рука инстинктивно искала ширинку. Я застегнул пояс на боку. Края штанин еле доходили до щиколоток. Мой новенький тельник превратился в грязное полосатое платье почти до колен, с длинными рукавами и дырками на спине. Рукава голландки не закрывали запястий, застиранный бледно-голубой гюйс бурел широкой полосой чужой грязи. Новыми остались только ботинки-“прогары” сорокового, редкого, маленького размера, и беска.
– Стройся на центральном проходе! – командовал Владимирский.
Мы вышли на ЦП. Некоторым повезло – их нетронутые формы темнели на фоне остальных, лоснящихся от грязи, белесых, мятых и безразмерных.
– Ровняйсь! Смирно!…Вольно!
Старшина ходил вдоль строя и разглядывал нас, одергивая и поправляя многочисленные изъяны.
– Да, ну вы и уроды… – проговорил он, отойдя на два шага. Мы захмыкали и закашляли.
– Товарищ сержант…разрешите обратиться! – выкрикнул самый маленький в нашем строю.
– Шаг вперед! Не сержант, это у сапогов сержанты, а старшина. Фамилия?
– Кропалёв!
– Кропаль, значит, – старшина, сам невысокого роста, глядел на молодого бойца сверху вниз. – Наряд на камбуз!…Не слышу?
Это означало, что Кропалев должен был ответить: “Есть” и так далее, но он только смотрел на старшину своими серыми глазами с густыми черными ресницами. На его горбоносом лице было полное непонимание своей вины.
– Два наряда! Встать в строй. Еще есть вопросы?
– Никак нет! – ответили мы вразнобой.
Владимирский раскрыл тетрадку и начал перекличку. После ее завершения мы были разбиты на отделения по пять человек, над каждым был назначен командир отделения. До завтрака оставалось минут пятнадцать, и Владимирский разрешил нам разойтись заправить шконки и умыться.
7
Завтракали мы в учебном камбузе, находящемся в нашей казарме на первом этаже. Все сделали два открытия – еда была не такая уж и невкусная, как ожидалось, и ее было очень мало. Каждый стол был рассчитан на десять человек. Нас ждали по полпорции овсянки на воде и по полстакана чаю. Кроме того, на середине стояли две тарелки с десятью кусочками белого хлеба, за тонкость которого, видимо, отвечал сам командир части перед кем-то еще вышестоящим, и десятью кусочками, точнее, колесиками масла. Инструмент, которым создавались эти тридцатиграммовые кусочки масла, я увидел потом, попав в наряд по камбузу – это был жестяной ободок на длинной ручке.
После завтрака, столпившись на плацу возле казармы, мы обсуждали случившееся ночью. Кто-то здесь же начал меняться формой, чтобы хоть как-то подогнать ее под свои размеры. Я твердо решил найти свою одежду. Дело было в том, сразу после бани я расковырял шов на поясе штанов и сунул туда сложенную полоской десятку. Как это сделать, я еще не придумал, но, скорее всего, мой размер 48-5 не такой уж и распространенный, да к тому же новую форму от старой отличить можно без труда.
– Алё, воины! – раздался знакомый голос, и мы умолкли и повернулись к подошедшему Воробьеву.