Обед был, разумеется, роскошный; потом общество получило приглашение на спектакль. Давали “Филоктета”, трагедию Софокла, переложенную на французский язык, потом трагедию-фарс, под заглавием: “Le Sourd, ou lauberge pleine” [121] . Ha этом представлении отличался сам Плещеев, который дополнил комедию своими остротами, уморил со смеху публику. За спектаклем следовали иллюминация, танцы и ужин.
Но этот день, посвященный таким блестящим забавам, чуть не навлек неприятностей на амфитриона. Из числа его гостей нашлись люди, которым показалась сомнительною буква Н, стоявшая на знаменах и киверах солдат, маневрировавших в импровизированном городе. В этой злосчастной букве прочли не имя Нины, а Наполеона. Насчет Плещеева стали ходить такие неприятные слухи, что губернатор счел долгом пригласить его к себе. Плещеев объяснил ему дело – и обещался быть осторожнее» [122] .
121
«Глухой, или Наполненная гостиница» (фр.).
122
Киреевский И.В., Киреевский П.В. Полное собрание сочинений в четырех томах. Т. 4. С. 17–18.
Помимо топонимически очерченного А. П. Киреевской круга родственников, с которыми она в то время общалась, нельзя не упомянуть и ее хороших знакомых: барона и баронессу Черкасовых; в их имении Володьково Авдотья Петровна отдыхала душой.
Некоторые из перечисленных лиц вошли в так называемые Долбинские стихотворения В. А. Жуковского [123] , относящиеся к 1814 году:
Добрый совет
(в альбом В. А. Азбукину)
Любовь,
надежда и терпенье —На жизнь порядочный запас.Вперед, без страха, в добрый час,За все порука Провиденье.Блажен, кому воследОна веселье в жизнь вливает,И счастья радугу являетНа самой грозной туче бед.Пока заря не воссияла —Бездушен, хладен, тих Мемнон;Заря взошла – и дышит он,И радость в мраморе взыграла.Таков любви волшебный свет,Великих чувств животворитель,К делам возвышенным стремитель;Любви нет в сердце – жизни нет!Надежда с чашею отрадыНам добрый спутник – верь, но знай,Что не земля, а небо рай;Верней быть добрым без награды.Когда ж надежда улетит —Взгляни на тихое терпенье,Оно утехи обольщеньеПрямою силой заменит.Лишь бы, сокровище святое,Доброта сохранилась нам;Достоин будь – а небесамОставь на волю остальное.
123
Там же. С. 66–85; Сочинения В. А. Жуковского в двух томах. Т. 1. С. 87–97.
Скажите, милые сестрицы,Доехали ль, здоровы ль вы,И обгорелые столицыСочли ли дымные главы?По Туле много ли гуляли?Все те же ль там – завод, ряды,И все ли там пересчиталиВы наших прежних лет следы?Покрытая пожарным прахом,Москва, разбросанный скелет,Вам душу охладила ль страхом;А в Туле прах минувших летНе возродил ли вспоминаньяО том, что было в оны дни,Когда вам юность лишь одниПленительные обещаньяДавала на далекий путь.Призвав неопытность в поруку,Тогда, подав надежде руку,Не мнили мы, чтоб обманутьМогла сопутница крылата,Но время опыт привело,И многих, многих благ утратаВелит сквозь темное стеклоСмотреть на счастие земное,Чтобы сияние живоеЕго пленительных лучейНам вовсе глаз не заслепило…Друзья, что верно в жизни сей?Что просто, но что сердцу мило,Собрав поближе в малый круг(Чтоб взор наш мог окинуть вдруг),Мечты уступим лишь начавшимИдти дорогою земнойИ жребия не испытавшим,Для них надежда – сон златой,А нам будь в пользу пробужденье.И мы, не мысля больше вдаль,Терпеньем подсластим печаль,Веселью верой в ПровиденьеНеизменяемость дадим.Сей день покоем озлатим,Красою мыслей и желанийИ прелестью полезных дел,Чтоб на неведомый пределСокровище воспоминаний(Прекрасной жизни зрелый плод)Нам вынесть из жилища прахаИ зреть открытый нам без страхаСтраны обетованной вход.
124
Возможно, что «три сестрицы» – это жена барона Петра Ивановича Черкасова и ее сестры.
Что ни пошлет судьба, все пополам!Без робости, дорогою одною,В душе добро и вера к небесам,Идти тебе вперед, нам за тобою!Лишь вместе бы, лишь только б заодно,Лишь в час один, одна бы нам могила!Что, впрочем, здесь ни встретим – все равно!Я в том за всех и руку приложила.
В альбом баронессе Елене Ивановне Черкасовой
Где искренность встречать выходит на крыльцоИ вместе с дружбой угощает;Где все, что говорит лицо,И сердце молча повторяет,Где за большим семейственным столомСидит веселая свободаИ где, подчас, когда нахмурится погода,Перед блестящим камельком,В непринужденности живого разговораПозволено дойти до спора —Зашедши в уголок такой,Я смело говорю, что я зашел домой.
125
Марье Андреевне Протасовой.
Записка к баронессе Черкасовой
И я прекрасное имею письмецоОт нашей долбинской Фелицы [126] .Приписывают в нем и две ее сестрицы [127] ;Ее же самое в лицоНе прежде середы увидеть уповаю;Итак, одним пораньше днемВ володьковский эдемВо вторник быть располагаю —Обедать, ночевать,Чтоб в середу обнятьСвою летунью всем соборомИ ей навстречу хором«Благословен грядый» сказать.Мои цыпляточки [128] с Натальею-наседкойБлагодарят от сердца васЗа то, что помните об них, то есть об нас.Своею долбинскою клеткой(Для рифмы клетка здесь) весьма довольны мы:Без всякой суетной чумыЖивем да припеваем.Детята учатся, подчас шалят,А мы их унимаем,Но сами не умней ребят.По крайней мере, я – меж рифмами возитьсяИ над мечтой,Как над задачею, трудиться…Но просим извинить: кто в праве похвалиться,Что он мечте не жертвует собой?Все здесь мечта – вся разница в названье,Мечта – веселье, мечта – страданье,Мечта и красота;И всяк мечту зовет, как Дон Кихот принцессу,Но что володьковскую баронессуЯ всей душой люблю… вот это не мечта.Р. S.Во вторник ввечеруЯ буду (если не умруИль не поссорюсь с Аполлоном)Читать вам погребальным тоном,Как ведьму черт унес [129] ,И напугаю вас до слез.
126
Авдотья Петровна Киреевская.
127
Анна Петровна и Екатерина Петровна.
128
Дети А. П. Киреевской: Иван, Петр, Марья.
129
Очевидно, имеется в виду «Баллада, в которой описывается, как одна старушка ехала на черном коне и т. д.».
К
А. А. Плещееву
Ну, как же вздумал ты, дурак,Что я забыл тебя, о, рожа!Такая мысль весьма похожаНа тот кудрявый буерак,Который, или нет, в котором,Иль нет опять, а на котором…Но мы оставим буерак,А лучше, не хитря, докажем,То есть простою прозой скажем,Что сам кругом ты виноват,Что ты писать и сам не хват;Что неписанье и забвеньеТак точно то же и одно,Как горький уксус и вино,Как вонь и сладкое куренье.И как же мне тебя забыть?Ты не боишься белой книги!Итак, оставь свои интригиИ не изволь меня рядитьВ шуты пред дружбою священной.Скажу тебе, что я один,То есть, что я уединенноИ не для собственных причинЖиву в соседстве от БелёваПод покровительством Гринёва [130] ,То есть, что мне своих детейМоя хозяйка поручилаИ их не оставлять просила,И что честное слово ейЯ дал и верно исполняю,А без того бы, друг мой, знаю,Давно бы был я уж в Черни.Мои уединенны дниДовольно сладко протекают.Меня и музы посещают,И Аполлон доволен мной,И под перстом моим налойТрещит – и план и мысли есть,И мне осталось лишь присестьДа и писать к царю посланье.Жди славного, мой милый друг,И не обманет ожиданье.Присыпало все к сердцу вдруг.И наперед я в восхищеньеПредчувствую то наслажденье,С каким без лести в простотеЯ буду говорить стихамиО той небесной красоте,Которая в венце пред нами,А ты меня благослови,Но, ради Бога, оживиО Гришином выздоровленьеПрекрасной вестию скорей,А то растает вдохновенье,Простите. Ниночке моейЛюбовь, и дружба, и почтенье,Прошу отдать их не деля,А Губареву [131] – киселя!
Сашка, Сашка!Вот тебе бумажка,Сегодня шестое ноября,И я, тебя бумажкою даря,Говорю тебе: здравствуй,А ты скажи мне: благодарствуй.И желаю тебе всякого благополучия,Как в губернии маркиза Паулучия [133] ,Так и во всякой другой губернии и уезде,Как по приезде, так и по отъезде,Избави тебя Бог от Грибовского,А люби и почитай господина Жуковского.
132
Александра Андреевна Воейкова, урожденная Протасова.
133
Речь идет о генерал-губернаторе Лифляндии, Эстляндии и Курляндии Филиппе Осиповиче Паулуччи.
К Букильону
(управляющему Плещеева)
De BouquillonJe vais chanter la f^ete;Je creuse donc ma t^ete,Mais je me sens trop b^etePour celebrer la f^eteDe Bouquillou.Cher Bouquillon,Je suis trop t'emeraire,Je devrais bien me taire;Mais comment ne pas braire,Que la f^ete m’est ch`ere,Cher Bouquillon.Pour BouquillonInvocons donc la rime!Et grimpons sur la cimeDe l’Olympe sublime.La muse nous animePour Bouquillon.O, Bouquillon!Ce jour qui va paraitre,Il t’a vu d'ej`a na^itre,Mais il me fait connaitreQue tu n’es plus `a na^itre,O, Bouquillon!Par BouquillonS’embellit la nature!Son ^ame est bon et pure,Je dis sans imposture,Je l’aime, et je le jurePar Bouquillon [134] .
134
Тебе, Букильон,
Пою, Букильон,
Твой день велик,
Мой глас так тих.
Для тебя, Букильон,
Виват, Букильон!
Я слишком смел,
Но я посмел,
Не смог стерпеть:
Хочу воспеть
Тебя, Букильон,
Виват, Букильон!
И муза моя
Поднимет меня
На вершину Олимпа,
Тебе моя рифма,
Друг Букильон,
Виват, Букильон!
Сей день настает:
Светлый праздник грядет!
О, радости час,
Прижми к себе нас,
Дорогой Букильон,
Виват, Букильон!
Ликует природа!
Тебе моя ода,
Добрый, чистый душой
(Не лукавит стих мой),
Наш друг Букильон,
Виват, Букильон!
Ему же
(отрывок)Был на свете БукильонИ поэт Жуковский,Букильону снился сонПро пожар московский.Видел также он во сне,Что Пожарский на конеЕхал по Покровской.О, ужасный, грозный сон!Знать, перед кручиной!Вот проснулся Букильон,Чистит зубы хиной.Пробудился и поэтИ скорехонько одетОн в тулуп овчинный…
Извольте, мой полковник, ведать,Что в завтрашний субботний деньЯ буду лично к вам обедать,Теперь же недосуг. Не лень,А Феб Зевесович мешает…Но буду я не ночевать,А до вечерни поболтать,Да выкурить две трубки,Да подсластить коньяком губки,Да сотню прочитатьКое-каких стишонок,Чтоб мог до утра без просонокПолковник спать.
В октябре 1813 года русское общество праздновало разгром Наполеона в битве под Лейпцигом. Победный дух нации, патриотизм – вот что было на устах у всех… Нового года ждали как этапа очередных свершений и побед, которые были не за горами (в апреле 1814 года Наполеон отречется от трона Франции, а в мае произойдет подписание Парижского мирного договора).
Конец декабря 1813 года в Муратово отмечали настоящим весельем. Екатерина Афанасьевна Протасова «разослала много приглашений по соседству, Жуковский приготовил стихи. Увеселенья начались с фокусов и жмурок. Бегая друг за дружкой, молодые люди поглядывали, в ожидании сюрприза, на таинственный занавес, прикрепленный между двух колонн, поддерживавших потолок залы. В данную минуту занавес поднялся, и перед зрителями явился Янус. На его затылке была надета маска старика; голову окружала бумага, вырезанная короной, над лбом было написано крупными буквами число истекавшего года 1813; над молодым лицом стояла цифра 1814. Обе надписи были освещены посредством огарка, прикрепленного к голове римского бога. Его роль исполнял один из крепостных людей, которому приказано было переносить, не морщась, боль от растопленного воска, если он потечет на его макушку. Старик Янус поклонился обществу и промолвил: