Русский путь братьев Киреевских

Малышевский А.

Будучи человеком одной с Жуковским книжной культуры, А. А. Елагин в какой-то мере осуществил для Киреевских задуманную поэтом образовательную программу. К этому выводу приводит знакомство с трехмесячным заданием, сохранившемся в дневнике Марьи, младшей сестры Ивана и Петра. Обращает на себя внимание объем задания и круг чтения: «Французский: перевести Сократа, грамматику и прочесть трагедию Вольтера. Немецкий: грамматика, прочесть 1 том истории Нидерландов, перевести “Ундину”. Английский: прочесть “Лалла Рук”. Русский: перевести Фенелона “Educ des Fillis” [406] , выучить 100 страниц стихов, всякий день по 3 страницы. Прочесть 5 томов Карамзина хорошенько и 4 тома Сисмонди. Кроме других пиес, выучить концерт Риса наизусть. Французский 1 раз в неделю в понедельник по 6 страниц переводить от 11 до 1. Немецкий 3 раза в неделю: вторник, четверг, суббота. Каждый раз 10 страниц перевести и 25 прочесть, утро до 1 часа. Английский 1 раз в понедельник вечером. Русский 2 раза в неделю: среда, пятница по 15 страниц за раз; каждый раз по 9 страниц стихов. 3 раза в неделю читать Карамзина от 5 до 7 после обеда. 2 раза в неделю Сисмонди от 9 до 11» [407] . Запись относится к 1820-м годам, но она, конечно, характеризует систему и метод обучения не одной только Марьи Киреевской: источники, по которым пятнадцатилетняя девочка изучала основы наук, несомненно, были знакомы и ее старшим братьям, Ивану и Петру.

406

Образование девочек (фр.).

407

Киреевский И. В., Киреевский П. В. Полное собрание сочинений в четырех томах. Т. 4.

С. 551.

С появлением А. А. Елагина в семье Киреевских идеи немецкого романтизма становятся важнейшим элементом в воспитании детей. И это понятно, «еще во время утомительных

походов французской войны» Елагин вздумал «пересадить Шеллинга на русскую почву» и стал «изъясняться в новых отвлечениях легко и приятно» [408] , а потом еще перевел на русский язык «Философские письма о догматизме и критицизме» общепризнанного главы немецкой романтической школы. Под руководством отчима Иван и Петр Киреевские начинают углубленно заниматься философией и политической экономией, изучать произведения Локка и Гельвеция.

408

Друг А. А. Елагина, декабрист Г. С. Батеньков, писал в 1847 году П. В. Киреевскому о молодости отчима: «Еще во время утомительных походов французской войны нас трое – Елагин, я и некто Паскевич – вздумали пересадить Шеллинга на русскую почву, и в юношеских умах наших идеи его слились с нашим товарищеским юмором. Мы стали изъясняться в новых отвлечениях легко и приятно. Целые переходы окружал нас конвой слушателей, и целые корпуса со всеми штабами называли нас галиматейными философами». См.: Гулыга А. В. Шеллинг. М., 1994. С. 289.

Знание языков, основательные познания по истории и математике, владение лучшими произведениями русской и французской словесности, а также осведомленность о последних достижениях немецкой философской мысли требовали для Ивана и Петра Киреевских исхода из родового гнезда. «Если ничто нашим планам не помешает, – писала в 1819 году А. П. Елагина-Киреевская, в одном из своих писем В. А. Жуковскому, – то осенью соберемся для них в Москву и, может быть, на несколько лет» [409] . Перемена усадебной жизни на городскую была осуществлена только к 1822 году, когда семья Елагиных-Киреевских надолго поселяется в Москве, откуда лишь на лето выезжает в Долбино или на подмосковные дачи.

409

Малышевский А. Ф. Петр Киреевский и его собрание русских народных песен. Обнинск: Издательство «Вехи», СПб.: «Профи-Центр», 2010. Т. 8. Кн. 1. С. 191.

Глава III. Москва. Университет. Первый творческий опыт

1

В Москве семья Елагиных-Киреевских поселилась на Большой Мещанской улице у Сухаревской башни в доме Померанцева; впоследствии у Дмитрия Борисовича Мертваго покупается большой дом в Хоромном тупике близ Красных ворот за церковью Трех святителей с обширным тенистым садом и с почти сельским простором. Это место Авдотья Петровна вспоминала всегда с особенною любовью. Здесь провела она около 20 лет своей жизни, здесь родились ее дети от второго брака: Николай, Андрей, Елизавета. Дом это при разделе имущества отойдет потом ее старшему сыну, И. В. Киреевскому.

Дом Елагиных-Киреевских у Красных ворот очень скоро становится центром литературной жизни Москвы, ее, как писал Н. М. Языков, «привольной республикой» [410] , посещаемой многими общественными деятелями, учеными и литераторами. Как отмечал К. Д. Кавелин, непосредственно испытавший на себе всю обязательную прелесть и все благотворное влияние этой среды в золотые дни студенчества: «Блестящие московские салоны и кружки того времени служили выражением господствовавших в русской интеллигенции литературных направлений, научных и философских взглядов. Это известно всем и каждому. Менее известны, но не менее важны были значение и роль этих кружков и салонов в другом отношении – именно как школа для начинающих молодых людей: здесь они воспитывались и приготовлялись к последующей литературной и научной деятельности. Вводимые в замечательно образованные семейства юноши, только что сошедшие со студенческой скамейки, получали доступ в лучшее общество, где им было хорошо и свободно, благодаря удивительной доброте и радушию хозяев, простоте и непринужденности, царившей в доме и на вечерах. Здесь они встречались и знакомились со всем, что тогда было выдающегося в русской литературе и науке, прислушивались к спорам и мнениям, сами принимали в них участие и мало-помалу укреплялись в любви к литературным и научным занятиям» [411] . Таким образом, А. П. Елагина-Киреевская не просто отдает дань традиции, принимая живое и непосредственное участие в жизни литературных и ученых московских кружков, не просто заводит у себя литературно-общественный салон, следуя моде, а имеет целью окружить своих детей людьми, общение с которыми было бы и поучительно, и полезно. Более того, через свой салон Авдотья Петровна составила для Ивана и Петра ближний круг друзей, с которыми они так или иначе шли по жизни: В. П. Титов, Н. М. Рожалин, С. П. Шевырев, М. А. Максимович, А. И. Кошелев, Д. В. Веневитинов, а позднее Д. А. Валуев, А. Н. Попов, М. А. Стахович, еще позднее братья Бакунины (Павел, Алексей, Александр), Э. А. Дмитриев-Мамонов – все они были приняты в семействе Елагиных-Киреевских на дружеской ноге и встречали самую искреннюю ласку. Особым любимцем Авдотьи Петровны был вдохновенный Языков, появившийся в Москве в 1829 году; между Николаем Михайловичем Языковым и Петром Васильевичем Киреевским установятся самые теплые дружеские отношения, которые они пронесут через всю жизнь. О последнем нагляднее всего свидетельствуют посвящения поэта:

410

Киреевский И. В., Киреевский П. В. Полное собрание сочинений в четырех томах. Т. 4. С. 59.

411

Там же. С. 32–33.

Щеки нежно пурпуровыУ прелестницы моей;Золотисты и шелковыПряди легкие кудрей;Взор приветливо сияет,Разговорчивы уста;В ней красуется, играетЮной жизни полнота!Но ее на ложе ночи,Мой товарищ, не зови!Не целуй в лазурны очиПоцелуями любви:В них огонь очарованийНосит дева-красота;Упоительных лобзанийНе впивай в свои уста:Ими негу в сердце вдует,Мглу на разум наведет,Зацелует, околдуетИ далеко унесет! [412]

412

Там же. С. 142.

Где б ни был ты, мой Петр, ты должен знать, где яЖиву и движусь? Как поэзия моя,Моя любезная, скучает иль играет,Бездействует иль нет, молчит иль распевает?Ты должен знать, каков теперешний мой день?По-прежнему ль его одолевает лень,И вял он, и сердит, влачащийся уныло?Иль радостен и свеж, блистает бодрой силой,Подобно жениху, идущему на брак?Отпел я молодость и бросил кое-какПотехи жизни той шутливой, беззаботной,Уд'aлой, ветреной, хмельной и быстролетной.Бог с ними! Лучшего теперь добился я:Уединенного и мирного житья!Передо мной моя наследная картина:Вот горы, подле них широкая долинаИ речка, сад, пруды, поля, дорога, лес,И бледная лазурь отеческих небес!Здесь благодатное убежище поэтаОт пошлости градской и треволнений света,Моя поэзия – хвала и слава ей!Когда-то гордая свободою своей,Когда-то резвая, гулявшая небрежноИ загулявшаясь едва не безнадежно,Теперь она не та, теперь она тиха:Не буйная мечта, не резкий звон стихаИ не заносчивость и удаль выраженьяЕй нравятся – о нет! пиры и песнопенья,Какие некогда любила всей душой,Теперь несносны ей, степенно-молодой,И жизнь спокойную гульбе предпочитая,Смиренно-мудрая и дельно-занятая,Она готовится явить в ученый светНе сотни две стихов во славу юных лет,Произведение таланта миговое —Элегию, сонет, а что-нибудь большое!И то сказать: ужель судьбой присужденоЕй весь свой век хвалить и прославлять виноИ шалости любви нескромной? Два предмета,Не спорю, милые, – да что в них? Солнце лета,Лучами ранними гоня ночную тень,Находит весело проснувшимся мой день;Живу, со мною мир великий, чуждый скуки,Неистощимые сокровища

науки,Запасы чистого привольного трудаИ мыслей творческих, не тяжких никогда!Как сладостно душе свободно-одинокойГероя своего обдумывать! Глубоко,Решительно в него влюбленная, онаЦветет, гордится им, им дышит, им полна;Везде ему черты родные собирает;Как нежно, пламенно, как искренно желает,Да выйдет он, ее любимец, пред людейВ достоинстве своем и в красоте своей,Таков, как должен быть он весь душой и телом,И ростом, и лицом; тот самый словом, делом,Осанкой, поступью, и с тем копьем в руке,И в том же панцире, и в том же шишаке!Короток мой обед; нехитрых сельских брашенЗдоровой прелестью мой скромный стол украшенИ не качается от пьяного вина;Не долог, не спесив мой отдых, тень одна,И тень стигийская бывалой крепкой лени,Я просыпаюся для тех же упражненийИль, предан легкому раздумью и мечтам,Гуляю наобум по долам и горам.Но где же ты, мой Петр, скажи? Ужели сноваОставил тишину родительского кроваИ снова на чужих, далеких берегахОдин, у мыслящей Германии в гостях,Сидишь, препогружен своей послушной думойВо глубь премудрости туманной и угрюмой?Или спешишь в Карлсбад – здоровье освежатьБездельем, воздухом, движеньем? Иль опять,Своенародности подвижник просвещенный,С ученым фонарем истории, смиренноТы древлерусские обходишь города,Деятелен, и мил, и одинак всегда?О! дозовусь ли я тебя, мой несравненный,В мои края и в мой приют благословенный?Со мною ждут тебя свобода и покой —Две добродетели судьбы моей простой,Уединение, ленивки пуховые,Халат, рабочий стол и книги выписные.Ты здесь найдешь пруды, болота и леса,Ружье и умного охотничьего пса.Здесь благодатное убежище поэтаОт пошлости градской и треволнений света:Мы будем чувствовать и мыслить, и мечтать,Былые, светлые надежды пробуждать,И, обновленные еще живей и краше,Они воспламенят воображенье наше,И снова будет мир пленительный готовДля розысков твоих и для моих стихов! [413]

413

Там же. С. 144–145.

Ты крепкий, праведный стоятельЗа Русь и славу праотцов,Почтенный старец-собирательСтаринных песен и стихов!Да будет тих и беспечаленИ полон счастливых забот,И благодатно достохвален,И мил тебе твой новый год!В твоем спасительном приютеДа процветет ученый труд,И недоступен всякой смутеДа будет он; да не войдутК тебе ни раб царя Додона,Ни добросовестный шпион,Ни проповедник Вавилона [414] ,Ни вредоносный ихневмон [415] ,Ни горделивый и ничтожныйИ пошло-чопорный папист [416] ,Ни чужемыслитель безбожныйИ ни поганый коммунист [417] ;И да созреет безопасноТвой чистый труд, и принесетОн плод здоровый и прекрасный,И будет сладок это плодВсему Востоку, всем крещеным;А немцам, нашим господам,Богопротивным и мудреным,И всем иным твоим врагамБудь он противен; будь им тошноС него, мути он душу им!А ты, наш Петр, ты неоплошноТрудись и будь неутомим! [418]

414

То есть западник, возможно, Т. Н. Грановский.

415

Млекопитающее рода мангустов.

416

Возможно, П. Я. Чаадаев.

417

Возможно, А. И. Герцен.

418

Киреевский И. В., Киреевский П. В. Полное собрание сочинений в четырех томах. Т. 4. С. 147–148.

Свое трогательное отношение к А. П. Елагиной-Киреевской Н. М. Языков также выразил стихами.

А. П. Елагиной

(при поднесении ей своего портрета)

Таков я был в минувши летаВ той знаменитой стороне,Где развивалися во мнеДве добродетели поэта:Хмель и свобода. Слава им!Их чудотворной благодати,Их вдохновеньям удалымОбязан я житьем лихимСреди товарищей и братий,И неподкупностью трудов,И независимостью лени,И чистым буйством помышлений,И молодечеством стихов.Как шум и звон пирушки вольной,Как про любовь счастливый сон,Волшебный шум, волшебный звон,Сон упоительно-раздольный, —Моя беспечная веснаПромчалась. Чувствую и знаю,Не целомудренна онаБыла – и радостно встречаюМои другие времена!Но святы мне лета былые!Доселе блещут силой ихМои восторги веселые,Звучит заносчивый мой стих…И вот на память и храненье,В виду России и Москвы —Я вам дарю изображеньеМоей студентской головы! [419]

419

Там же. С. 143.

А. П. Елагиной

Я знаю, в дни мои былые,В дни жизни радостной и песен удалыхВам нравились мои восторги молодыеИ мой разгульный, звонкий стих;И знаю я, что вы и ныне,Когда та жизнь моя давно уже прошла, —О ней же у меня осталось лишь в помине, Как хороша она былаИ, приголубленная вамиИ принятая в ваш благословенный круг,Полна залетными, веселыми мечтами,Любя студентский свой досуг, —И ныне вы, как той порою,Добры, приветливы и ласковы ко мне,Так я и думаю, надеюсь всей душою,Так и уверен я вполне,Что вы и ныне доброхотноПринос мой примете, и сердцу моемуТо будет сладостно, отрадно и вольготно.И потому, и потомуВам подношу и посвящаюЯ новую свою поэзию [420] , цветыСуровой, сумрачной годины; в них, я знаю,Нет достодолжной красоты:Ни бодрой, юношеской силы,Ни блеска свежести пленительной; но мнеОни и дороги, и несказанно милы;Но в чужедальной сторонеВолшебно ими оживлялосьМне одиночество туманное мое;Но, ими скрашено, сноснее мне казалосьМое печальное житье. [421]

420

Имеется в виду новая книга стихотворений Н. М. Языкова, изданная в 1844 году.

421

Киреевский И. В., Киреевский П. В. Полное собрание сочинений в четырех томах. Т. 4. С. 146–147.