Русский рай
Шрифт:
30 августа Костромитинов сдал Ротчеву крепость и все прилегающие к ней хозяйства. Подремонтированная шхуна была спущена на воду. На борт поднялись главный правитель Купреянов и бывший правитель конторы Росса Костромитинов с женой-красавицей и четырьмя детьми. Приказом главного правителя колоний из Росса вывозились все партовщики по причине оскудения промыслов морского зверя. Кадьяки и алеуты с нескрываемой радостью взобрались на борт судна и плясали, мешая матросам и служащим, поднимавшим на шхуну пожитки семьи Костромитинова и тяжелый рояль, особо умучивший грузчиков.
«Елена» ушла к
Был полдень. Новый правитель конторы Росса в белой рубахе и фраке, из-под которого слегка выпирал барский живот, пил кофе с женой-княгиней. Девки прислужницы весело носилась с подносами из дома к беседке, где расположились супруги и их гость. Сысой шел к правителю конторы просить разрешение вернуться на ранчо к дочери с зятем и был слегка удивлен, застав за столом агронома в праздничном костюме. К коновязи был привязан его резвый жеребец. Приказчик хотел уже повернуть назад, не желая мешать позднему завтраку, но правитель заметил его и поманил к себе. Сысой поприветствовал сидящих и девок-прислужниц, смущенно помялся, но так как правитель вопросительно смотрел на него, сказал, с чем пришел.
– Хотел оставить тебя при себе, но пока в том нет нужды. Ты – из крестьян, служба на ранчо как раз по тебе?! И твой зять – хороший работник.
– Хорошая служба и дочь рядом, – согласился Сысой. – Только диких пригонять на поля – не по мне: старый уже, – поморщился, все еще раздумывая, стоит ли соглашаться на должность приказчика.
– Пошлем помощников помоложе, – снисходительно согласился правитель. – Твое дело проследить, чтобы индейцев не обижали. Впрочем, жатва не скоро, с остальными делами твой зять один справится.
– Справится! – согласился Сысой, настороженно соображая, к чему клонит правитель.
– Бостонцы с Рио-Гранде заказали бот. Договорились за полторы тысячи пиастров. За зиму управишься?
Сысой хмыкнул, мотнув бородой.
– Так бы и сказал: сперва бот, потом на ранчу!
Жена Ротчева, внимательно слушавшая разговор мужа со служащим, что-то проворковала, указав глазами на Сысоя. Правитель с улыбкой предложил:
– Твоя дочь понравилась княгине, она хочет подарить ей платье.
– Зачем дарить? – неприязненно передернул плечами Сысой. – Выдай жалованье, сам куплю.
Супруги поворковали между собой, Ротчев поманил одну из девок. Она подошла к столу, чуть присела, лицо агронома, с изумлением глядящего на нее, напряглось и побагровело.
– Принеси-ка, милая, розовое платье княгини! – приказал Ротчев.
Девица опять присела и побежала в дом. Черных, глядя ей вслед, глубоко вздохнул и супруги, глядя на него, с пониманием рассмеялись. Девка выбежала из дома со свертком, сунула его Сысою так, что он не мог не принять его, иначе как бросив на землю. Смущенно помялся, поблагодарил:
– Ну, я пойду?! Пока приволокут дубы да распустят на доски – побуду на ранчо, потом приду.
– Иди! – кивнул правитель.
Со свертком в руке и непонятной самому себе злостью в душе, Сысой побывал на ранчо и вернулся в Росс. В своем доме он жить не стал, ночевал
Прошла дождливая зима с редким снегом, который не держался на земле дольше дня. Сысой сдал баркас и вернулся на ранчо. Ротчев прислал ему двух креолов для работ. Под надзором Сысоя мужчины засеяли поля пшеницей, ячменем и кукурузой, как наказал агроном. Емеля с Марфой засадили овощами свой огород. Зять стал часто ездить вверх по реке в соседнее, Купперовское ранчо, а весной привел оттуда корову, выменяв невесть за что. Другая, подаренная Ротчевым, отелилась. Хозяйство молодых разрасталось. Черных постоянно ездил верхом со своей фермы в Росс, останавливался в доме Сысоя, смотрел поля, давал советы, но не оставался на ночлег и всегда торопился.
Год выдался неурожайным по всей Калифорнии и как ни старались Сысой с зятем сохранить урожай, собрали его своими силами и с помощью двух десятков индейцев, добровольно пришедших на ранчо. Егор Черных приехал в большом и непонятном расстройстве, обычно непоседливый и въедливый в делах, был рассеян, равнодушно выслушал, сколько зерна намолотили, затем встрепенулся, шлепнув себя ладонью по лбу:
– Тебя правитель зовет! – Вскочил на жеребца и пустил его с места в галоп.
– Что ему? – крикнул вслед Сысой, но агроном не услышал его.
Приказчик оставил ранчо на зятя, сел на крепкого коня и в два часа добрался до крепости. В губе покачивала мачтами знакомая шхуна «Елена». Правитель с женой спали, повар и две индеанки что-то готовили на кухне. К Сысою вышла синеглазая Катерина. Лицо ее было перекошенным с пятнами на щеках.
– Спят, так спят! – проворчал он с недовольным видом. – А Костромитинов, прежний правитель где? Говорят, прибыл на «Елене».
– Этот убежал ни свет ни заря!
– Все такой же! – буркнул Сысой и отправился к своему дому, который не продавал, привязал коня и нашел дверь не запертой. В избе лежали чьи-то вещи. Красть было нечего, хозяин поудивлялся незваным жильцам и пошел на кладбище, навестить покойников. Там, между могилами Ульяны и Васьки стоял на коленях какой-то чиновник в гороховом сюртуке.
Сысой подошел ближе, он обернулся, смахнув слезы.
– Федька, что ли? – спросил, удивленно вглядываясь в лицо креола.
Сын встал с колен, отряхнул штаны и негромко пробасил:
– Здорово живешь, батя!
– Слава Богу, а как ты здесь оказался?
– Прибыл на «Елене» в должности суперкарго. Обратным курсом пойду на Ситху.
– Как Хлебников, пшеницу возишь?
– Хлебников помер в Петербурге. Кто отсюда уезжает, там долго не живут. А я давно хотел побывать, – указал глазами на могилы. – Да и Богдашка просил поклониться отцу с матерью.
– Служит?
– Закончил навигационную школу в Иркутске. Водит суда: Охотск – Камчатка, Уналашка. Бывает на Ситхе.
Сысой пристально вглядывался в лицо сына: черноглазый, усы густые, почти как у русича, коренаст, с короткими кривоватыми ногами эскимоса. Его можно было узнать после долгой разлуки, но в лице и повадках уже не примечалось ничего знакомого и Сысой стал складывать в уме, сколько ему лет. «После войны с Ситхой, через год спутался с его матерью. Вернулся с Гавайи – Федьке было года полтора. Лет уж под тридцать, матерый мужик» – подумал.