Русский рай
Шрифт:
Залив тянулся на север. На другой его стороне, на восходе, виднелся горный хребет. Беглецы могли уйти отсюда невесть куда, искать их все равно, что иглу в стоге сена. Понятно было, что они не заблудились, но ушли намеренно. После Чугацкого залива и Ситхи, здешняя теплая зима, всеобщая сытость от дикой природы, а не от трудов, прельщали остаться навсегда. Но Сысой не мог понять, как решилась на побег женщина племени мивок, люди которого жаловались на испанцев и просили у Кускова защиты от них?
Он пошел на байдарке вдоль берега на юг. На мысу взобрался на возвышенность и на другой стороне залива Сан-Франциско, о котором был наслышан, увидел испанскую
Спрятав байдарку, Сысой поднялся на гору и осмотрелся. В бухте против крепости не было ни одного корабля, судя по всему, гарнизон был невелик. Высмотрев, что могло интересовать Кускова, Сысой повернул обратно. Оставленный им отряд к этому времени набил больше сотни каланов. Такая удача давно не баловала партовщиков. Но русских служащих при партии не было, никто из алеутов не знал, где они, а искать их некогда и некому. Надо было шкурить туши, перетаскиваться с байдарками и грузом в Большой Бодего. Сысой, оставив партовщиков на таборе, переволокся один и помчался к сводной партии за помощью.
Добыча была переправлена в лагерь, отряд вернулся на обедневшие промыслы Малого Бодего. Чугач с женой исчезли, не возвращались и пятеро русских служащих. Можно было только гадать, бежали они или были схвачены испанцами. Сысой рассказал Кускову и Петрову, что видел. Они долго рассматривали карту, спорили и сошлись на том, что суша оделяет Бодегу от одного из северных рукавов залива Сан-Франциско, принадлежит ли он испанцам – спорно, поскольку их крепость на южной стороне. А чугача с женкой и служащих могли захватить испанцы.
– Ну, что же?! – Криво усмехнулся Кусков. – Есть повод навестить коменданта и встретиться с беглецами «Юноны». Вдруг и эти там же? Вместе с первыми и таракановскими, захваченными на промыслах, их уже больше десятка.
На старом русском таборе дымили костры из плавника, перекликались дети и женщины, в будничный день, среди Рождественского поста пахло печеной рыбой и мясом. Оправдываясь трудностями похода, передовщики и приказчик привычно сквернились скоромной пищей. Рядом с промысловым станом расположились несколько семей береговых мивок. Их дети, юнцы и отроковицы с распущенными волосами, с кожей цвета нечищеной меди, не носили никакой одежды и только в сырые, прохладные дни, как колоши, накидывали на плечи одеяла из шкур, ими же укрывались по ночам. Женщины и зрелые девушки прикрывались небольшими лоскутками кожи спереди и сзади, некоторые из мужчин носили набедренные повязки из выделанной кожи оленей. На том потребность в одежде у здешних народов заканчивалась.
Эскимосы и колоши тоже не стыдились наготы, одеваясь лишь по необходимости, но годы совместной жизни с компанейскими служащими, проповеди и укоры миссионеров меняли их нравы. Молодые женщины уже не всегда украшали себя татуировками, а если им было жарко в перовой или еврашковой парке, надевали на тело подвязанный по поясу кусок ткани с прорезью для головы. Но оказавшись в теплом краю, среди людей, тяготившихся одеждой, эскимоски сбрасывали с себя рубахи, оставаясь в набедренных повязках, в перовые парки одевались в сырые и прохладные дни, ими же укрывались по ночам. Кусков не перечил им, служащие их не стыдили.
Эскимосы выгружали мясо и добытые меха,
Ульяна уложила Федьку, приготовила лежки для себя, мужа и Сысоя.
– Я заночую под байдарой, – начал было отказываться он.
– Ага! С дикаркой под боком?! – съязвила Ульяна. – Увижу, Федьку отберу. Иди, давай! – Кивнула на балаган. – Погрей родную кровь, а то забудет, кто его отец.
Сысой вздохнул, помотал бородой, послушно вполз под кров, лег рядом с Федькой, плотней укрыл его одеялом. По палатке, покрывавшей балаган, застучал дождь и вскоре обрушился ливнем.
– Хорошо-то как?! – услышал шепот Ульяны. – Они с Василием лежали по другую сторону от ребенка. – Декабрь. На Кадьяке стужа, на Ситхе сырость, в Тобольске самые холода и ветры. А тут…
Так думали все. Даже лисьевские алеуты, вывезенные Компанией с родного острова, не могли скрыть восхищения здешними местами, хотя не любили показывать чувств инородцам.
На другой день Сысой, окруженный русскими служащими, подробно рассказывал о своем разведывательном походе. Партовщики, бывшие с ним за волоком, тоже с жаром говорили сородичам о богатствах края, где пропали шестеро с брига и толмачка. Все эскимосы – кадьяки, алеуты, чугачи, желали промышлять там.
Кусков выслушал их, покачал головой и не дал разрешения на промыслы вблизи испанской крепости. От тойонов берегового племени он узнал, что калана много в небольших заливах океанского берега, а дальше к северу, есть большой залив и тамошние жители не охотятся на морского бобра: мех им не нужен, мясо морских животных они не едят. У всех были свои привычки: все жители от Тринидада до здешних индейцев не ели даже китовину, только отапливались и освещались жиром.
«Куда попали? – переговаривались между собой эскимосы и русские служащие. – У здешних народов нет понятия о голоде. Рай, да и только!»
Иван Кусков прислушивался к настроению подначальных людей, водил по сторонам воспаленными от забот глазами, чаще и злей напоминал про испанцев, которых очень боялись береговые индейцы племени мивок. При этом дергался, размахивал руками и суетливо ругал не понятно кого.
– И то, правда! – поддержал его Сысой. – Бырыма не велел ссориться с гишпанцами.
– Не велел! – Кусков пристально взглянул на него умученными глазами, надеясь на поддержку. – Бери половину партовщиков, идти с ними на промыслы к северу, ищи залив, о котором говорят дикие.
– Вдруг это тот, который я нашел в прошлый раз, с Виншипами? – Сысой неуверенно качнул головой и в задумчивости пожал плечами. – В нынешние шторма на байдарках до него не дойти… – Помолчав, стал рассуждать: – Вдоль морского берега ходили много раз: и мы, и бостонцы… Другого залива, ближе того – не видели: разве мелководные лагуны?!