Русский Рэмбо для бизнес-леди
Шрифт:
– Если бы Романов заложил, то впустили бы сразу и больше никогда бы не выпустили… А раз держат, как шавку, под дождем, значит, просто на что-то сильно гневаются Виктор Иванович".
Когда Костров готов был уже перед воротами свалиться в обморок от озноба, на дорожке показались два коробовских телохранителя-швейцарца, ни слова не понимающие по-русски. В холле, бесцеремонно обыскав гостя, они провели его в каминный зал и встали застывшими куклами у дверей.
Коробов, сидевший у камина спиной к двери, долго не поворачивался и не предлагал ему
Крутанув желваки и не поворачиваясь. Коробов показал на кресло.
– Меньше всего в сложившихся обстоятельствах ожидал, Фармазон, увидеть тебя в своем доме, – глухо сказал он.
– Ты о моем провале в Москве?
Коробов смерил Кострова угрюмым взглядом, от которого у многих душа уходила в пятки, но промолчал.
– Проклятый Инквизитор опять со всех сторон обложил меня. Чтобы не оказаться в Лефортове, пришлось поджечь дом, бросить все нажитое и бежать из России, – шепотом сказал Костров, покосившись на застывших у двери телохранителей. – По чьему-то приказу сверху Инквизитор копнул наши сделки с поставками оружия на Кавказ и непостижимым образом докопался до "сухого молока"…
Сообщение не произвело на Коробова никакого впечатления. Он лишь насмешливо бросил:
– Ах, ах, бедный Фармазон!.. И как же удалось уйти от его церберов?
– Честно говоря, сам не знаю. Фортуна… Правда, пришлось пойти на мокруху – одного его полковника убрать с дороги…
– А заодно и мою дочь.
– С ума сошел, Виктор!.. Ольгу – не я!..
– Кто тогда?..
– Не знаю.
– Кто, кто, кто, черт тебя дери?
Костров снова выразительно покосился на телохранителей. Коробов что-то крикнул им по-немецки, и они скрылись за дверью.
– Знать не знаю, но предполагать могу, Виктор, – сдавленным голосом произнес Костров. – Видишь ли, с появлением из Сербии Скифа Ольга Викторовна стала просто неуправляемой…
– Она всегда была неуправляемой.
– Случилось то, чего я так боялся. Женщины, они сосуд скудельный. Хрен их поймешь. К Скифу у нее, видишь ли, старая любовь взыграла, а у того – баба новая объявилась… От ревности, полагаю, понесло Ольгу во все тяжкие…
– В какие еще тяжкие?
– Хочешь не верь, но она собралась опубликовать в прессе показания душмана Хабибуллы о твоем афганском опиумном бизнесе… В отместку тебе, видишь ли… Мол, ты, отдав ее в Афгане в заложники Хабибулле, поломал жизнь ей самой и ее любимому Скифу, закатав его в тюрьму.
– Бред!..
– Ой, не скажи!.. За показания Хабибуллы она в прошлый свой приезд выплатила ему сполна твой долг.
– Ты уверен? – с изумлением вскинулся Коробов.
– Сама мне сообщила об этом, – потупился Костров и через паузу, стараясь не смотреть на него, осторожно добавил:
– Но это, так сказать, не самая ее большая блажь.
– А самая большая?
– Страшно даже говорить тебе… Словом, Ольга собиралась явиться на Лубянку с повинной и сдать Инквизитору всех причастных к поставкам оружия на Кавказ.
– Сдать
– Все бы ничего, – горестно развел ручками Костров. – Но сам знаешь, какая у нее в Москве жизнь развеселая была: презентации-хренации, казино и рестораны с ночными бардаками. А заведения эти кто в Москве посещает? В основном бандиты и сексоты.
Примет Ольга Викторовна лишнего за воротник, и ну публично каяться, орать, кто из чиновников высших сфер сколько долларов на оружии заработал, в какой банк положил… А кому это понравится?.. По-видимому, кто-то из них и наказал Ольгу за длинный язык.
– Оберечь должен был ее! – грохнул Коробов кулаком по журнальному столику и схватил Кострова за плечо:
– Почему я должен верить, что не ты ее, плешивый?.. Интерес-то у тебя был не меньший, чем у них…
– Говорю же тебе, Инквизитор мне в затылок дышал, – поднял на него глаза Костров. – Интерес был, но не я ее… Не мог я без твоего приказа.
– Какая наглость! – вскинулся Коробов. – Хочешь сказать, я мог приказать тебе убить родную дочь?
– Я хочу сказать, что не я убил твою родную дочь, – затряс вислыми щечками Костров. – Сыном своим Тотошей клянусь – не я ее. Коробов.
– Недоноском своим отмороженным клянешься! – скривился тот, как от зубной боли. – Отлично задумано. Фармазон, – схватив Кострова за грудки, прошипел он. – Разыгрываешь святую невинность, а сам раз-раз и в дамки!.. Сорок "лимонов" со старого друга Коробова, как с куста, снять и шасть на Багамы!..
– Господи, какие сорок "лимонов"? – вытаращился Костров. – Я неделю в самолетах, не спал, а ты мне какие-то сорок "лимонов" втираешь…
– Выспишься на том свете…
На журнальном столике раздалась трель спутникового телефона. Коробов нетерпеливо приложил трубку к уху:
– Ты, Романов?.. Обнаружили логово ублюдка?..
Нет… Грузина нашел?.. Тоже нет… Мышей не ловишь, Романов!.. А связаться с недоноском можешь?..
Дай ему мой номер… Пусть поговорит со своим папашей в последний раз… Сидит вон в моем кресле, как мешок с говном… Связывайся, я жду…
От догадки, что с сыном произошло что-то ужасное, непоправимое, стены поплыли и закачались перед глазами Кострова, и до него даже не дошел смысл вопроса Коробова о грузине.
Когда Коробов положил трубку, он воскликнул:
– Бога ради, Виктор, что произошло с моим мальчиком?..
– Ты у меня спрашиваешь?..
– У тебя ведь тоже сын… Скажи, не мучь меня…
"Похоже, Фармазон не в курсе, – мелькнуло у Коробова. – И Ольгу сомнительно, что он. То, что она болтала по пьяни на тусовках лишнее, мужики из "Феникса" не раз мне доносили… И водителя его Романов найти не может… Скорее всего тот грузин на Лубянке под диктовку Инквизитора новые "чистосердечные признания" пишет…"
– Сейчас твой недоносок сам тебе объяснит, что с ним, – несколько смягчившись от таких выводов, показал он Кострову на телефон.