Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина

Басинский Павел Валерьевич

— Насиловать?

— Самое большее, на что я рассчитывал, это любоваться ею спящей. Разве это преступление? Я любил ее, любил так сильно, что против воли даже коснуться не посмел бы! Она была для меня как ребенок, совершивший дурной поступок по наущению взрослых.

— Ладно, допустим…

— Но именно это нас погубило. Я сказал шутя, как родитель своей дочери: «Немедленно раздевайся и ложись в постель!» Это случайно вырвалось.

— Та-ак!

— Она стала раздеваться передо мной. Я уже не мог ее остановить.

— Почему?

—

Потому что в инструкции был один пункт. Отдав приказ внушаемому, необходимо дождаться его исполнения. Только потом можно давать новый приказ. Если это сделать в процессе исполнения, может случиться психический срыв, вплоть до остановки сердца. Я стиснул зубы, отвернулся и стал ждать, когда она ляжет в постель, приготовленную мной на диване. Но тут…

Недошивин странно посмотрел на капитана. Его голубые глаза были прозрачны и глубоки, как у одержимого.

— Она подошла ко мне и нежно обняла. Она целовала мне лицо, шею, грудь. Она говорила слова, которые я не повторю постороннему даже под пытками. Вы можете не верить мне, но Лиза полюбила меня. Возможно, это был результат действия психотропного вещества. Возможно, я так страстно пожелал, чтобы она меня полюбила, что внушил ей это одним своим видом.

Недошивин вдруг заплакал.

— Я не железный, Максим Максимыч, хотя и работаю в ведомстве железного Феликса.

Соколов внимательно изучал лицо майора.

«Неужели актерствует?» — думал он.

— Что ж, Платон, — примирительно сказал он, — как мужик мужика я тебя понимаю. Но ведь ты говоришь, что любил ее? Так и признался бы ей наутро!

— А кто вам сказал, что не признался? — с дрожью в голосе произнес Недошивин. — Это было первое, что я сделал, когда она проснулась. Я рассказал ей все, умолчав лишь о препарате. На это я не имел права.

— Даже так? — удивился Максим Максимыч. — И что ж Лизавета?

— Она плакала, проклинала нас, всех четверых. Потом успокоилась, даже повеселела и сказала, чтобы я убирался. Что я ей ничего не должен.

— Это в ее духе, — вздохнул Соколов. — Это от отца. На одной ноге скакал, а всё — самостоятельный. Помогать — не моги!

— Следующую сцену я опущу, — продолжал Недошивин, — потому что она тоже не для постороннего слуха. Скажу кратко: я объяснился Лизе в любви и получил молчаливое согласие на дальнейшие отношения. Мы встречались в Городе и Москве. Кстати, к вопросу о пьяном зачатии. Загляните в медицинскую карту Ванечки. Он родился 14 октября, недоношенным, семимесячным. Вы можете от десяти отнять семь?

— Могу, — сказал Максим Максимыч. — Поэтому я и догадался, что отец ребенка не Барский, не Оборотов и не Палисадов, а ты.

— В начале марта Лиза сказала мне, что беременна.

— Ну и женился бы на ней, сукин сын!

— Это невозможно, Максим Максимыч, — с искренней печалью ответил Недошивин. — Я же сказал: специфика моего задания не позволяет мне жениться без разрешения Рябова. Между тем кто-то настучал ему, что

его зять вместе с Барским напоили и обольстили какую-то провинциальную дурочку. Рябов был взбешен. Сначала он настаивал, чтобы Полина развелась с Владленом. Потом успокоился, но поклялся, что если кто-то вынесет эту историю в московские круги, он ему шею свернет. И если бы я признался, шею свернули бы и мне, и Лизе.

— Вместо Рябова шею ей свернул ты!

— Лиза сама была виновата. Она заявила, что не желает быть любовницей, хочет быть законной женой — ради будущего ребенка. В противном случае выйдет замуж за первого встречного. Хотя бы за Воробьева.

— Снова не понимаю тебя, майор. Ну, отпустил бы ее с ребенком. Поплакала бы и устроилась. Мы, коньковские, рассудительные.

— Да как вы не понимаете! — вскричал Недошивин. — Чтобы мой сын воспитывался у чужого отца? Нет, нет и нет!

— Вот ты какой, майор, — врастяжку произнес Соколов. — Я думал, ты просто убийца. А ты, оказывается, и здесь идейный. Значит, чтобы сохранить мальчика за собой, за человеком, которого он и знать не может, ты убил его мать? Ты не злодей, Платоша. Ты еще хуже.

— Вы не можете судить об этом! — страдальчески воскликнул Недошивин. — У вас были родители, есть любящая жена! А я одинок как перст! Бог послал мне радость — Лизу, а потом сына. И я должен был потерять их обоих? Я просил ее, умолял не торопиться с решением!

— А знаешь ли ты, любящий отец, — скрипнул зубами Максим Максимыч, — что перед тем как ты встретил Лизу в парке, она имела объяснение с Геной Воробьем и отказала ему?

— Как? — прошептал Недошивин. — Это мне неизвестно.

— А ты загляни в протоколы допросов.

— Вы убиваете меня. — Платон Платонович бессильно уронил руки.

— С удовольствием сделал бы это. Уходи, майор, добром прошу!

— Вам неинтересно знать, как всё было дальше?

— Чего тут знать? — усмехнулся Соколов. — Ты послал Гнеушева с заданием отравить Палисадова. А заодно передать Лизе письмо. В письме ты написал, что вместе с сыном ждешь ее в Москве. Лиза помчалась на первый поезд, а по дороге ее поджидал ты.

— Вы и о Палисадове догадались! — изумился майор.

— Знаешь, в чем была твоя ошибка, майор? Очень сложный ты план задумал. И местных особенностей не учел. Слушай, а что тебе мешало убить Лизу под шумок в Москве?

— Во-первых, — сказал Недошивин, — я хотел убрать Палисадова. Вы правы, он мало пьет, я не был уверен, что он ничего не помнил о той ночи. Во-вторых, я еще надеялся уговорить Лизу до того, как она увидит ребенка…

— Не удалось?

— Она была невменяемой! Она кричала, что если я не верну ей сына, она обо всем сообщит Рябову, о котором я как-то некстати упомянул. Это означало бы верную смерть мальчика.

— Ох, и запутался ты, Платон, — вздохнул Максим Максимыч, — сам запутался и всех запутал. Но как же ты сумел забрать ребенка из роддома?