Русский романс. Неизвестное об известном
Шрифт:
Репутация – великое дело, и к Бернарду стало тянуться всё больше композиторов, либреттистов и литераторов. В итоге Бернард стал известен не только в России, но и за рубежом – как дирижёра Бернарда неоднократно приглашали европейские оркестры, – а его издательство стало одним из главных в Санкт-Петербурге.
Очень ценили Бернарда и при дворе. Например, в одном из номеров «Санкт-Петербургских ведомостей» за 1838 год читаем: «Ея Императорское Высочество Великая Княгиня Елена Павловна дозволила содержателю музыкального магазина под названием Северный Трубадур, г-ну Матвею Бернару, иметь титло музыкального продавца Ея Императоского Высочества».
Гербовый
Конечно, он и сочинял. Известно, что им написано некоторое количество романсов. Сколько? Никто не знает. (А кто-нибудь пытался подсчитать? Насколько мне известно, нет.) Бернарду принадлежит одна-единственная опера – «Ольга, дочь изгнанника». Неизвестно, ставилась ли она когда-нибудь. Современники утверждали, что она содержит «очень миленькую» музыку, каждый из номеров которой напоминает салонный романс, каждый из которых вне всякой связи с содержанием оперы можно исполнять по отдельности. Может быть, кто-нибудь извлечёт её на свет Божий?
Великая княгиня Елена Павловна
Ещё одним важнейшим делом жизни Бернарда был ежемесячный музыкальный журнал под названием «Нувеллист». Сначала в издательских делах ему помогал младший брат Александр – тоже незаурядный музыкант, одарённый педагог по композиции и сольфежио, автор салонных пьес для фортепиано и весьма многочисленных транскрипций произведений для оркестра и романсов.
После смерти старшего Бернарда «Нувеллист» перешёл в руки его сына Николая Матвеевича, талантливого музыкального публициста, при котором «Нувеллиста» стали выписывать даже в Дирекции императорских театров. К сожалению, издание прекратилось в 1885 году, когда было фактически поглощено издательским домом Петра Ивановича Юргенсона.
Помнится, в ответ на частые вопросы о своём лучшем произведении Джузеппе Верди неизменно говорил о том, что теперь всеми называется Casa Verdi – дом для престарелых музыкантов в Милане.
Могила М. И. Бернарда на Смоленском лютеранском кладбище в Петербурге
Вряд ли Верди знал об опыте Матвея Ивановича Бернарда, который задолго до него (Бернард умер в год премьеры «Аиды»), сделавшись обеспеченным человеком, задумался о судьбах потерявших финансы – в силу возраста или каких-то иных причин – артистов и музыкантов. Он регулярно устраивал благотворительные концерты в помощь неимущим артистам, назначал им пенсионы, помогал деньгами, кормил обедами и ужинами – без всякого, как говорят сейчас, пиара…
А теперь о «Дорожных жалобах», моём любимом романсе на гениальные стихи Пушкина. Бернард удивительнейшим образом угадал, услышал, ощутил – называйте как хотите! – темп и ритм передвижения в транспортных средствах первой четверти XIX века – кибитке, тарантасе, бричке, карете и прочих.
Бернард «Дорожные жалобы»
Когда мы с Надеждой Матвеевной изучали этот романс, она всегда твердила: никаких сентиментальностей, никаких сентиментальностей, никаких раскрашиваний слов.
ДолгоВот он, этот стук, эта убаюкивающая мерность колес…
То в коляске, то верхом,То в кибитке…Она говорит: вот сейчас не Пушкин, а ты сидишь в этой кибитке, и на себе чувствуешь каждую неровность на дороге, страшно трясёт, никаких рессор тогда не было!
…. то в карете,То в телеге, то пешком?Тут чуть отпустит ямщик вожжи, то натянет, чуть замедляя ход. Это, конечно, совсем небольшие изменения динамики, но они дают почти физическое ощущения того, что седок то задремал, то проснулся, то ушёл в полусне в какие-то свои размышления, и эти качания, эти перемены состояния надо чётко и ощутимо интонировать, передавая юмор Пушкина.
Иль чума меня подцепит,Иль мороз окостенит,Иль мне в лоб шлагбаум влепитНепроворный инвалид.Иль в лесу под нож злодеюПопадуся в стороне,Иль со скуки околеюГде-нибудь в карантине…То ли дело быть на месте,По Мясницкой разъезжать,О деревне, о невестеНа досуге помышлять!То ли дело рюмка рома…Надежда Матвеевна говорила – тут, видно, ямщик притормозил, и ты уже засыпаешь, произнося с вялой дикцией:
Ночью сон, поутру чай;То ли дело, братцы, дома!..И только тут приходя в себя:То ли дело, братцы, дома!..Ну, пошел же, погоняй!..Она отмечала: никаких красот голосовых, никаких верхних нот, никаких выкрикиваний! Только «риторика» качания и колебаний этой телеги, кибитки! Это дорога, так любимая Пушкиным тема, эти «вёрсты полосаты», и мысли, мысли, мысли, которые то убаюкивают, то пробуждают… В общем, настоящий разбор по Станиславскому: внутренняя жизнь героя, его темпоритм и драматическая интонация.
Дорога – это вообще аллегория жизни Пушкина: бег от карантинов, бег от кредиторов, от скуки… Такая, я бы сказала, пушкинская внутренняя огненная суть, когда он просто одуревал, сидя на одном месте. Хотя и говорил – коплю, коплю, коплю, думаю, собираю мысли, все вместе. А потом ему надо непременно в дорогу пускаться, чтобы посещать людей, общаться с ними…
И вообще – какой русский не любит быстрой езды, какой русский без дороги? Потрясающий романс!
Певец и директор во стане Большого театра
Алексей Николаевич Верстовский
Всякий раз, когда я размышляю о судьбе такой яркой и незаурядной личности, каковой был Алексей Николаевич Верстовский, я ловлю себя на мысли, что из его весьма успешной биографии как бы выглядывают два очень разных, очень непохожих друг на друга человека.
Один – настоящий баловень муз и судьбы, запечатлённый на одном из ранних его портретов. За клавесином, вполоборота к художнику, сидит симпатичный, даже красивый молодой человек.
Алексей Николаевич Верстовский