Русский с «Титаника»

Лещенко Владимир

Однако счастье было недолгим.

Не прошло и двух лет, как умер Эхнатон. Трон унаследовал Сменхкар – племянник царицы, муж первой дочери. Вскоре Сменхкар умер и престол занял Тутанхатон, быстро сменивший свое имя на Тутанхамона – другой родич, женившийся на другой дочери фараона. Страна понемногу забывала бога Атона, насажденного Эхнатоном, снова поклоняясь Амону-Ра. Снова ожили храмы Тота и Нейт с Хнумом, а кошки Баст могли гулять, где вздумается, – отчего стало больше зерна в амбарах, ибо сильно сократились числом крысы и мыши. Столицей вновь стали Фивы, но Нефертити до последнего своего часа жила

в Ахетатоне – столице своего мужа, которая строилась на ее глазах. Нефертити умерла в почти пустом городе. Ее торжественно похоронили, как она и просила, в гробнице рядом с Эхнатоном.

Имя мятежного фараона вскоре будет проклято, почти все его портреты и статуи уничтожат, память о нем предадут забвению. О некогда божественном «сыне Атона» станут говорить не иначе как о «враге из Ахетатона».

Память о Киа мстительные потомки Нефрет также сотрут – ее лишат даже собственного гроба.

Вспоминали и о зеркале – мол, царица увидела в темной глади зеркала свою собственную судьбу и участь супруга. Но вскоре об этом перестали говорить и «Чаша Мрака» сгинула в недрах дворцовой сокровищницы – до времени…

А потом в страну Хапи вторглись грубые персы под началом царя Камбиза…

* * *

11 апреля 1913 года.

Юрий так и застыл молчаливой статуей, оглядывая ладную фигуру девушки, на секунду задержавшись сначала на изящной округлой груди под темно-синей тканью простого строгого платья, а потом на мягких каштановых волосах. Затем некоторое время созерцал абрис тонких, красиво очерченных бровей, сосредоточив взор на миндалевидных глазах оттенка темного аквамарина, отметил изящные контуры высоких скул и остановился на ее полных розовых губах.

Девушка невольно вздрогнула, и на лице ее появилось странное выражение, совсем непохожее на страх или стыд.

– Что вы делаете в моей каюте, мадам? – наконец, осведомился Ростовцев, обратившись к ней на французском языке.

– В вашей каюте?! – зачем-то переспросила незваная гостья.

Говорила она по-французски правильно, но с каким-то акцентом, который был ему незнаком.

И продолжила уже по-русски, ввергнув его в полное изумление.

– Я просто услышала русскую речь и решила… Я вообще думала, что на корабле из русских я одна. Вы ведь русский? А, впрочем, не важно… – Казалась, она вздрагивает, как в лихорадке, от пережитого волнения.

– Как вы попали…

– Мое платье похоже на униформу горничных этого левиафана… Я увидела в порту двух девушек и решила попытать счастья… Прошла, повезло…

Вообще-то Юрий спрашивал о том, как она оказалась в его каюте.

И та, видимо, догадалась.

– Дверь была не заперта… Извините…

Видать, забыл закрыть дверь, когда выходил. Он и в самом деле не мог вспомнить, запер каюту или нет, уходя с Лайтоллером.

– Ой, простите, как вас зовут? – встрепенулась незнакомка.

– Ростовцев Юрий Викторович. То есть для вас, сударыня, – Юрий…

– Елена. А по паспорту госпожа Кнорринг… Так зовут… звали моего мужа…

– Он немец? – зачем-то спросил стряпчий, машинально проглотив «был».

– Подданный бельгийского короля, хотя какая теперь разница… Его даже не отпели, как самоубийцу…

– Сколько вам лет, Юрий Викторович? –

вдруг спросила дама, пока он переваривал это известие.

– Тридцать три… э… – Юрий не мог преодолеть растерянность. – А вам?

Тут Ростовцев спохватился, что задал бестактный вопрос. Но гостья, казалось, не обратила на это внимания.

– Двадцать… три… почти… Вы не простой человек, господин Ростовцев, раз плывете в первом классе на таком корабле? – продолжила она.

– Это не совсем так. Я обычный судейский крючок, даже без диплома. Не закончил, знаете ли, по обстоятельствам, – добавил он, словно извиняясь.

– Ах, вот как!

Повисла пауза.

– Простите, я сейчас запру дверь, – пробормотал он.

Еще не хватало, чтобы сюда сейчас сунулся Макартур или Жадовский.

– Да, конечно… – шепотом молвила гостья.

А потом принялась тихо, сбивчиво рассказывать…

Была она единственным поздним ребенком в небогатой семье обрусевших московских немцев. Отец Елены, гимназический учитель-латинист, жил вдовцом – матушку ее унесла чахотка, когда Елене было шесть лет. А в двенадцать она осталась без отца – того хватил удар прямо на уроке. Воспитывала ее двоюродная сестра отца, старая дева-курсистка. Затем жизнь, казалось, повернулась к ней лицом. Когда ей исполнилось восемнадцать, на благотворительном балу она познакомилась с молодым бельгийским коммерсантом Мишелем Кноррингом. Тот возил в Россию шоколад и какао из Конго. Сыграли свадьбу. Больше всего радовалась даже не Елена, хоть и со всем восторгом юной души влюбившаяся в элегантного иностранца, а тетка, чье здоровье к тому времени пошатнулось, и она хотела увидеть будущее единственного родного человека обеспеченным.

Мсье Мишель увез молодую жену на родину…

И на этом счастье и кончилось.

Супруг оказался домашним тираном и бешено, не по-немецки ревнивым, к тому же скупым воистину, как Шекспировский Шейлок. Одержимый желанием стяжать богатство, он пускался в сомнительные затеи, быстро съевшие и без того невеликий капитал. Ее маленькое приданное и даже кольцо с бриллиантом, присланное из Америки тетушкой Мишеля, – все ушло в аферы и махинации. После двух лет брака, не увенчавшегося рождением детей, она была готова бежать, куда глаза глядят, но, как оказалось, это было лишь началом. Состояние катастрофичеси таяло, а ворох неоплаченных счетов рос. В доме появились новые знакомые мужа. Их он представлял как коммерсантов, но при взгляде на них Елена нередко ощущала безотчетный испуг. И вот супруг затеял очередную аферу и влез в долги, а отдавать было нечем… И тогда один из новых его компаньонов, некий Ван Фельден, темный и нечистоплотный делец, потребовал у Кнорринга молодую жену в уплату процентов…

– То есть как? – невольно вырвалось у Юрия.

(Слышать он про такое слышал – уголовные проигрывали в карты своих веселых девок, а купцы – любовниц, но законную жену?! В просвещенных Европах?!)

Елена всхлипнула.

Как-то под вечер ее муж явился в компании Фельдена, пьяный и рыдающий.

– Вы, мадам, поедете со мной, – глядя на нее масляно блестевшими глазами, сообщил с улыбкой Ван Фельден.

«Хелен, прости! Прости!» – пьяно бормотал супруг вслед, пока его компаньон уводил совершенно впавшую в прострацию Елену.