Русский щит. Роман-хроника
Шрифт:
В овраге, возле незамерзающего светлого ручья, стояла деревянная рубленая часовенка, и место это почиталось святым. При часовне жил монах с непонятным именем Имормыж, могучий бородатый детина, носивший круглый год — и в мороз и в летний зной — черную суконную рясу.
Два рослых молодых послушника вели нехитрое хозяйство: кололи дрова, варили кашу, деревянными лопатами отбрасывали снег от часовенки и бревенчатой кельи, поставленной неподалеку от нее.
В свою келью монах Имормыж допускал немногих. Но случалось, странники не выходили из кельи по дню, по два. Может, молились в уединении, а может, просто отлеживались в тепле, отдыхая после трудного
А о том, что Имормыж и не монах вовсе, а особо доверенный человек воеводы Ивана Федоровича, знали совсем немногие. В келью вел из усадьбы тайный подземный ход, прорытый много лет назад, когда еще покойный великий князь Александр Ярославич Невский отсиживался в Переяславле после ссоры с новгородцами.
Давно это было. Кто и слышал о подземном ходе, давно забыл. Но вернулся князь Дмитрий Александрович, а с ним боярин Антоний, великий умелец на тайные дела, и о подземном ходе к оврагу вспомнили опять. Престарелого монаха, хранителя часовенки, повелением князя отправили на теплое житье в монастырь. В келье поселился Имормыж и послушники, тоже не духовного чина люди, а доверенные дружинники переяславского князя.
Боярин Антоний, возвратившись из Новгорода, разослал своих людей по многим городам: в стольный Владимир, в Тверь, в Кострому, в порубежный Псков. Даже в ордынскую столицу Сарай поехали его люди — с торговым караваном, в обличье купцов.
Покинули гостеприимный Переяславль и Прошка с Акимкой. Послал их Антоний обратно в Новгород, наказав так же верно служить князю Дмитрию Александровичу, как служили раньше.
Перед отъездом боярин вручил Прошке тяжелый кисет с серебряными гривнами. Из кузнеца должен был Прошка превратиться в торгового человека, возить кузнецкий товар по городам и волостям. Для того и были даны ему серебряные гривны.
Акимке было назначено состоять при Прошке подручным, привозить грамоты в Переяславль, когда нужда случится. Лучшего гонца и искать не приходилось: силен, храбр, верен.
Указали Прошке и Акимке тропу к оврагу за воеводской усадьбой, сказали тайное слово, по которому узнает их Имормыж, и благословили в дорогу…
Дмитрий Александрович жил в Переяславле тихо, неприметно. Обычаи у себя в хоромах завел древние, из Мономаховых времен. Вставал до солнца, по-хозяйски обходил погреба, медуши, скотницы, подолгу задерживался на конюшне — лошадей молодой князь любил. Потом садился думать с боярами о делах, творил суд горожанам и смердам из волостей. К полудню ложился спать. Часто парился в дровяной бане с квасом и березовым прутьем.
Боярин Антоний, тоже любитель банной утехи, припоминал к случаю слова апостола Андрея, сказанные им в Риме на удивленье тамошним жителям: «Русские люди бьют сами себя, и до того добьют, что станут еле живы, и обливаются водой студеной, и тако оживают. Творят же сие в бане, нещадно натопленной, не мучимы никем, но сами себя мучают, а мнят то не мученьем, а омовеньем тела…»
Дмитрий весело смеялся этим словам. Для русского человека баня — благодать, все здоровье — от бани.
Соглядатаи великого князя Ярослава Ярославича, подосланные в Переяславль, сообщали: князь Дмитрий весел, смирился, видно, с потерей Новгорода. Но вестей из Переяславского княжества приходило к великому князю немного. Крепкие
Исподволь, прикрываясь утренними морозами и неожиданными снегопадами, подбиралась весна. Потемнел лед на Плещеевом озере. Сторожевые ратники на стенах, обогретые ласковым весенним солнцем, сидели днем в одних кафтанах. Начал обтаивать снег вокруг Спасо-Преображенского собора. Под кровлями изб повисли сосульки. Разъехались по своим вотчинам переяславские бояре: весной не бывает войны, замирает она до летнего зноя, просушивавшего дороги.
Но так же, как зимой, воинские умельцы-дружинники с утра до вечера обучали на поле за рекой Трубеж новонабранное войско. Тяжело ступая по мокрому снегу, выставив копья, шагали рядами пешцы. Лучники метали стрелы в большой деревянный круг, повешенный на шесте. Конные дружинники лихо рубились тупыми мечами, норовя выбить противника из седла.
Переяславское воинство готовилось к будущим боям.
Дмитрий Александрович подолгу смотрел с городской стены на ратную потеху. Часто и сам садился на коня, выезжал в поле. Добивался, чтобы воеводы и дружинники понимали его с полуслова, бросались, куда нужно, по взмаху княжеского меча. Старался лично вникать во все дела. Крепко помнил Дмитрий воинскую мудрость, отцами и дедами завещанную: могучие лесные звери, одной головы над собой не имея, при всей силе своей добычей охотника становятся. Так и войско — без крепкой княжеской руки побеждено будет…
В овраг за усадьбой Ивана Федоровича все чаще и чаще приходили неведомые никому люди, скрывались в келье Имормыжа. Боярин Антоний чуть не каждый день ездил теперь по дороге, тянувшейся вдоль озерного берега к усадьбе.
Большой воевода Иван Федорович хвалил молодого боярина: цены не было Антонию в тайных делах. Обо всем, что случалось на Руси и в Орде, первыми узнавали в Переяславле!
Накануне Юрьева дня весеннего пришел из Новгорода Прошка. Даже Антоний не сразу признал его в монахе, до глаз закутанном в рясу. Но только эта хитрость помогла Прошке благополучно добраться до Переяславля: великий князь поставил воинов на новгородских рубежах, никого не пропускал из Новгорода в Низовскую землю.
Послушать вестника приехал сам князь Дмитрий.
Иван Федорович проводил князя в избу, притулившуюся к частоколу в дальнем углу усадьбы. Возле дверей избы стояли два вооруженных холопа. Старый воевода умел оберегать тайну: вестников, доставленных в избу по подземному ходу, не выпускали во двор даже ночью, скрывая не только от чужих людей, но и от постоянных обитателей усадьбы.
Холопы, узнав князя и воеводу, склонились в поклоне, открыли дверь в избу.
— Сиди! Сиди! — махнул рукой воевода вскочившему со скамьи Прошке. — Разговор будет долгий…
Прошка сел, ожидающе впился глазами в князя.
Но Дмитрий сначала подошел к Антонию, спросил:
— Что нового привез вестник?
Антоний пояснил, что многое из того, что рассказал Прохор Суздалец, и раньше было известно. Но вот о женитьбе великого князя Ярослава Ярославича на дочери новгородского боярина Юрия Михайловича Оксинье он услышал впервые. Да и о недовольстве во Пскове наместником Святославом, старшим сыном великого князя, тоже…
Иван Федорович с сомненьем покачал головой: