Русский спецназ. Трилогия
Шрифт:
– Вы знаете, где находится «Полночный экспресс»? – спросила Спасаломская.
– Нет.
– Жаль. Я тоже. Название хорошее, и мне говорили, что там хорошая кухня и там уютно… ай, – вскричала она, будто под сиденьем у нее завелась мышка и теперь Спасаломская, увидев этого незваного пассажира, очень удивилась, – ну как же я могла забыть? У меня же справочник есть. Как же я забыла? Сейчас найду.
Она говорила слишком быстро и взволнованно. Нельзя так терять самообладание. Говорить надо сдержанно и холодно, иначе собеседник может слишком многое возомнить о своей персоне.
Черное авто как тень мчалось следом за ними, держась на одном и том же расстоянии.
Фасад
Толстый розовощекий швейцар в красной фуражке отворил перед ними массивную дубовую дверь. Он выглядел лет на пятьдесят, длинные закрученные к верху усы, на отращивание которых он потратил, вероятно, уйму времени, выдавали в нем отставного военного. Он наверняка дослужился до фельдфебеля, был отцом и защитником новобранцам, а распахни он зеленую шинель с красной окантовкой, вся грудь окажется в крестах. Спросишь его: «Где воевал, служивый?», так в ответ получишь внушительный список, венчавшийся Будапештом или Веной. Что там будет посредине? Каушен, Гумбонен? Может, где-то и встречались. Такому за то, что дверь открыл, медный пятачок в руку положить будет стыдно. Надо лезть за серебром или казначейским билетом, но отставной фельдфебель свободную руку демонстративно убрал назад, за спину заложил, всем видом своим показывая, как ему приятно, что в заведение, где он служит, заглянул авиатор. Невольно он вспомнил, как сидел в окопе, ожидая приказа к наступлению, а над его головой проносились эскадры русских аэропланов, которые летели обстреливать вражеские позиции.
То ли освещение в зале оказалось слабым, то ли все так увлеклись беседами со своими спутниками, не обращая более ни на что свое внимание, а те, кто сидел в одиночестве – созерцали свои тарелки, в общем никто Спасаломскую не заметил и даже в сторону ее не посмотрел, а уж на Шешеля тем более смотреть не стоило. Серая мышка. Незаметная. Как тот студент железнодорожного университета, которого Шешель повстречал днем.
Откликнулся только официант, услышав перезвон колокольчика, который ожил ровно на миг, когда они вошли, и задели его краешком двери. Приятный звук.
Невнимание ее чуть оскорбило. Первым желанием было развернуться, уйти прочь, хлопнуть дверью на прощание, колокольчик проводит ее перезвоном.
Она еще не понимала, отчего выбрала именно это место, будто в городе нет ничего лучше, с отдельными кабинетами, где ни ее, ни Шешеля никто не потревожит, но мысли привели ее сюда, причем название возникло в голове спонтанно, будто выплыло оттуда. Здесь она вряд ли могла наткнуться на кого-то из своих знакомых. Завидев ее кавалера, они еще долго шептались бы по этому поводу, строя догадки. Кто он? Действительно – кто он? Задай ей кто этот вопрос, она пока не смогла бы на него ответить. Стеснялась она, что ли, показаться в его обществе? Она еще не понимала этого.
– Здесь уютно.
Она сказала это, когда официант провел их в угол зала, где они могли спрятаться под густыми ветвями пальмы, стоящей в кадушке.
Она сидела лицом к залу. Она сама захотела этого, а Шешелю оставалось лишь глядеть на нее либо на стену за ней. Никто его внимания от нее не отвлекал, зато она видела весь зал. Она улыбнулась от таких мыслей. Забавно все это.
Она почувствовала тревогу, промелькнувшую на краю сознания, как тень летучей мыши – такая же быстрая и неуловимая. Она оторвалась от меню, провела взглядом по залу. Какое-то время глаза перестраивались, как оптика у бинокля, когда подкручиваешь колесико, наводя резкость с тех предметов, что поблизости, на те, что находятся в отдалении. Ничего она не заметила, опять вернулась к строчкам меню, и вдруг опять эта тревога, опять тень, которую она непременно увидела бы, не поспеши отвернуться от зала. Вздрогнул колокольчик. Он точно был привязан к сердцу Спасаломской. Она почувствовала, как холодные пальцы, будто
«Олдсмобиль».
Меню выскользнуло из ее ослабевших, задрожавших пальцев, хлопнулось на стол. Легкая тень пробежала по ее лицу, точно лампа, висевшая под потолком, была Солнцем, имела спутник и вот сейчас он на секунду затмил ее свет. Тело напряглось. Взгляд застыл.
– Что-то случилось? – спросил Шешель.
– Нет. Все хорошо.
В голосе проступила дрожь, которую она не смогла спрятать. Она попробовала вновь говорить о каких-то глупостях, но теперь слова давались ей с трудом, не так легко и беззаботно, как прежде. Чувствовалось, что ее не отпускает какая-то другая мысль. Словами Спасаломская пробует утопить ее, но та все вновь и вновь всплывает на поверхность сознания, прямо как пробковый спасательный круг. Но вот спасательный ли он?
Изредка Елена поглядывала через плечо Шешеля в зал. Со стороны казалось, что она косится на его погон.
Шешель не поверил ей. Он не был ослеплен и оглушен ее красотой и обаянием. Вернее, был, но… ему так тяжело давалось скрыть свои чувства, точно он возводил плотину все выше и выше, а вода прибывала. Еще немного, и она прорвется наружу и сметет все те камни, что он нагородил, пытаясь остановить ее. Разве ее остановишь?
– Давайте уйдем отсюда, – неожиданно сказала Елена.
– Вам здесь разонравилось?
– Да.
– Вас отвезти домой?
– Нет. Попробуем найти что-нибудь более уютное.
– Хорошо. Но если вы не возражаете, теперь это уютное место поищу я.
– Да, да, я не возражаю. Пойдемте.
Они не успели ничего заказать. Времени терять, расплачиваясь, не пришлось.
Шешель предпочел показать, что ничего не заметил. Но у него был цепкий взгляд, хорошая реакция и неплохая память. Иначе… нет. Ему просто повезло. От многих, кто обладал еще более обостренными чувствами, фортуна отворачивалась. Теперь они спят в могилах, разбросанных по всему миру.
Лица всех троих, несмотря на приглушенный свет, хорошо отпечатались в его мозге. Они делали вид, что больше интересуются меню, отпуская друг другу колкие замечания по его содержанию.
– Филе оленины с перечным соусом и запеченными овощами, миноги из Великого Устюга с горчично-медово-яблочной заправкой. Что думаете, господа?
– Фу. Как примитивно! Они бы еще кашу гречневую здесь написали.
Шешель знал, что точно так же они могли взяться за обсуждение его внешности и одежды. Но когда они все вместе, точно кто-то команду дал, глянули на него, приготовленные заранее слова так и не слетели с их губ. Что-то остановило их. Иначе… он не стал бы с ними драться, отвешивать каждому из них пощечины, а предложил бы им извиниться. Их было трое, но все вместе они не стоили и одного из тех английских матросов, с которыми он много лет назад дрался в портовой таверне Марселя. Тогда он уложил на деревянные доски таверны двоих, прежде чем кто-то из оставшихся на ногах ударил его бутылкой по лицу, отправляя в нокаут…
Они не выдержали его холодный, тяжелый взгляд, отвернулись, занялись своими делами, но теперь говорили потише.
– Пойдемте отсюда господа, нам здесь делать уже нечего.
Опять демонстративно громкий голос, рассчитанный не только на тех, кто сидел за столом, но чтобы его услышал и Шешель, а в особенности Спасаломская. Она схватила Шешеля за руку, сжала пальцы. На коже синяки, наверное, останутся или следы от ногтей. Почему же эта троица так напугала ее?
Шешель криво улыбнулся. Он увидел черное авто. Не составляло большого труда догадаться, кому оно принадлежит. Вот только хозяева ошибаются, если думают, что смогут на целый вечер превратиться в тень, которая везде следует за Спасаломской. Она была им нужна, а вовсе не Шешель. Он стал кое о чем догадываться.