Русский сыщик И. Д. Путилин т. 2
Шрифт:
— Оно, конечно, я имею за свою скромность кое-какую субсидию от этой госпожи, но, как сами изволите сейчас говорить, у меня семья, а пятьдесят рублей жалованья — такая ничтожная цифра... Притом и тайна-то пустяшная, так сказать, интимная... насчет одной роковой измены.
— И вам не стыдно за это вымогать деньги с растерявшейся женщины?
— Я не считал это предосудительным...
— Признавайтесь заодно: может быть, под гнетом вашего шантажа находится и еще кто-нибудь?
Видя, что запираться перед всеведущим начальником сыскной полиции бесполезно, шантажист повинился:
—
— Довольно! В будущем по поводу этого уголовного оттенка я, может быть, буду иметь вас в виду, а пока и банкира, и купчиху оставляю вам для эксплуатации, но за то обязываю, под страхом большой ответственности, оставить в покое вдову-чиновницу, а тем более ее тайну. Если же вы не сумеете без оплаты хранить молчание, то будете пенять на себя.
Посетитель приободрился и стал благодарить Путилина, сначала нагнавшего было на него страху.
— Да вы не очень рассыпайтесь в благодарностях, — закончил свое внушение Иван Дмитриевич, — я чувствую, что видимся мы не в последний раз. При другой встрече, помните, — другой разговор будет. Поэтому нелишним считаю предупредить вас, что следующая жалоба без перемены местожительства не обойдется.
Таким образом вдова избавилась от эксплуатации ее кармана «посвященным», который, однако, ее тайну стал хранить еще лучше...
ЖИВОЙ ПОКОЙНИК
Внезапно умер один богач, не оставив духовного завещания. Все имущество по закону должно было пойти в раздел между многочисленными родными его и главным образом попасть в руки детей от первого брака. Вторая жена его, прожившая с ним очень недолгое время и не имевшая потомства, могла рассчитывать на небольшую часть наследства; между тем ей хотелось овладеть всем...
Не долго раздумывая, она решилась на смелое мошенничество.
Призвала к себе молодого человека, пользовавшегося ее благосклонностью, и, сообщив ему под секретом о смерти мужа, просила его помочь ей найти такого сговорчивого субъекта, который согласился бы за приличное вознаграждение притвориться больным и выдать себя за ее мужа.
— Зачем это? — поинтересовался друг дома.
— А затем, чтобы иметь духовное завещание.
— То есть совершить подлог?
— С юридической точки зрения, конечно, это будет подлог, но, принимая во внимание внезапную смерть беззаветно любившего меня мужа, такое уголовное выражение должно быть смягчено. Это будет не подлог, а справедливое нарушение формалистики закона. Ведь если бы он сделал завещание при жизни, то, разумеется, благодаря моему влиянию на него все богатство досталось бы мне. Следовательно, нравственно я всегда буду права, если и самовольно сделаю то, чего не успел, но что хотел сделать покойный.
— Замысел у тебя превосходный, — сказал друг дома, охотно соглашаясь с доводами вдовы, — но выполнение его требует большой осторожности.
— Разумеется! Пока в доме никто не знает о смерти мужа. Прислугу я предупредила о том, что барин занемог, но в спальню его никого
Вдова не ошиблась в друге, доверя ему тайну задуманного преступления. Он оказался весьма ловким, опытным и, главное, «участливым».
Но прежде чем отправиться на поиски «толковых» людей, друг дома при помощи сообщницы своей убрал труп покойного под кровать, окна в спальне завесил шторами и приказал приготовить лампу с темным абажуром.
Затем уехал и вскоре возвратился в сопровождении какого-то неведомого человека, развязно отрекомендовавшегося хозяйке дома:
— Дворянин Игреков! Бедный, но благородный свидетель.
Действительно, это был специалист по части подкупного лжесвидетельства.
Друг дома по дороге ознакомил его с сутью дела, и он, ни на минуту не задумываясь, согласился прикинуться мнимобольным богачом и продиктовать краткое духовное завещание, по которому все богатства должны остаться вдове.
Условившись относительно гонорара, благородный свидетель отправился в спальню, разделся и лег в постель. В комнате царил полумрак; свет лампы, мерцавшей в одном из углов, не достигал противоположной стены, около которой возвышалась кровать. Утопая в мягких пуховиках, дворянин Игреков твердил имя «возлюбленной своей жены» и старался не забыть его...
Друг семьи опять ненадолго уехал и привез с собой трех субъектов, на этот раз весьма прилично одетых и представительных.
Но эти уже не были посвящены в тайну, хотя они отлично сознавали, что фигурируют в этом деле неспроста и что, может быть, будут фигурировать на суде, иначе не предлагали бы им солидного вознаграждения за то, что с большим успехом мог сделать каждый знакомый, и притом без всяких оплат.
Однако им было внушено, что больной богач доводится им приятелем.
— Это желание его самого, — пояснил друг дома. — Он потому приглашает посторонних для засвидетельствования его «здравого ума и твердой памяти», что не желает предавать гласности свое почти безнадежное положение. Вам-то, конечно, все равно: здоров ли он, болен ли, а для формы это имеет немаловажное значение.
Затем был приглашен нотариус.
После обычных расспросов, путем которых распознается умственное состояние завещателя, было приступлено к составлению духовного завещания.
Дворянин Игреков блестяще справился со своей замысловатой ролью. Едва приоткрывая глаза, он разговаривал слабым голосом умирающего человека. С трудом переводил дух, уместно кашлял и по временам раздражался, когда не хотел отвечать на сбивчивые вопросы.
Написав вступление по форме, нотариус под диктовку завещателя стал излагать суть.
— Все свое движимое имущество, — полушепотом произносил больной, — завещаю безраздельно возлюбленной жене моей Марии Ивановне.
— Дальше...
— А из наличного капитала моего и всего недвижимого имущества она имеет только половину.
— Как половину? — с ужасом воскликнула Марья Ивановна. — Ты должен отказать мне все.
— Нет, довольно с тебя и половины! — спокойно ответил завещатель. — Если бы я завещал тебе все, то был бы чудовищно неблагодарным по отношению к своему другу.