Русский транзит-2 (Образ зверя)
Шрифт:
– Я думаю, что за такие деньги вы и сами...
– Хорошо, хорошо...
– Это с каких это пор ты, Леня, Эдуардом стал?
– Навстречу важному господину и оторопелому таможеннику шел отставной адмирал дядя Петя в кителе с орденскими планками, широких брюках и фуражке.
Важный господин отпрянул от таможенника, оттолкнул его и пошел навстречу адмиралу, широко улыбаясь и разводя для объятий руки.
– Ну, так скажи мне, Леонид Михайлович, с каких это пор ты - Эдик? спросил адмирал товарища после того, как они поцеловались.
– Эх, Петя, да что говорить об этом! А ты чего к нам? В отпуск, что
– Да какой отпуск, я теперь на пенсии. Флоту больше не нужен. Ленька, ты что, за кардон бежишь? Значит, как крыса с тонущего корабля?
– Значит, как крыса, Петя...
– А в контейнерах, выходит, грехи твои? Почки, печень, селезенки младенцев невинных, а? Да, накопили мы с тобой грехов...
– Не в контейнерах, а в контейнере.
– Брось, Леня,- улыбнулся адмирал,- я же слышал ваш разговор. Оба контейнера твои. Просто вон тот с какой-то фигней.
– Эх, адмирал-адмирал, нехорошо подслушивать чужие разговоры,- посетовал Леонид Михайлович со сдержанной улыбкой, как бы предлагая сменить тему.
– А чего плохого! Вон ты даже имя поменял. А просто так имена не меняют. Меняют обычно те, кто от закона скрывается... И паренька этого, таможенника, небось купить хочешь. Я-то знаю, ты Ленька такой, шустрый!
– Да тише ты!
– Леонид Михайлович схватил адмирала за китель, довольно холодно посмотрев ему в глаза.-Тебе-то какое дело?
– А, может, ты, Леня, контрабанду везешь, какой-нибудь оружейный плутоний? Все вы, демократы, теперь мастаки стали насчет того, чтобы империю грабануть. Места себе в Америке да Европе давно приготовили. А? Верно я излагаю?
– Да успокойся ты,- смягчился Леонид Михайлович.- Чего заводишься? Ну, отправляю я контейнер со своим добром. Не хочу, понимаешь, чтобы шмонали его. Там ведь у меня живопись, иконки, бабушкино колечко... Ну, в общем, ты понимаешь, кусочек родины будет там, на западе.
– Родины??? До вы эту родину обсосали со всех сторон и продали! Продали, о теперь разбегаетесь по норам!
– Ладно, ладно, Петя, успокойся. Я вижу ты совсем потерял чувство юмора. С пол-оборота заводишься... Лучше скажи мне, что везешь в своем контейнере? Леонид Михайлович в знак примирения положил свою руку на плечо адмирала и повел его к выходу из пакгауза, оглянувшись на таможенника, который озабоченно тер лоб, стирая выступившую испарину.
"Ах, вот это кто!
– подумал Хмурое Утро.- А я и не узнал его сразу. Действительно, это тот самый дядин Петин друг, который приезжал на архипелаг с компанией поохотиться... Смотри-ка, даже имя сменил. Хлопотно это - имя менять, если не монах, конечно... А этому-то зачем? А что, может, дядя Петя и прав насчет того, что этот Леня от закона скрывается..."
"Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о если бы был ты холоден или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды"; а не знаешь, что ты несчас тен и жалок, и нищ и слеп и наг. Советую купить тебе у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наго ты твоей, глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть..."
Грязный и оборванный Крестовский только к середине следующего дня вошел в город.
Он искал Оксану Николаевну. Верней, не искал, а просто
Крестовский шел через весь город, ничего не видя перед собой, шел, не реагируя даже на светофоры, как идет обычно горький пьяница, не имеющий ни рубля за душой на опохмелку, той последней стадии богооставленности, когда человек уже готов к небытию.
Было еще светло, и водители дважды пощадили его, лишь покрыв для острастки матюгами. Видя, что пешеход немного не в себе, они с поспешностью уезжали.
Крестовский медленно шел мимо гостиницы, гастронома, ресторана... Это был "Белогвардеец".
Его вдруг непреодолимо потянуло в ресторан. Нет, ни есть, ни пить он давно уже не хотел: он вообще забыл, что это такое. Но какая-то сила против воли влекла его туда, где еще позавчера вечером так блестяще началась задуманная им операция "Троянский конь", главная роль в которой отводилась женщине - его дорогой Ксюше... Ксюше, за которую он теперь с радостью отдал бы свою суетную и уже ни на что не годную жизнь.
Швейцар - молодой парень, жующий резинку,- не хотел впускать Крестовского. Он встал в дверном проеме, уперев руки в косяк и качая головой, мол, ну а ты, бычара, куда лезешь? Крестовский с разгона уперся швейцару в грудь, и швейцар брезгливо оттолкнул его от себя, после чего стал ладонями счищать с лацканов грязь, которая якобы должна была обязательно прилепиться к нему после столь неприятного столкновения.
Словно не понимая, что впускать его сюда не собираются, и по-звериному доверяясь только собственному чутью, Крестовский вновь пошел на швейцара, даже не изменившись в лице. Выплюнув жвачку и стрельнув глазами по сторонам, швейцар ударил идущего на него доходягу кулаком в лицо, и доходяга упал. Швейцар, усмехнувшись, уже собирался закрыть двери, но поднявшийся с земли доходяга в третий раз, и на этот раз совершенно не изменившись в лице - разве что утерев кровь, струйкой побежавшую из носа,- попрел на него.
Швейцар зло хохотнул и собрался хорошенько проучить доходягу, встав у двери в боксерскую стойку. Когда тот был уже на расстоянии вытянутой руки, швейцар, ухнув, бросил вперед свое тело с вытянутой рукой... и попал в пустоту. Пытаясь удержаться на ногах, он сделал шаг вперед и повернулся, ища доходягу. Но никого не увидел, потому что из глаз у него брызнули искры и внезапно пришло ощущение, что он летит вниз головой с Останкинской телевышки.
Переступив через лежащего швейцара, Крестовский вошел в вестибюль ресторана, где на него со страхом посмотрел гардеробщик - свидетель разборки. Публика, которая наблюдала поединок с улицы, осталась стоять, дожидаясь, чем это все кончится: а вдруг повезет, и она станет свидетелем криминальной разборки с человеческими жертвами. Те, кого теперь должны были убить или, на худой конец, примерно отволтузить, в глазах зевак людьми не считались. Действительно, кто из честных людей в наше время будет по ресторанам ходить? Ну, а на тех, кто ходит, уличной публике было ровным счетом наплевать. "Во-во,- рассуждали зеваки,- пусть поскорей переубивают друг друга, воздух без них чище будет!"