Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

Сегень Александр Юрьевич

— Шестьдесят три уж, брат. Хочешь, я тебе тоже открою секрет? Хотя вряд ли ты ахнешь. Я помру скоро. Мне недавно Черномырдин приснился и говорит: «Тебя в двадцать первый век не возьмем».

— Его бы самого хорошо бы в двадцать первый век не пускать, — покачал головой Выкрутасов, сочувствуя Ардалиону Ивановичу. — Мой секрет тоже со сновидением связан…

Но про тайну Льва Яшина он начать не успел, поскольку за столик к ним подсела интересная женщина лет сорока с небольшим, в руках у нее была распахнутая книга, которая, судя по всему, электризовала женщину восторгами.

— Нет, вы только послушайте, Ардалион, как наш

Сашара по Моцарту шарахает! — восклицала женщина, не обращая никакого внимания на Выкрутасова и тотчас начиная зачитывать: — «Постепенно лучшие умы начинают, наконец, прозревать роль Амадеюшки в мировой музыке. Легкость, доведенная до распутства, эротический психологизм, дерзкая мегаломаническая эгофилия этого, безусловно, талантливого человечка вводят в слуховой гипноз не только заядлых либералишек, но и многих фундаменталов. С просачиванием в идеологию возвратных форм христианства становится модным воспринимать латентно-гомосексуальные исторжения «Реквиема» как выплеск его божественно-духовного начала. Беспечный тусовщик, срамной пьянчужка, масон и сифилитик, Амадеюшка вдруг предлагается нам в виде пророка в музыке. Вот только чей это пророк? Разумеется, не Вагнера, а Педра Ильича Чайковского. Тут профетическая прелиминарность Амадеюшки по отношению к Педруше бесспорна! Ладно еще, когда «моцартизм» содержится в дежурном меню всякого рода ахматочек Серебряного века, но даже и среди нынешней вагнеролюбивой публики, консервативно ностальгирующей по былым могуществам империй, встречаются поклонники этого якобы цауберфлюта. «Ах, Моцарт!» — закатывают они глазки, подобно тому, как нынешние, выбирающие безопасный секс, тусовщицы вздыхают о Киркорове или Пенкине. Попробуйте только заикнуться о том, что если Сальери и отравил Амадеюшку, то сделал тем самым наиблагороднейшее хилерское действо, исцелив человечество от этого СПИДа в музыке». А? Каково? Что за смелое, сметающее перо!

— Не робко написано, — согласился Выкрутасов, робко поглядывая на Ардалиона Ивановича, что скажет тот.

— Извините, Зоя, но у нас тут завязалась деловая беседа, — вежливо сказал тот. — Мы с Дмитрием Мильянычем…

— Вы с Дмитрием Мильонычем тут коньячок трескаете и более ничего, — рассмеялась Зоя жизнерадостно. — Как не стыдно начинать с самого утра, вместо того чтобы наслаждаться природой, читать какую-нибудь полезную книгу или просто петь что-нибудь. Хотите, я спою вам из «Тангейзера»? Арию Елизаветы?

— А вдруг в следующей книге Сашара и «Тангейзера» запретит? — улыбнулся бывший князь Жаворонков.

— Разлюблю Вагнера в ту же секунду, — не колеблясь, ответила Зоя. — Вы читали Вздугина, Дмитрий Мильоныч? Ничего, что я вас так называю? Надо обязательно читать Вздугина, и читать с карандашом, делая пометки. Сейчас это самый великий мыслитель России. Величие любого независимого мыслителя состоит в том, что для него нет непререкаемых авторитетов — ниль эст индиспутандум. Ни один человек не сравнится сейчас с Александром Вздугиным в имманентной революционности.

— Импотентной? — переспросил Ардалион Иванович насмешливо.

— Ты все на глупости сводишь, дурашка! — засмеялась без обиды Зоя.

— А как называется книга? — спросил Выкрутасов.

— Извольте, — Зоя показала обложку, на которой Дмитрий Емельянович прочел: «Александр Вздугин. Полет валькирий».

— Валькирии… Это что-то из немецких сказок? — спросил Выкрутасов.

— Валькирии — это недефлорированные

духи-девы, они вихрем спускаются с небес и уносят с поля боя души павших воинов, — пояснила любительница самого независимого мыслителя. — С вами они вряд ли встретятся в ближайшем будущем.

— А к отстрелянным коммерсантам какие духи-девы спускаются? — поинтересовался бывший князь.

— Похожие на меня, благоухающие духами «Дали», — томно обвила шею еще не отстрелянного коммерсанта Зоя. — А пойдемте на нос корабля?

— Пойдите туда с Шуриком, — невежливо отказался Ардалион.

— С каким? — не поняла Зоя.

— Ну с Сашарой вашим, — пояснил он. Когда она, обидевшись, удалилась, богач налил еще по рюмке и поведал Выкрутасову о своем знакомстве с этой дамой: — В Париже прицепилась ко мне. Я развелся не так давно, бабы цепляются и, если красивые, я не сопротивляюсь. Главное, чтоб не скучные были. Эта поначалу развлекала. Вот сейчас плыву с ней в Нижний. Там у меня завязки, ну, заодно с ее Сашарой познакомиться. Любопытнейший экземпляр — смесь нигилизма с фашизмом. Он в Нижнем возглавляет белогвардейско-большевистскую партию.

— Какую-какую? — удивился Дмитрий Емельянович.

— Ты не ослышался. Белогвардейско-большевистскую. Так что сокращенно их можно называть — «белоболы». Смешно, правда? Хотелось бы спросить, сами они о таком сокращении подозревают? Скорее всего, да, поскольку этот Вздугин — явный шарлатан и насмешник. Лезет в политику со своим карманным жириновством. Интересно с ним познакомиться и побеседовать вечерок. Хотя наверняка быстро надоест. Вот от Зои меня уже тошнит. Хочешь, тебе подарю ее?

— Не знаю, — пожал плечами Выкрутасов. — Пряная женщина.

— Как-как? Пряная? Ну ты даешь! — засмеялся коммерсант. — Дура-дурой, но в любви, точнее, в кровати, по первости хороша. Забирай. У нее муж такой же, как я, жулик. Сейчас в Штатах. Когда вернется, неизвестно. Ну а ты что за птица? Выкладывай, только не вздумай врать, я людей наскрозь вижу.

— Я уж понял, — вздохнул Дмитрий Емельянович и принялся правдиво рассказывать о своей судьбе.

Когда он дошел до тайны Льва Яшина, глаза Ардалиона Ивановича разгорелись.

— Дуре обязательно про это лапшу навешай, она такое до смерти любит, в самую тютельку попадешь.

— Если вы считаете, что это лапша… — вспыхнул Выкрутасов.

— Прости, сорвалось, не лапша! — извинился Ардалион. — Но то, что она клюнет и станет тебе помогать — точно. Она ведь и Сашару этого, Взбздугина, спонсирует. Иначе кто б ему дал развитие?! Давай выпьем за твой успех.

— Нет, вы скажите сначала, что верите в мою миссию, — держал свою цену Дмитрий Емельянович.

— Верю, Мильяныч, гнидой буду! — стукнул себя в грудь кулаком богач. — Я тоже всю жизнь в какую-то миссию верил. Мне все время мерещилось — вот-вот, и я попаду в самую тютельку. Смысл жизни каждого человека — тютелька. Согласись!

— Пожалуй, — не мог не согласиться Выкрутасов, а про себя подумал: «Опять пью! Нехорошо».

И не прошло четырех часов, как он уже стоял рядом с Зоей, со значением обнимал ее за талию и говорил:

— Я сразу понял, что всю жизнь любил только тебя! Куда меня только ни мотало! Весь мир объездил. И только ради того, чтобы встретить тебя сегодня, плывя вниз по матушке, по Волге. Обожаю твой взгляд карих глаз! Помнишь — рассвет, пионерлагерь, мы стоим на берегу моря не в силах расстаться. Помнишь?